ШТА, бля? К нам вернулся, к нам приехал злой телохранитель опять?

Пока Тэдди готовил есть, он молчал и игнорировал меня. Как будто я пустое место. Как будто меня здесь нет.

Я вытащил бутылку с недопитым виски и уселся на подоконник. Виски шло как вода.

Злость на себя, на него, на обстоятельства бурлила внутри горькой, черной водой, и не могла найти выход. Глаза жгло от не пролитых слёз.

- Сука! – бросил я ему в спину шепотом.

- Да ебись ты со своим Ньютом хоть конем, хоть крокодилом, Эззи. Я тебе что, муж? Завтра придет авто, и вали нахер, тебя там твои дружки-подружки заждались давно, кокс сам себя не вынюхает, журналисты обрыдались. Потрахались – и отлично, всем спасибо, все свободны.

Колин отобрал у меня бутылку и сам приложился к ней, отходя к плите.

Пока руки у него были заняты, я подошел со спины и крепко обнял его.

- Я не умею крокодилом, дурак ты глупый, Тэдди. Никакой Ньют не стоит твоих бровей. Но не мог же я ему это по телефону объяснять, как последний мудак.

Но Тэдди не слышал меня. Не хотел слышать.

- Меня Колин зовут, Эзра.

И что-то про пену, свечи и джаз.

- ... отцепись-ка и дай разлить суп по тарелкам.

Суп, блядь! Суп! Я схватил бутылку и хорошенько приложился. Не виски, а говно. Совсем не вставляет..

Злые слезы капали в тарелку

- Вези. Сдавай. Вот такая ты сука, Колин. Только бабло тебе и важно.

Ах вотоночо!!! Вот и выплыла наружу, наконец-то, правда-матка..

Он не вырос в роскоши и достатке, как я... ты скажешь, какая разница где рыдать, в лимузине или на велосипеде. А я тебе отвечу: ты сначала попробуй и то и другое, а потом умничай. Так что да, бабло – это охеренно важно. Очень, знаешь ли, жрать иногда хочется, а нечего.

- Ну так жри. Жри и не обляпайся. Двойную порцию. Благодарю за обед. Чаевые впишите в счёт.

А виски, оказывается, подействовал. Меня развезло. Но я все равно отвесил клоунский поклон, чуть не завалившись, и на выходе крикнул:

- Гори в аду!

Меня заколотило сразу же за порогом кухни. Хотелось завыть по волчьи, срывая голос. Но я дошел на непослушных ногах до своей комнаты, громко хлопнул дверью и свалился на кровать, укрываясь одеялом.

Я буду жалеть о каждом слове. О каждом.

Мои ебучие эмоции всегда вели меня в никуда. Я так и не научусь никогда ими управлять..

Что? Что мне надо было сделать? Упасть на колени, ползти к нему и униженно вымаливать прощение?? Предлагать ему деньги, чтобы только он не бросал меня? Чтобы трахал за любые деньги??? Сколько бы он попросил

Вот оно как.. Любовь к деньгам оказалась сильнее.

А то, что было – ты действительно высосал из его пальца. 21-го.

Хорош бы ты был, Эз, если бы признался. Чвякнула бы твоя мякотка под его каблуком.

Бабло. Бабло. Бабло.

А я тут со своими метаниями, как идиот...

Ты опять влюбился не в того, Эззи. У тебя не может быть счастья. Потому что “ты особенный, мой мальчик”.

Ты ёбаный урод, Эзра.

Никому не нужный “особенный” уррррод.

Даже с деньгами ты никому не нужен.

Смирись.

Я не педик, но 20 баксов это 20 баксов.(с). Только суммы разные.

Вот, оказывается, как работают настоящие профессионалы. Ломка была запланирована на последний вечер, да? Чтобы сдать меня свежеполоманным, готовеньким, неспособным сопротивляться, убитым разрывной пулей, с дырой в груди вместо сердца.

Вот почему он был таким тихим после того, как я сделал татушку.

Продумывал план, как это лучше сделать. Слова подыскивал? Я, внизу, складывал из букв слова, чтобы признаться, а он, там, наверху уже все распланировал.

Даже на татушку согласился из-за задания. Сведет потом за копейки, по сравнению с гонораром-то.

Езус Крист! А я-то, я-то распустил сопли! Мой автограф! У сердца!

Какой же ты ебанько, милый. Тебя просчитали до последней буквы и цифры. Как букварь, вторую страницу. Звездулька, автографы, немножко внимания, любви, много траха и крепкая рука “папочки”. Не так уж много тебе надо, как оказывается.

- Потрахались – и отлично, всем спасибо, все свободны

Подушка долго крепилась, но все-таки прорвалась.

Внутри оказались перья. Чтобы не выть в голос, я перевернул подушку и вцепился в другой угол зубами, рвал ее, заглушая рыдания.

Показывать, до какой степени он меня раздавил, я ему не стану.

Нельзя доставлять такую радость Тэдди.

Я привык умирать в одиночестве. Это не первое мое разочарование в жизни. Но никто не видел моих слез на публике.

И сейчас я выдержу. Я сильный. У меня, кроме меня, никого нет.

Только фотографии Тэдди в телефоне. Улыбающийся Тэдди. Хмурящийся. Хитрый Тэдди. Милый Тэдди. Целующийся со мной Тэдди.

Кусочек шестидневного счастья. Украденного, надуманного, волшебного, фейкового счастья.

И этот дневник, как память о нем.

Блядь!

Бляяяядь!

Почему, Тэдди, почему я несмотря на все твои слова все равно люблю тебя? Ебучий стокгольмский синдром. Ненавижу! Ненавижу!!!

Опять мистер Адамс, мой личный психолог, будет укоризненно-ласково смотреть на меня на кушетке и с благодарностью принимать чеки с крупными суммами.

Всего шесть дней, а как глубоко проросли в меня твои корни, Тэдди. Их придется выдергивать долго и болезненно. Потому что все корешки прошли через моё израненное сердце, опутали все внутренности, до самых ласт.

Зато теперь пальцы на руках и на ногах опять свободны??

Я справлюсь. Мне б только завтра пережить. А дальше – по накатанной. Интересно, примет ли организм после медвежонка солнечные апельсиновые антидепрессанты? Не уверен. Даже сейчас подкатывает к горлу тошнота, происходит какое-то отторжение всего рыжего и апельсинового. Ньют.. Он милый. Он и целуется, как котенок. Но мне не нужны котята. Мне нужен медведь. Один-единственный. От поцелуя которого умираешь, сгораешь и возрождаешься. От прикосновения – плавишься. От взгляда – взлетаешь. От голоса – таешь.

Но медведи любят мед и бабло.

Ты хороший профи, Колин. Надо отдать должное.

Ты справился.

Я влюбился.

И я сломлен.

Я начал новый дневник.

Патамушта, как обычно, гладиолус.

Начну с самого начала: уолт дисней пикчерз представляет..

Просыпаться было мучительно. Адское похмелье на голодный желудок – то еще состояние. Башка трещала. Тошнило. Мысли ворочались, как жернова.

Но это даже лучше. Даже лучше. Физическая боль делала мысли о произошедшем вчера не такими яркими и болезненными.

Я в своей постели. Один. Надо же, даже не сбежал к Тэдди под бочок. А мог бы.

Только толку – он бы выгнал стопудово, ведь задание выполнено. Не надо больше косплеить влюбленного папочку.

Вода из-под крана была вкусной, но желудок не наполнила. А вид в зеркале в точности отображал внутреннее состояние – разбитое, зареванное, сломленное, мутное, взъерошенное.

Если я переживу сегодняшний день... то стану Эзрамонстром.

“Всё, что нас не убивает, делает нас сильнее”. Ню-ню.. Заодно и проверю.

Когда я спустился в кухню похлебать вчерашнего супчика, Колин был внизу, как обычно, одет с иголочки, идеален, молчалив.

Поставил мне тарелку теплого супа.

Алилуйя!!

Молчание было, как на похоронах.

- Эззи, я..

И тут зазвонил его телефон. Падре приедет сюда через 2 часа.

Пиздец.

Казалось, хуже чувствовать себя уже некуда, но оказалось – показалось.

Ложка выпала из рук. Внутренности скрутило.

До этого звонка у меня еще теплилась надежда, что всё обойдется. Как-нибудь. По волшебству. Что-то случится. Или не случится. Или мы сбежим с медвежонком.

Или у меня вырастут крылья и я улечу.

Или сдохну.

Но чуда не произошло. Впрочем, как всегда.

Дохуилионы кончились.

Что ж. Надо готовиться к последней части марлезонского балета.

На Тэдди я смотреть не мог. Совсем не мог. Было невыносимо увидеть вместо любящего, боготворящего взгляда любимого Тэдди, от которого зажигались звезды в небе, едкую ухмылочку, или равнодушие, или просчитывающий, сканирующий взгляд. Поэтому лучше не смотреть. Не смотреть на эту верхнюю губу птичкой, клювиком изогнутую в спокойном состоянии, и мило очерченную, когда Тэдди нежно улыбался мне.