Люк встал с моих колен, пошарил рукой по стене, снял оттуда что-то большое и темное, и бросил его на пол.

— Возьми меня, рыженька! Возьми меня! — он снял штаны с трусами и положил их на лавку рядом со мной, ухватившись за мои джинсы. Мы вдвоем, путаясь в руках, расстегнули джинсы, Люк спустил их, помогая мне снять с ног, и он улегся на подстилку на спину, таща меня за руку. Я лег на него, целуя губы, и протиснул руку к его входу, лаская. Член пульсировал болью, отдаваясь в яичках покалыванием. Люк отпихнул мою руку.

— Сейчас. Возьми сейчас. Не могу больше терпеть, Лисик, пожалуйста!

— Нет, воробышек, нет. Не так. Ты, как всегда, торопишься, мой хороший. – Я привстал, нащупал свою сумку, достал оттуда смазку и презерватив, и хорошенько смазал подрагивающего и поскуливающего Люка. Растягивая узкий вход я вспомнил, почему мне так нравилось это делать. Я опять чуть не кончил. Пришлось остановиться и пережать свой член у основания, лаская в это время член воробышка языком.

Люк как-то особенно тонко, придушенно простонал, прохрипев, — Ну же, Лисик, я кончу сейчас!

И я оставил пытки и попытки растянуть и вошел в него на всю длину, не останавливаясь. Я опирался на руки по бокам от лица Люка, целовал его глаза, скулы, щеки, губы, нос, и старался плавно двигаться, но не смог удержаться, потому что Люк обхватил меня ногами и сильно подавался навстречу мне.

— Жестче, Лис, еще, мой хороший, — его хриплый шепот песком проходился по моим оголенным нервам и я оторвался от поцелуев и стал жестко входить, вбиваться, до конца, до упора, и еще, еще чуть глубже. Люк пятками подталкивал меня в себя, вцепившись пальцами в кожу, впиваясь ногтями и выгибаясь навстречу мне на каждый толчок.

Я кончил первым, начав изливаться и подрагивать телом, и Люк выдохнул и перестал сдерживаться, и кончил вслед за мной. Мы сдерживали стоны, но они прорывались сквозь стиснутые губы и зубы. Я тяжело опустился на Люка и он обхватил меня руками, гладя спину и счастливо вздыхая мне в шею. Так, не выходя из него, мы и лежали, обнявшись, наслаждаясь теплом тел друг друга. Потом я скатился с него и лег рядом, обнимая.

— Я не могу отказаться от тебя, Люк. Я не могу без тебя. Я люблю тебя, воробышек!

— Молчи! Молчи!!! — он приложил пальцы к моим губам. — Сегодняшняя ночь наша. А завтра ты уедешь. Ничего не изменилось, милый. Лучше поцелуй меня.

Поцелуй был нежным, опухшие губы саднило, но оторваться от него было невозможно. Как и расцепить объятия. Мы, как тонущие, хватались за соломинку, цепляясь друг за друга.

Люк оторвался первым.

— Я проведу тебя в дом. Надо быть очень аккуратным и не шуметь. А завтра утром ты сядешь на автобус и уедешь обратно. Эти встречи ничего нам не дадут, кроме страданий, рыжик. Надо смириться. Пойдем.

Мы оделись, отряхнули друг друга, и тихонько, таясь, пошли домой.

— Мама ложится рано, но нужно быть осторожными.

Я кивнул головой. Люк провел меня на второй этаж в свою комнату, куда мы поднимались на цыпочках. Я разделся и лег в постель, а он прошелся по дому, закрыл двери, проверил газ, воду, убедился, что мама спит, и поднялся ко мне, скользнув рыбкой в постель.

Мы не спали до утра. Целовались. Гладили друг друга. Ласкали. Кровать противно скрипела при каждом шевелении. При любой моей попытке заговорить Люк прижимался ко мне губами, или закрывал рукой рот, качая головой.

Он спустился по мне, целуя горячими распухшими губами живот и вытер влажными салфетками член, а потом не удержался и начал целовать член, лизать, ласкать, сосать, даже не трогая руками. Только проводить носом, прижиматься щекой, нежить губами. Когда терпеть уже не стало сил, он заглотил его и я кончил ему в горло, дрожа, подкидывая бедра и скрипя кроватью.

Люк перебрался ко мне под бочок. — Спи, рыжуня.

Но сна под его ласкающими руками не было ни в одном глазу. Я не хотел тратить ни одной минуты на сон. Навалившись на него я отвел волосы с лица и медленно, разморено, нежно целовал его в ушко, в шею, прикусывал линию подбородка, прихватывал зубами кожицу на ключицах, втягивал в себя соски, ласкал его руками и лицом, носом, языком все тело, стараясь не скрипеть кроватью и делать меньше движений. Когда я добрался до его члена, он уже подрагивал. Люк излился, закусив кулак, после первых же попыток пососать его член. Я высосал досуха, вылизав его, как новорожденного котенка.

Какое-то время мы лежали обнявшись, Люк легонько целовал меня в шею, а я, глядя в сереющее окно подумал, что скоро наступит утро — уже через пару часов — и я больше не увижу его. Люк проследил за моим взглядом и уткнулся носом мне в плечо. Потом поднял голову, заглянул мне в глаза и потянул за руку. Мы стояли возле скрипучей кровати и целовались, целовались, толкаясь языками и потираясь пахом.

— Хочу тебя, рыжуня! — еле слышно прошептал мне в губы Люк. Он развернул меня спиной и нажал на лопатки, заставив упереться руками о подоконник. Смазывая и растягивая меня, он не спешил. Гладил одной рукой мой член, а второй толкался во мне вначале одним пальцем, а потом и двумя. В какое-то время я почувствовал, как он задрожал и прекратил толкаться, оставив пальцы там, не вынимая, и припал к моей спине, чтобы укусить, на грани боли, сильной боли, за спину, лопатки, шею. Люк очень любил растягивать меня. Он тоже мог кончить только от одного этого действия. И я его понимал.

Я терпел, по большей части наслаждаясь этими болючими укусами, стараясь молчать и позволяя ему все, что захочется, лишь бы это не кончалось так скоро. Лишь бы продлить эту ночь как можно дольше.

Люк вынул пальцы, вытер их салфеткой и наконец приставил свой член к моему входу.

Мое дыхание стало хриплым и я попытался расслабиться, чтобы не нарушать тишину громким дыханием.

Люк толкнулся головкой и ввел ее чуть, тут же вынимая. Обжигая проникновением и отпуская на свободу. И снова ввел на чуть-чуть и вынул. Он никогда так не делал. Это заводило и хотелось еще. И он не обманул меня. В этот раз он вошел чуть глубже, но только чуть. И вышел. Легкая боль, наполнение, пустота, горячий пульсирующий член, все это заставляло мои ноги дрожать. Я расставил ноги пошире, слегка переступив ими, стараясь не шуметь. Труднее всего было контролировать дыхание. Люк погладил меня по выгнутой спине и вновь проник головкой, дразня и заводя до дрожи всего тела. Я качнулся навстречу ему, но он придержал меня за бедра, зафиксировав руками, не позволяя мне насаживаться. И вышел.

И снова вошел, трахая меня только головкой члена, входя и выходя, но не толкаясь вглубь. Мой член налился кровью и заныл, прилипая к животу. Яички подобрались и тянули, доставляя дискомфорт, пульсируя начинающейся болью. Видимо, я застонал, потому что Люк потянулся ко мне прижимаясь к спине и закрывая рукой мой рот. Я втянул его палец в рот и стал тихо посасывать его, чтобы отвлечься от происходящего.

Воробышек запрокинул голову и прижался к моим половинкам пружинящим членом, содрогаясь от ласки, от посасывания пальцев. Потом, не отнимая руку подвел к входу свой член и наконец-то вошел на всю длину, замерев, и пульсируя внутри меня. Я пошевелил задницей, не в силах больше терпеть, и Люк ухватился за мои бедра и стал плавно и медленно входить и выходить до конца, вынимая свой член и тыкаясь при каждом новом входе. Он хотел растянуть, продлить этот последний секс как можно дольше, но это привело к обратному результату, и я кончил опять без рук, начиная сокращаться и стимулируя его присоединиться ко мне. Что он и сделал, упираясь мокрым лбом мне в спину.

Мы лежали, обнявшись, на кровати, глядя друг другу в глаза еще несколько минут, и он прошептал, — Тебе пора, пока мама не проснулась, Ньют.

Мы молча оделись. Он прижал меня к двери, нежно и прощально поцеловал в губы и сказал еле слышно, — Не приезжай больше. Я к тебе не выйду. И на звонки больше не отвечу. Не надо ковырять открытую рану, пусть она зарастает. Я не смогу оставить маму на произвол судьбы — это для нее верная смерть. А, значит, наши встречи — это только медленная агония. Лучше сразу. Не приезжай, не мучь меня больше, Ньют.