На этот поток невежества Галилей ответил самым блестящим произведением, вышедшим из-под его пера: «Диалоги о двух важнейших системах мира».
«Диалоги» (разговоры) ведутся между двумя лицами: Сальвиати, сторонником Коперника, и Симпличио, последователем старого учения Птоломея. Третий собеседник, Сагредо, своими остроумными шутками оживляет беседу и подчеркивает слабые места спорщика. Симпличио — по-итальянски простак — изображен жалким тупицей.
— Будем изучать природу, — говорит ему Сальвиати.
— К чему утруждать себя! — отвечает Симпличио. — Мне нечего делать с природой. Я держусь того, что было сказано нашими отцами, — и сплю спокойно.
Симпличио важно заявляет:
— Достаточно быть добрым христианином. Проникать в тайны природы вовсе нежелательно.
В споре между Сальвиати и Симпличио сам автор не примыкал открыто ни к тому, ни к другому. Он будто бы беспристрастно излагал два мнения. Но эта уловка никого не обманула. Слишком много ума и блеска было в речах Сальвиати, слишком убедительны были его доводы против нелепых возражений Симпличио. Ясно было, на чьей стороне автор.
Поповский муравейник зашумел, зашевелился. Вдобавок услужливые доносчики дали понять папе Урбану VIII, что в лице Симпличио изображен он сам. Раздраженный папа решил на этот раз примерно расправиться со строптивым ученым.
В феврале 1633 года Галилея снова потребовали в Рим на суд инквизиции. Суд возглавлялся самим папой. Пять месяцев тянулся допрос. Наконец 21 июня тяжелая дверь инквизиционного застенка захлопнулась за Галилеем. Его стали пытать…
Старый, больной Галилей — ему было уже семьдесят лет — не в силах был вынести пыток. Воля его была сломлена. Его поставили на колени и вынудили произнести отречение.
Высокий старик с большим лбом, одетый, в знак позора, в рубище, едва шевеля губами, медленно читал врученный ему текст:
«Я, Галилео Галилей, сын Винченцо Галилея, флорентинец, на семидесятом году моей жизни, лично предстоя перед судом, преклонив колени перед вами, высокие и достопочтенные кардиналы вселенской апостольской церкви… клянусь, что всегда веровал, теперь верую и при помощи божией впредь буду верить во все, что содержит, проповедует и чему учит святая католическая и апостольская церковь… Я сочинил и напечатал книгу, в которой излагаю осужденное учение и привожу в пользу его сильные доводы… Вследствие сего признан я находящимся под сильным подозрением в ереси, полагающей, будто Солнце есть центр вселенной и неподвижно, Земля же не центр и движется.
Посему, желая изгнать из мыслей ваших это подозрение, отрекаюсь и проклинаю, возненавидев, вышеуказанную ересь, несогласную со святой церковью».
Печальное, скорбное зрелище!
Титульный лист сочинения Галилея «Диалоги».
Сто лет спустя французский писатель Вольтер, великий борец с католической церковью, так изображал сцену отречения Галилея:
Галилей до конца жизни оставался узником инквизиции. За ним шпионили, ему не давали делать ни шагу без разрешения «святых отцов». По окончании процесса он был сослан в сельскую местность Арчетри, недалеко от Флоренции. Вскоре на Галилея обрушился новый удар: он лишился любимой дочери. Измученный всем пережитым, Галилей весною 1634 года просил разрешить ему переехать для лечения в родной город Флоренцию. С Флоренцией у него были связаны воспоминания юности, там оставались друзья и родные. Ответ не замедлил: это был резкий отказ. «Мы посадим его в тюрьму, если он будет обращаться с подобными просьбами», писал представитель инквизиции. Узнав об этом, великий ученый с горечью заметил: «Я думаю, что мое теперешнее заключение кончится тогда, когда попаду во всеобщую узкую и вечную тюрьму…»
Единственное утешение Галилей находил в работе. Неиссякаемый источник творчества бил в этом гиганте научной мысли. В годы изгнания Галилей весь уходит в новый замечательный труд: «Разговоры и математические доказательства относительно двух новых наук в механике». Здесь он описывает свои опыты и излагает учение о твердости тел, об ударе, о законах движения брошенных и самостоятельно падающих тел. Таким образом, узник Арчетри закладывал фундамент одной из важнейших отраслей физики — науки механики. Если в прежних трудах Галилей является родоначальником новейшей астрономии, то в последнем он выступает как отец современной физики.
Но писать становилось все труднее и труднее. Слабое от природы зрение не выдержало долголетнего напряжения за рукописью, за телескопом. Все чаще оно изменяло Галилею, все чаще кружилась голова и перед глазами мелькали темные пятна. В одно злополучное утро Галилей проснулся, открыл глаза… и содрогнулся: перед ним была черная, непроглядная ночь. Он окончательно потерял зрение.
Галилей перед судом инквизиции.
Но великий узник не сдается. Начатый труд надо закончить во что бы то ни стало! Младшая дочь Ливия становится его секретарем.
Согбенный, но не побежденный старый боец с серебряными волосами медленно ходит от окна к двери, опираясь на палку. Он диктует Ливии предисловие к только что законченной книге по механике:
«Мы говорим новое о том, что старо, как мир. О движении философами написано очень много толстых томов. Но самые важные свойства его до сих пор не выяснены. Мы раскрываем их. И наша работа послужит основанием науке, которую разработают великие умы».
1637 год принес Галилею радость: его посетил в изгнании знаменитый английский писатель Джон Мильтон. Как жаль, что для потомства не сохранилась беседа этих двух великих людей! Между ними была большая разница в возрасте: Галилею было уже семьдесят три года, его молодому собеседнику — только двадцать девять. Но в натуре у обоих было много общего. И тот и другой были подлинными светочами человечества, благородными воинами за передовые идеи. Через десять лет, уже после смерти Галилея, Мильтон стал в ряды борцов за великую английскую революцию, против феодального засилья. Позже, в своей бессмертной поэме «Потерянный рай», он воспел под видом мятежа сатаны против бога героическую борьбу английских революционеров. И, наконец, он угас, подобно Галилею, слепым, в изгнании.
Несмотря на все постигшие его несчастья, Галилей до конца жизни сохранил живость, общительность и остроумие. Он вел обширную переписку с учеными, с писателями. К нему нередко обращались за советом по поводу научных и даже чисто практических вопросов. Однажды к Галилею прибежал в смятении смотритель флорентинских фонтанов. В городе предстоял праздник, ему хотелось устроить пышное зрелище высоко бьющих фонтанов, но вода поднималась только до известного уровня. В те времена еще не знали, что воздух имеет вес и своим давлением заставляет подниматься воду в насосах. Это явление объяснялось тем, что «природа боится пустого пространства».
— Скажите, ваша честь, почему насосы отказываются мне служить? — спрашивал Галилея взволнованный смотритель. — Ведь всем известно, что природа боится пустого пространства!
— О, конечно! — с лукавой усмешкой отвечал Галилей. — Но природа, насколько мне известно, боится пустого пространства только до тридцати трех футов!