Глава седьмая

Потребовалось две недели, чтобы люди Ермака примирились с тем, что не поедут в Сибирь верхом. Они стояли на берегу Камы, рассматривали широкие, плоские и лёгкие струги и проклинали Строгановых. Ермак попробовал переносить струги на шестах, положенных на плечи, и выяснилось, что лучше всего это делать, когда все, кто нёс струг, были одного роста и шли в ногу. Тогда лодка раскачивалась меньше всего. Казаки стали возмущаться, когда Ермак заставлял их так ходить.

Люпин тоже готовился к отъезду. Надо было как-то убедить казаков, что он должен идти вместе с ними. В походе без лошадей коновал не нужен! Тогда он сказал, что может лечить и людей. А в каком военном походе не нужен лекарь? Но больше всех был занят поп Кулаков, он даже похудел. Прилежные строгановские швеи приносили ему знамёна с изображениями святых, Богоматери и Христа. Шедевры вышивки, стежок за стежком, над которыми пролито немало слёз. Но слёзы лились не из-за тяжёлой работы, а из-за казаков, которые тайком пробирались в амбары и дома и обучали швей собственному искусству. За полтора года они протоптали сотни тайных троп к цели. А по воскресеньям поп отпускал грехи...

Священник принимал готовые знамёна, окидывал их и белошвеек строгим взглядом и, если ему очень нравилось знамя или швея, немедленно благословлял то и другое. Священнику приходилось тяжко, и он даже пожаловался Ермаку, что Строгановы изготовили больше вышитых знамён, чем мужчин в войске. Их будет просто некому нести.

— По одному знамени на каждую полусотню! — приказал Ермак. — Мы сражаемся во имя христианского мира, батюшка.

— О Боже! — Поп воздел руки, взъерошил бороду и покинул дом Ермака. За целый день он не благословил ни одного знамени, лишь сидел на берегу Камы. На следующий день, когда открылась дверь церкви и в неё вошли семь прекрасных юных швей с семью знамёнами, он поднял глаза к небу.

— Господи... — сказал он. — Я знаю, что должен стать мучеником! Укрепи моё тело и дух!

У Мушкова и Марины тоже возникли некоторые трудности. Несмотря на то, что он любил Марину, а может, именно поэтому, Мушков сказал ей вопреки здравому смыслу:

— Ты останешься здесь! Ты не пойдёшь с нами в Сибирь! Я не позволю!

И она ответила так же твердо:

— Я ординарец Ермака. Кроме того, ты ведь едешь?

— Я же казак! — воскликнул Иван Матвеевич.

Он не должен был этого говорить. Марина засмеялась, ямочки на щеках затанцевали, голубые глаза заблестели. Мушков понял, почему она засмеялась, и стиснул зубы.

— Ты ведь против убийств! — воскликнул он. — А мы идём туда, чтобы убивать!

— Я знаю, Мушков. Поэтому я еду с тобой. Я не хочу, чтобы тебя убили!

— Ты станешь каждый раз выбивать меня из седла?

— Если не будет другой возможности, то да, старичок.

— И мне нельзя брать добычу?

— Ни одного истоптанного башмака, который тебе не принадлежит!

— Будь проклята эта Новая Опочка! — не выдержал Мушков и потряс кулаками.

— Слишком поздно! Вы сожгли её, и ты забрал меня. Я стала твоей добычей! — Марина рассмеялась и так изящно, и грациозно повернулась, что сердце Ивана сжалось. — Теперь ты должен таскать свою добычу за собой, дорогой мой Ванечка! От некоторых болезней нет лечения. Любовь — одна из них.

— Когда-нибудь я разорву тебя в постели, — глухо сказал он. — Я истопчу твоё тело, как капусту при закваске! Ох, какое это будет счастье!

— Ты будешь меня целовать и станешь нежным, как масло на летнем солнце, — сказала она и потянулась.

Её грудь отчётливо выделилась под казачьей рубахой. Мушков посмотрел на торчащие соски и судорожно сглотнул.

— Когда? — пролепетал Иван. — Когда, моя золотая розочка? Когда, милый мой чертёнок?

— Возможно тогда... — она посмотрела на него, склонив голову, — когда ты вернёшься из разграбленного города с пустыми руками.

И ушла.

25 августа 1581 года струги пристали к берегу Чусовой.

Армия Строгановых находилась в отличном настроении, несмотря на то, что ей придётся пробиваться по бурной и каменистой реке с порогами вместо того, чтобы скакать на восток верхом. В ясную погоду вдали виднелся грозный массив Урала, каменная стена, вздымающаяся в небо.

Присутствие Люпина в армии было незаметным. Кроме войска Ермака на берегу Чусовой собрался разный люд. Искатели приключений, охотники, строгановские чиновники, которым предстояло закладывать поселения, толмачи, знающие замысловатые языки остяков, вогулов, татар, таджиков и других азиатских народов, речные лоцманы, знакомые с каждым изгибом реки и... священники!

Они пришли в армию Ермака главным образом из Успенского монастыря, и казачий поп Кулаков задумчиво за ними наблюдал. Они пришли с золотыми стягами, певчими и диаконами, как будто собрались не на завоевание дикой, неизвестной земли, а на Пасхальное шествие. С ними прибыл и епископ Успенский — но не для того, чтобы ехать в Сибирь, а чтобы благословить струги, храбрых воинов и плачущих женщин, а также произнести речь о цели этого военного похода — изгнать безбожного сибирского царя Кучума и принести язычникам христианство. Никто не говорил о соболях, чернобурках, норках, бобрах и белках. Хотя за каждым завоеванием стоят корыстные мотивы... Это была смелая затея — разместить на стругах армию из тысячи человек, с оружием, тремя пушками, снаряжением и продовольствием, ведь на каждого человека Строганов выделил по половине туши свиньи. То есть, пятьсот целых свиней, которых невозможно было взять с собой. Строгановы, конечно же, это понимали, и поэтому их щедрое предложение с самого начала не стоило выеденного яйца.

Мушков выругался, почесал затылок и подсчитал, что для свиней понадобилось бы ещё десять лодок.

— Даже если мы их засолим и разрежем на куски, — сказала Марина, — это нам не поможет. У нас и так достаточно груза, а надо ещё перенести струги через Урал!

— Мошенники! Законченные мошенники! — пробормотал Мушков, глядя на хрюкающее стадо свиней на берегу. Его сердце разрывалось. Некоторые казаки готовы были заколоть несколько свиней, но их хватило бы на пару дней. — Ты умная девушка, Мариночка. Ты ничего не можешь придумать?

— Нет. — Она сдвинула папаху на лоб. — Разве что сегодня ночью скрытно ускакать на юг.

Ермак помахал ей с берега: ему, видимо, понадобился ординарец.

— И бросить Ермака? Обмануть товарищей? Никогда! — крикнул Мушков.

— Тогда ты будешь грызть ветки, как бобр... — сказала Марина и оставила Мушкова.

1 сентября струги, наконец, отчалили от берега под пение тысяч мужских глоток. Епископ из Успенска их благословил, служки махали кадилами, церковные знамёна развевались на ветру, женщины громко причитали, а мужчины радовались, что эта дикая орда наконец-то исчезла. Если Бог — добрый Отец, как о Нём говорили, то избавил бы от них навсегда!

— Ступай с миром! — сказал Никита Строганов, прощаясь с Ермаком, обнял его по-братски и трижды расцеловал. Он видел ситуацию яснее, чем казачий атаман. Для Строгановых это было огромным приключением с незначительным шансом на успех. Насколько уверен был Ермак, настолько не уверены были Строгановы. Они играли «ва-банк»... Строгановы многие годы играли по самым высоким ставкам — и всегда выигрывали! Но на этот раз в игре было слишком много неизвестных. В руках же был только один козырь: Ермак Тимофеевич, который не боялся даже чёрта.

Но хватит ли этого для покорения Сибири?

Прощание казаков с лошадьми было душераздирающим. Все лошади стояли в шеренгах по десять на берегу реки, словно готовились к параду, и каждый казак подошёл к своему коню и обнял его со слезами на глазах. Никто раньше не видел тысячу мужчин, громко всхлипывающих и теребящих бороды, пока они гладили морды лошадей и шептали нежные слова им в уши, слова, которые не сказали бы ни одной женщине, какой бы красивой она ни была.

Ермак приказал дать сигнал к отплытию, и когда казаки уже сидели в стругах, а священники заголосили песнопения, они снова почувствовали себя прежними свободными людьми, и затянули непристойные казачьи песни, заглушая священников. Большие весла погрузились в шумные воды реки. Когда отчалил первый струг с Ермаком, за ним последовал струг с Мушковым и Мариной. В каждом струге сидело по двадцать человек и груз. Огромный флот направился к Уралу, самое крупное вторжение в неизвестную страну в то время.

Холодный ветер дул им навстречу, хотя на небе сияло солнце, и осень только начиналась. Урал посылал своё первое приветствие...

В первом струге рядом с Ермаком сидели речные лоцманы и священник Кулаков. Воздух наполняло ритмичное пение тысячи глоток, которым сопровождался каждый взмах вёсел.

— Как долго мы будем плыть по этой чёртовой реке? — спросил Ермак лоцмана.

— Через четыре дня мы могли бы добраться до подножия гор. — Лоцман, старый бородатый рыбак, оглядел огромный флот. — Но мы взяли слишком много, Ермак Тимофеевич.

— Я знаю, старик, — сказал Ермак, уставившись на шумную воду. — Но только так я мог усадить людей в струги. Позже, на Урале, они всё поймут. Хорошо, что нельзя вернуться...

Уехав от Строгановых, покинув свой городок, они снова стали прежними бравыми казаками. Чтобы грабить, им не нужны были лошади, а чтобы гоняться за женщинами, хватало и собственных ног. Однако в первые три дня, когда они плыли по Чусовой, такой возможности не предоставилось. Река оказалась очень опасной, полной мелей и камней. Пару раз несколько лодок застревали. Казаки вылезали в холодную воду и вручную снимали струги с камней и песка. С наступлением темноты они разбивали на берегу лагерь, разводили костры, запах мяса и капусты тяжёлым облаком разливался над армией. Небольшие отряды отправлялись на разведку, наталкивались на дружелюбных местных жителей, приветствовавших незнакомцев, а в ответ получавшие затрещины. На четвёртый день, когда река стала узкой и более каменистой, флот достиг Уральских гор. Скалы были не такими высокими, как представлялось, мощные горы начинались южнее. Здесь, в верховьях Чусовой, было нагромождение валунов и голые горы причудливой формы — непроходимая каменная пустыня, через которую предстояло перенести струги. Плавание закончилась, начинался тяжёлый и длительный переход. Неповторимое событие, когда казаки должны завоевать землю пешими...