Ермак, Мушков, Марина, гетманы и священники склонились над картами, полученными от Строгановых. Карты были нарисованы лучшими картографами и все же оставались неполными, как и сведения об этой земле. Было известно только одно: здесь проходит древний торговый путь «Серебрянка», по которому ходили монахи и охотники. Этот путь вёл по скалам, через ущелья, мимо пропастей... путь на север, и где-то там, в каменной стене, открывался проход в Сибирь. И предстояло всё это преодолеть со стругами на плечах!

В этот вечер, когда армия Ермака оборудовала новый лагерь, а строили его почти как небольшую крепость, Мушков и Люпин наткнулись друг на друга, таская тяжёлые камни. Они шли рядом, каждый держал по огромному камню на плече и стонал под его тяжестью.

— Скажи-ка, старик! — прокряхтел Мушков, покосившись на Люпина. — Не ты ли отец нашего ординарца Бориса?

— Я, — ответил Люпин.

— Я так и думал! Он часто к тебе подходит, а однажды я проследил за вами и подслушал. И что я услышал? Она назвала тебя отцом. А меня она называет старичком — меня, тридцатилетнего мужчину... Но раз ты её отец, я спокоен.

— А ты её возлюбленный, — сказал Люпин.

Можете представить, как трудно было ему произнести эти слова.

— Если бы это было так! — вздохнул Мушков, бросил камень и отошёл в сторонку. — Давай поговорим, отец. У твоей дочери между ног как будто прибиты железные пластины! Я в отчаянии!

Они сели на кучу щебня и с трудом переводя дыхание, вытерли пот со лба.

— Мы должны держаться вместе, старик, — сказал Мушков через некоторое время. — Я люблю Мариночку и чувствую, что-то должно произойти, прежде чем мы перейдём через Урал. Боюсь, она погибнет в Сибири.

Наступил вечер, над Уралом нависли тяжёлые тучи, каменистая земля погрузилась в тусклую черноту. Чуть поодаль, там, где казаки оборудовали лагерь, загорелись огни костров, чьи отблески отражались от камней, но здесь, где сидели Мушков и Люпин, было тихо. Их не было видно, потому что они укрылись за небольшим выступом скалы. Хорошее место для разговора и размышлений.

Марина заметила отсутствие Мушкова, потому что каждая команда струга сидела у своего костра. Она стала искать его, напрасно расспрашивала о нём таскающих камни казаков, но не нашла его среди тех, кто по приказу Ермака сооружал каменный вал. Так решили Строгановы: строить станции на пути в Сибирь, которые позже используют для создания поселений, торговых постов и крепостей. Гениальный план: безопасный торговый путь через Урал. Жильё и убежище одновременно!

— Я люблю Мариночку, — повторил Мушков. — Нет нужды спрашивать, любит ли её отец. Тебе надо вернуться, Александр Григорьевич, и забрать её с собой. Мы должны её спасти.

— Забрать с собой? — Люпин пожал плечами. — Ты говоришь так, будто это легко! Ты бы сумел, а?

— Но ты её отец.

— А ты её любишь!

— Всё и впрямь очень сложно. — Мушков глубоко вздохнул, вынул из кармана лепёшку и поделился со стариком. Пока они, молча, жевали, из лагеря раздались печальные звуки дудок. — Её нужно оглушить. Вы с ней отстанете, а когда она придёт в себя, мы будем уже далеко...

— Она побежит за тобой по следу как волк. — Люпин вытер рот. — Она тебя любит. И любит сильнее, чем стоило бы! Почему? Я не знаю. Разве можно понять женскую душу?

— При этом она относится ко мне, как к шелудивому псу. — Мушков прислонился к скале и уставился в ночное небо. — А что ты обо мне думаешь?

— Хочешь услышать правду? — осторожно спросил Люпин.

— Я спас Марине жизнь.

— И за это я мог бы тебя обнять! Но скольких женщин ты убил и опозорил?

— Если честно, ни одной!

— Ты лжёшь, Иван Матвеевич!

— Я не убил ни одной женщины! Разве что какая-нибудь умерла от любви.

— Любовь казака подобна смерти! — спокойно ответил Люпин.

— Я не такой, отец. Во время сражения... разве можно не убивать, если не хочешь стать покойником? Но если я овладевал женщиной, клянусь тебе, старик, я относился к ней, как к голубке!

— Голубям тоже сворачивают головы! — смело сказал Люпин.

— Только не Мушков! Ах, Александр Григорьевич... — Иван вздохнул и откусил кусок лепёшки. — Когда я прикасаюсь к женщине, то сам стыжусь своей нежности. Но всё это ничто по сравнению с тем, что я чувствую, когда смотрю на Мариночку! Нужно найти выход. Ей нельзя ехать в Сибирь.

Они поговорили о своей общей проблеме, не замечая, что Марина лежала позади них, за камнями, и всё слышала. Она не пошевелилась, когда они встали, взвалили на плечи большие камни и поплелись к строящемуся валу. Только когда они исчезли из вида в темноте, Марина встала и, сделав крюк, вернулась к кострам.

Она уселась рядом с Ермаком, который жевал жареное мясо, и тоже отрезала себе кусок солёной свиной грудинки.

— Я думаю, Мушков мне завидует! — неожиданно сказала она.

Ермак поморщился. Никому не нравится слушать что-то плохое о лучшем друге.

— С чего ты так решил? — спросил он.

Сок жаркого капал с уголков его губ.

— С тех пор как я стал твоим ординарцем, он иногда смотрит на меня, словно хочет убить.

— Он никогда не сделает этого, — засмеялся Ермак.

— Правда? — Марина уставилась на Ермака. Её сердце внезапно забилось, в голове застучала кровь. Ей стало не по себе.

— Он сам так сказал! «Мне следовало спалить парнишку ещё в Новой Опочке!» сказал он мне однажды. « Боже мой, как меня достали заботы о нём». И я ответил: «Сам вижу, Иван. У мальчишки в три раза больше мозгов, чем у тебя, и это тебя раздражает!» И что ответил мой лучший друг? «Ха, был бы он девушкой, уж я бы с ним справился! Но он же просто бесёнок!».

Ермак посмотрел на Марину и снова засмеялся жирными губами.

— Иван не завистлив. Сам посуди! Ты так хорош, что однажды он может забыть, что ты юноша! Он становится всё более странным. Подождём, пока доберёмся до Туры или Тобола, а там найдём для него татарку и заставим заниматься с ней любовью на наших глазах! Это его вылечит...

— Наверняка, Ермак Тимофеевич!

Марина продолжала задумчиво жевать. Её хорошо задуманная женская хитрость, чтобы очернить Мушкова перед Ермаком и тем самым помешать отправить её назад вместе с отцом, как оказалось, привела к противоположному результату. Если Ермак сказал, что хочет найти для Мушкова татарку, он так и поступит, а ей придётся смотреть! Теперь не было другого выхода, придётся это пережить.

Впервые она почувствовала, что не желает, чтобы у Мушкова появилась другая женщина, хотя сама ещё не стала его. «Почему я так люблю его, почему? Обычный чурбан, обычный мужик, обычный бабник. Почему?»

На третий день, покинув Чусовую и пройдя по старому сибирскому пути, ужасной тропе, по которой, согласно легенде, могли пройти только священники, потому что умели противостоять дьяволу, казаки увидели перед собой реку Жеравле. Вокруг простиралась каменистая пустыня, а повстречавшихся местных жителей, безобидных вогулов, казаки просто ограбили, разрушили хижины, и попользовались их женщинами Потом двинулись дальше.

Поход был трудным. Каждая команда струга несла лодку на плечах по бесконечным скалам, через ущелья, мимо пропастей... со стонами, но выдерживая шаг, потому что каждое покачивание было опасным. Они тащили широкие струги через Урал многие часы и дни, в две смены, без жалоб, обливаясь потом. Ермак тоже тащил струг вместе со всеми, что служило остальным примером. Пока он идёт по скалам, другие тоже должны. Даже священники кряхтели, но тащили струги; Ермак не терпел никаких исключений. Кто хотел попасть в Сибирь, должен был тащить лодку. Молились вечерами или во время передышек.

Несмотря на трудности, всё обошлось хорошо. Никого не убили, потому что местные жители не сопротивлялось. Травмы, обычно синяки, ссадины или натёртые до крови ноги, по вечерам лечили мазями и растительными припарками. И тут снова проявилось умение старика Люпина. Он знал хорошие средства для ухода за лошадьми, а каждый казак считал — что хорошо для лошади, то полезно и для человека.

Так что Люпин готовил жутко вонючие мази, но они помогали. Он использовал всякую зелень, от мха до болотной тины. То, что никто из его пациентов не умер от заражения крови, говорило о крепком здоровье казаков.

Двигались медленно. Строили простые жилища и возводили новые укрепления, а когда, наконец, добрались до реки Тагил, для Ермака и его команды это было подобно чуду Моисея: перед ними лежала желанная, прекрасная, неизвестная, чрезвычайно богатая земля обетованная!

Около тысячи человек со стругами на плечах пробились через каменный барьер Урала. На берегах Тагила они опустились на колени, и священники прошли по рядам, благословляя людей и окропляя святой водой. Затем они пели среди развевающихся знамён с изображением Богоматери и святых и смотрели на лежащие перед ними просторы, на каменистые пустоши, степи, болота и леса... Над головами изгибался небосвод, бездонный и бескрайний, каким он бывает только в Сибири. Взглянув на это небо, можно окунуться в глаза Бога...

Когда на реке Тагил началось богослужение, Мушков стоял на коленях рядом с Мариной. Она держала пику со знаменем, и ветер трепал её светлые волосы, которые за время похода подросли и скручивались в кудряшки. Вечером их пришлось обрезать ножом, чтобы она выглядела юношей.

— Ну что, медведь-старичок? — тихо спросила она. Они стояли на коленях, склонив головы к земле. — Ты не хотел, чтобы я это испытала?

— Мариночка... — пробормотал Мушков, нащупав её левую руку.

— Перестань! — прошипела она. — Ермак увидит...

— Армия Кучума скоро нападёт. Где-нибудь там.

— Ты боишься, старичок?

— Вспомни, что нам рассказывали. В Мангазеи живут люди со ртами во лбу. Они едят друг друга. Поэтому их называют «самоедами». Мариночка, я не хочу, чтобы тебя съели!

— Хвала Господу! — воскликнул священник Кулаков. У него был самый громкий голос среди всех священников, потому он и начал службу. — От его имени мы выведем язычников этой земли на праведный путь или уничтожим их. Давайте помолимся...