— Не бывает мальчишек с такими длинными волосами...

— Мы их обрежем.

— Мои волосы!

— Что важнее: волосы или жизнь?

— Было бы проще, если бы ты уехал один...

— К чему столько слов? — Мушков схватил Марину за волосы, вытащил из-за пояса острый кинжал и резким движением обрезал половину длинных белокурых волос. «Это позор, — подумал он, — но они отрастут. Это точно. В мире всё когда-то кончается, только волосы растут снова и снова. Никто не знает, почему так происходит. Голова ведь не удобренная земля, чтобы волосы росли, как трава на лугу...»

Он продолжал срезать белокурые волосы, чтобы Марина стала похожа на парня, и, как ни странно, она вела себя спокойно. Присев на корточки в канаве, в свете последних огней догорающей деревни, она вопросительно смотрела на Мушкова. «Почему ты меня не убил? Ты действительно думаешь, что я поеду с тобой на север? Что стану казаком, вором и разбойником? Что я покажу твоему Ермаку, как умею ездить верхом? Что буду изображать парня?»

— Так, — сказал Мушков, когда дело было сделано.

«Как ужасно она выглядит, — подумал он. — Но как бы она выглядела, если бы попала в руки казаков?» Он глубоко вздохнул, будто простонал, и стряхнул последнюю прядь светлых волос с пальцев.

— Какой красивый мальчик... Надо вымазать лицо сажей...

— Я всегда хотела быть мальчишкой, — ответила Марина, обеими руками проведя по обрезанным волосам. — Им многое дозволено.

— Чёрт, не говори ерунды и стань им на самом деле! — сказал Мушков. — Может быть, всё изменится, когда мы доберёмся до Строганова.

Они немного подождали, поползли дальше и нашли среди вещей, которые казаки повытаскивали из шкафов и сундуков и разбросали у домов, мужскую одежду, сапоги и засаленную крестьянскую шапку.

— Переоденься! — сказал Мушков, когда всё собрали.

Марина не пошевелилась. С одеждой в руках она стояла у стены сарая, которая уцелела при пожаре, потому что была сложена из массивного камня.

— Здесь? Перед тобой?

— Я отвернусь, если ты пообещаешь, что не сбежишь!

«Я схожу с ума, — испуганно подумал Мушков. — На свете не было ещё казака, который отвернулся бы, когда девушка раздевается! Ну вот, теперь есть! И зовут этого кретина Иван Матвеевич Мушков! Чёрт возьми, что это со мной?»

Он действительно отвернулся, сунул большой палец левой руки в рот и с силой прикусил. «Это не может долго продолжаться, — подумал он. — Когда-нибудь мне придётся ударить её, чтобы укрепить уверенность в себе. Она превращает меня в мышь, но должна знать, что я — медведь!»

— Ты готова? — строго спросил он.

— Ещё нет! Сапоги велики. В них нельзя ездить верхом.

— У нас нет времени, чтобы найти по размеру! — проворчал Мушков. — А остальное подошло?

— Посмотри сам.

Он обернулся и увидел грязного крестьянского парнишку. Только шапка подходила по размеру, остальная одежда была слишком широкой и большой, а штаны засунуты в сапоги, которые, должно быть, принадлежали великану. Это выглядело нелепо, но всё же сердце Мушкова заколотилось. «В таком виде она поедет со мной. Никто не узнает, кто она на самом деле. Так она и будет с нами ехать — нескладный худой паренёк, который должен подрасти, чтобы стать казаком. Даже если Ермак рассмеётся, а когда он смеётся, это значит жизнь или смерть... Всё зависит от звучания этого смеха!»

— Так и оставайся, — сказал он вслух. — И если я потом ударю тебя по заднице, не слишком сильно, но так, чтобы все это видели, не удивляйся! Людям привычнее, когда я гоню перед собой пленника нагайкой, а не иду с ним рука об руку.

— Значит, и ты? — спросила она, сильнее надвинув шапку на глаза. — С нагайкой на пленников? Одно горе от тебя, Иван Матвеевич!

— Идём! — велел Мушков.

— А когда ты ударишь меня?

— При первом удобном случае.

Она снова посмотрела на него большими глазами, а он уставился в землю и обозвал себя «слабаком», потому что он не овладел девушкой, как раньше делал это от Волги до Каспийского моря.

— Не смотри так! — внезапно закричал он, потеряв самообладание.

— Как хочешь. — Она пожала узкими плечами под слишком широкой рубахой. — Я больше не буду на тебя смотреть.

Она пошла впереди, и в зареве пожара осветилась её фигура, вокруг которой болталась рубаха — умилительно хрупкая фигурка в больших сапогах, как одинокий цветок в вазе.

«Я взял на себя заботу о ней, — подумал Мушков и пошёл сзади. — Была ли в этом необходимость, Иван Матвеевич? А не получится ли так, что я всё равно ею овладею и прогоню? Я свободный казак! Ха-ха, свободный...»

— Сейчас ты получишь первый пинок, Марина, — сказал он, приблизившись к ней вплотную. — Прости, но так надо. Казаки уже смотрят.

Отстав на шаг, он пнул её ногой. Хоть удар был не сильный, но его хватило, чтобы Марина упала. Некоторое время она лежала неподвижно. Сердце Мушкова почти остановилось, и он подумал: «Я раздробил ей кости». Но Марина поднялась.

— Мы ещё об этом поговорим! — процедила она сквозь зубы.

Мушков кивнул. «Хорошо, хорошо, — подумал он, — поговорим. Хвала Иисусу Христу, она жива! Иди дальше, Мариночка... В следующий раз я пну не так сильно...»

Всё произошло, как Мушков и ожидал: Ермак вместе с казаками рассмеялся при виде паренька, который очень хотел стать казаком. Они окружили Мушкова и его добычу, погоготали над огромными сапогами парня, и только потому, что он был мальчишкой, не кинули ли его в воду.

— Казаком надо родиться! — крикнул пребывающий в хорошем настроении Ермак и толкнул своего друга в ребро. — Казаком нельзя стать!

— Я умею ездить верхом, не хуже вас! — сказала Марина. Её звонкий голос вполне сходил за мальчишеский. — Мой отец был царским конником!

— А где твой папаша сейчас? — крикнул Колька, один из урядников отряда.

— Не знаю.

— Наверное, сидит у реки и наложил в штаны от страха! — крикнул Мушков, чтобы внести свой вклад и сделать ситуацию правдоподобной. — Давайте, приведите лошадь! Пусть покажет, чему научился у отца. Царский конник! Вот потеха, братья! Посмотрим, как козёл скачет на осле!

Ермак свистнул и махнул рукой. Из табуна вывели кобылу и поставили её перед Мариной. Казаки засмеялись ещё сильнее и стали подталкивать друг друга. Это была Люба, лошадь Ермака! Когда она чувствовала под собой другого седока, а не крепкие бёдра хозяина, то становилась коварной, как весенний лёд. Создавалось впечатление, что у того, кто садился на неё, трещали все кости...

— Садись! — нарочито грубо крикнул Мушков и дал Марине лёгкого пинка. Она отлетела к Любе, и казаки заревели от восторга. «О Боже, — подумал Мушков, — это был такой слабый пинок, а она чуть не залетела в седло. Как к ней прикасаться, не причинив вреда? Как взять в руки эту нежную маленькую птичку?» Этого он пока не пробовал — не было такой возможности...

Марина забралась в седло. Это было не сложно, гораздо сложнее оказалось удержать сапоги. Она согнула ступни и старалась удержать сапоги на ногах.

Ермак вздёрнул подбородок. Сейчас Люба покажет характер! Сначала она вскинет круп, затем передние ноги, и если седок удержится, то взбрыкнёт всеми четырьмя ногами. Никому не удавалось удержаться на ней, даже Мушкову, а уж под ним-то любая лошадь становилась послушной. Только не Люба!

Марина сидела в седле и осматривалась. Казаки притихли и уставились на неё.

— Что мне делать? — спросила Марина Ермака, который не мог понять, что происходит с лошадью. Люба не двигалась и только прядала ушами. — Кто даст мне пику и подержит кусок мяса? Я выбью его на полном скаку!

— Пошла! — сердито крикнул Ермак и пнул любимую кобылу в бок. Лошадь вздрогнула, оглянулась, но не двинулась с места.

— Вперёд, лошадка, — нежно сказала Марина и положила руку меж ушей лошади. Люба рванулась вперёд, копыта забарабанили по степи так, будто она собиралась добраться до Москвы за один день.

«Теперь она сбежит, — с тревогой подумал Мушков, увидев, как Марина исчезает в ночи. — Иван Матвеевич, идиот, ведь она только и дожидалась этой возможности. Кто скачет на Любе, того уже не догнать! Потерял, всё потерял! Она меня перехитрила, маленькая белокурая бестия...»

Но тут из ночи появилась тень — всадник пронёсся сквозь огонь горящей деревни и сделал круг так близко от Ермака, что казаки затаили дыхание, ожидая, что Люба его растопчет. Но этого не произошло, и после очередного круга, проскакав мимо казаков, Марина остановила кобылу перед нахмурившимся Ермаком.

— Как он скачет? — воскликнул довольный Мушков. — Хорошая у меня добыча? Ермак Тимофеевич, я в этом возрасте не умел так скакать, а ведь я прирождённый казак!

«Она вернулась, — радостно подумал он. — Боже, все святые и все черти, спасибо вам! Она не сбежала. Эта девушка сидит верхом на лошади Ермака и смеётся — шапка набекрень на потном, вымазанном сажей лице. О Господи, если бы они знали, что этот сорванец — девушка! Почему ты вернулась, Марина?..»

— Слезай! — резко сказал Ермак. Он вытащил из-за пояса пистолет, взвёл курок и потянулся к сумке с порохом. При этом он не сводил глаз с Любы, пританцовывающей под пареньком и дрожащей от волнения. — Слезай, говорю!

Казаки онемели от ужаса. Он этого не сделает. Ермак не сделает того, что казак делает только в случае крайней необходимости: он не застрелит свою лошадь!

Марина тоже поняла, что задумал Ермак. Она осталась в седле, подъехала к нему ближе и в упор посмотрела на него.

— Стреляй и в меня! — произнесла она громко. — Эта лошадь — чудо. Чудо не убивают!

— Она меня предала! — Ермак глубоко вздохнул. — Предала! — воскликнул он. — Моя лошадь! Первое, что ты должен запомнить: предательство — это смерть!

Он навёл пистолет и отвернулся. Казаки молча смотрели на него. Стоявший рядом Мушков поднял руки.

— Кто-нибудь осмелится меня остановить? — выкрикнул Ермак. — Эта скотина не стоит съеденного сена!

— Многие люди не стоят и капли воды, но продолжают жить! — Спокойно возразила Марина. — Стреляй, Ермак, если тебе после этого станет легче!