Послышался стук в дверь. Гэрриет как ужаленная вскочила с кровати и прикрылась полотенцем.

— Собираешься уходить, милочка? — осведомилась хозяйка, миссис Гласе. — Может, сперва покушаешь? Я сегодня поджарила славный кусочек свинины.

Миссис Гласе вечно жаловалась, что на жильцов приходится тратить уйму денег, но все равно ей больше нравилось, когда по вечерам все сидели дома. Мисс Пул была скромная, славная девушка, жаль только, что неряха.

— Вряд ли твоя мама обрадуется, если узнает, что ты тут моришь себя голодом. — Миссис Гласе была твердо убеждена, что всех, кто недотягивает до семидесяти килограммов, нужно откармливать.

— Я иду на вечеринку, — сказала Гэрриет. — Вероятно, переночую у подружки, так что не беспокойтесь, если сегодня меня не будет. — А лихо я умею врать, порадовалась она за себя.

— И правильно, милая, — кивнула миссис Гласе. — Все лучше, чем ехать на ночь глядя с молодыми людьми по таким дорогам. Не век же тебе над книжками корпеть, надо и отдохнуть иногда.

— Завтра обязательно приберусь, — пообещала Гэрриет и поморщилась: под мышками защипало от дезодоранта. Порезанная нога все еще кровоточила — вероятно, кровь сегодня просто бурлила у нее в жилах.

Она влезла в черные кружевные трусики и черный бюсттальтер с красным бантиком впереди, купленный ради Джеффри. Трусики почти ничего не прикрывали, а бантик показался Гэрриет слишком вульгарным, и она его оторвала.

Под кроватью отыскался наконец черный свитер, который неплохо сочетался с красной юбкой. Уже вечерело. А если Саймону надоест ждать и он уйдет? — запаниковала она.

Волосы, как ни странно, сразу легли как ей хотелось. Она щедро окропила себя духами, подаренными Сузи на Рождество, надеясь, что они как-нибудь поладят с «Французским папоротником». Интересно, мелькнула у нее нелепая мысль, чем французские папоротники отличаются от английских? Наверное, они изысканнее, — предположила она.

Гэрриет выскочила из дома и бегом пустилась по улице. Стало заметно холоднее. Снег под уличными фонарями светился бледным загадочным светом, дыхание морозным облачком застывало в воздухе. Над головой Гэрриет светилась белая ночь, а сама она была одновременно и закутанная в меха Анна Каренина, спешащая на свидание к Вронскому, и Наташа, тревожно замирающая в ожидании Анатоля Курагина.

От волнения ее начало трясти. А вдруг у нее во рту неприятный запах? Она остановилась у газетного киоска, чтобы купить себе жвачку. В окнах Саймона было черно. Ушел? Гэрриет похолодела. Какая-нибудь сногсшибательная блондинка или брюнетка умыкнула его. Но нет, из-за зеленой шелковой занавески пробивалась полоска света. Дверь открылась, и из нее высыпало сразу несколько человек. Какие у них всех самоуверенные голоса!

— По-моему, просто подло со стороны Саймона выгонять нас на улицу в такой мороз. Хлоя, наверное, посинеет от холода, — сказала какая-то девушка. Слепив снежок, она метнула его в своего спутника, и вся компания шумно удалилась в ночь. Выплюнув жвачку и проследив за тем, как мерзлый комочек бесшумно канул в снег, Гэрриет ступила на тропинку. Дверь все еще была распахнута. Из темноты появился Саймон, его волосы блестели под фонарем.

— Я уже думал, что ты совсем сбежала, — сказал он.

— Я промокла. Пришлось переодеваться.

Он протянул руку и коснулся ее щеки:

— О, да ты совсем окоченела. Пойдем в дом.

Почти все гости уже разошлись, осталось только трое. Дейрдре красила губы перед зеркалом, какой-то блондин кружил вокруг подносов в поисках недопитых бутылок, Хлоя сидела на диване сердитая и нахохленная, как замерзший воробей на проводах.

«Бедняжка, — подумала Гэрриет. — Я бы тоже переживала, если бы мне пришлось потерять Саймона».

— Баста, дорогие гости, — сказал Саймон, забирая у блондина бутылку. — Пора выметаться.

Невыносимо смущаясь, Гэрриет подошла к огню. Хлоя строптиво вскинула голову, но Саймон уже вынес из спальни светлую меховую шубку и подал ей.

— Прошу вас, мадам, — твердо сказал он.

На щеках у Хлои вспыхнули два ярких пятна. Выхватив у Саймона шубу, она оделась сама.

— Какой ты мерзавец, Саймон, — прошипела она и обернулась к Гэрриет. — А ты… Думаешь, тебе это так просто сойдет с рук? Не надейся! — Всхлипнув, она выбежала из комнаты.

Дейрдре поцеловала Саймона в щеку.

— Мы ведь еще увидимся сегодня у Серены, да? — сказала она. — Не забудь, она тебя ждет.

— Сегодня вряд ли. Передай Серене, что я встретил старую… — Он взглянул на Гэрриет. — Нет, передай, что я встретил новую знакомую. Все, мои хорошие, спокойной ночи! — Дверь за Дейрдре и блондином захлопнулась.

Саймон обернулся и одарил Гэрриет такой ослепительной улыбкой, что она тут же почувствовала себя поверженной.

— Если хочешь взять от жизни то, что хочешь, приходится иногда быть жестоким.

— Она так огорчилась, — сказала Гэрриет.

— Ничего, она переживет, — усмехнулся Саймон.

Он подбросил в огонь несколько поленьев, пододвинул ширму, отчего комната погрузилась в полутьму, и подал Гэрриет запотевший бокал с вином. Она взяла его двумя руками, чтобы унять дрожь в пальцах, и отхлебнула сразу большой глоток. Вспомнилось, что после утренних бобов она сегодня ничего не ела.

Когда Саймон вышел в другую комнату, ей вдруг показалось, что она заперта в одинокой лачуге посреди леса, между деревьями, к ней крадутся враги — возможно, индейцы, — и неизвестно, когда и с какой стороны они нападут. Но Саймон скоро вернулся, неся на тарелке остатки пирога.

— Мы сегодня так и не пообедали. Отрезать тебе?

Она помотала головой.

Саймон стал есть, держа кусок над тарелкой.

— Как себя чувствуешь после падения? — спросил он с набитым ртом. — Ничего себе не отбила?

— Нет. Отделалась синяками.

— Обязательно взгляну на них… позже.

Сердце Гэрриет бешено заколотилось. В волосах Саймона играли красноватые блики. Когда недогоревшее полено перевалилось через каминную решетку, она испуганно вздрогнула.

— Послушай, — сказал Саймон, — объясни мне, ради Бога, почему у тебя такой затравленный вид. Тебя что, изнасиловали в детстве? Или родители были строгие? Или в школе дразнили? — Он явно подтрунивал над ней, но его голос все равно ласкал, как прикосновение.

Гэрриет отпила еще глоток. Саймон выел начинку из пирога и собрался бросить тесто в огонь.

— Может, покрошим птицам? — сказала Гэрриет.

— Можно. — Он открыл окно, и в комнату ворвался морозный воздух. Снег за окном поблескивал жемчужными россыпями. Саймон поставил на проигрыватель концерт для фортепиано Моцарта.

— Ты все еще грустишь. Отчего?

— Никак не могу забыть лицо Хлои.

— Брось, она этого не стоит — самая обыкновенная потаскуха. Между прочим, мы с ней всего только два раза поужинали. Такие девицы, как она, напоминают мне яичницу: их легко сделать, но потом невозможно отскрести от сковородки.

Гэрриет прыснула.

— Вот это уже лучше, — сказал Саймон. — А теперь иди сюда и садись. Да нет, вот тут, а не на другом конце дивана.

Ее все еще трясло, но страх постепенно отступал, а волнение, наоборот, росло. Саймон поднес ее руку к губам.

— Мне кажется, в «Кошке на раскаленной крыше» ты играл просто здорово, — жизнерадостно проговорила она.

— Поскольку я и так это знаю, — сказал Саймон, — то тему можно считать исчерпанной.

Его рука скользнула по темно-зеленому бархату диванной спинки к волосам Гэрриет, но остановилась, даже не коснувшись ее плеча. Он все еще медлил и не дотрагивался до нее, так что в конце концов она испугалась: а что, если он вовсе не собирается ее трогать? В комнате было жарко, и скоро Гэрриет почувствовала, как по ложбинке между ее грудями ползет капелька пота.

— Какая ты милая, — раздался совсем рядом его тихий хрипловатый голос, и наконец его губы прижались к ее губам. Сначала она сидела как деревянная, вытянув руки по швам, но вдруг дернулась, словно ее стукнули молоточком под колено, руки ее сами собой обвились вокруг шеи Саймона, и она со всей страстью, которая в ней накопилась, ответила на его поцелуй. Сообразив, что руки Саймона движутся по всему ее телу, она поспешно втянула в себя живот.