Чертов ты извращенец! Еще неизвестно, кто у кого пойдет на поводу! Я со своей карьерой просто так не расстанусь!

Мне было важно довести его до точки кипения, но остаться в здравом уме, что было невероятно сложно. Элис была права, мужчины у меня не было давно, а тело требовало удовлетворения. Я уже практически плавилась от настойчивых прикосновений Ника к моим позвонкам, затылку, ушкам, продолжая машинально прикусывать грубую кожу его большого пальца. Ник ласкал меня с такой нежностью, что хотелось закрыть глаза и таять, но я упорно ловила его взгляд до тех пор, пока он не сжал кулак и костяшками не провел по моей груди, ущипнув сосок.

Все! Взрывная волна ослепила сознание болезненной вспышкой, посылая импульс в низ живота, сосредотачиваясь там и сплетаясь в тугой комок, но чувство самосохранения говорило, что пора остановиться.

Резко отстранилась от мужчины, распахнув глаза.

— А я все думал, как далеко ты сможешь зайти, — будничным тоном прокомментировал только что произошедшее Ник, медленно поднося свой палец к губам и слизывая с него невидимую влагу моего рта.

Я мысленно застонала, приказывая себе держать спину прямо и не дрожать от возбуждения.

— Твои приемчики на меня не действуют, — отрезала сердитым голосом, хватая блокнот и ручку с кожаной скамьи.

И когда я успела от них избавиться?

— Да ну? — иронично изогнул свои чертовы губы мужчина. — Я уж было подумал, что таким образом ты пытаешься ускорить процесс своего собственного соблазнения.

— Таким образом, — чеканя каждое слово, — я пытаюсь доказать тебе, Ник, что ты все еще остаешься в статусе гребанного трахальщика, что меня немного пугает. У тебя всего семь дней на то, чтобы доказать мне свою способность на высокие чувства, только в этом случае я тебе… отдамся, — произнесла последнее слово с улыбкой на губах. — А пока ты полностью в моем распоряжении.

— С какой стати? — нахмурился Ник.

— Как это? — округлила глаза в притворном ужасе, — пари, дорогой, спор, соглашение… припоминаешь? Я делаю с тобой все, что захочу до тех пор, пока ты не теряешь голову от любви… КО МНЕ, после чего получаешь вожделенный приз в качестве моего тела, — ухмыльнулась, понимая, что это действительно не произойдет, и я, дура, все же потеряю любимую работу.

Какого вообще лешего вчера произошло? Почему я позволила жалость к мужчине, который меня раздражал, нервировал и пугал своей физической беспомощностью, возникающей по моей вине? Зачем я предложила ему себя в качестве подопытного кролика?

А вдруг… — постаралась затолкать случайную мысль в самые далекие уголки сознания, но отголосок все-таки неприятно кольнул под дых, — а вдруг я не удержусь и отдам ему свое сердце?

Нет! Конечно же, нет!

— Или ты теряешь работу, потому что, по-твоему, я не способен на любовь, не так ли? — зло прервал мой негласный монолог Ник. — Не понимаю изощренность твоего мышления, детка, — частил брюнет, — ты и в том и в другом случае остаешься в проигрыше.

— Как же так? — скрестила я руки на груди, — ты доказываешь мне свою неспособность на высокие чувства, но к тому моменту я уже делаю запись первого шоу в прайм-тайме с твоим участием и получаю заслуженные лавры. Наплевать, что потом мне придется уйти, если честно, то давно пора сменить работу на телевидении на что-то другое, устала я от общения с… людьми, — уже с реальным вздохом. — Но я буду удовлетворенаааа, — с придыханием.

— Тебе кто-нибудь говорил, что за этим ангельским личиком скрывается расчетливая циничная стерва?

— Да ну? — вернула я Нику его же слова. — Ммм, дай вспомнить…. Нет. Обычно мне говорят совершенно другие вещи, — приподняла я брови и медленно облизнула пухлые губки, — ну, там, про томность взгляда, про нежную улыбку…

— Про бесчувственное сердце, — закончил Ник тем же елейным голоском. — Ты черствая дура, Лика, если думаешь, что выиграешь этот спор. Я не слепой и вижу, как ты на меня реагируешь!

— Оу, и как? — почти смеялась я в ответ, игнорируя угрозу в его карих, сейчас почти черных глазах.

— Вот так! — он схватил меня за волосы, оттягивая их вниз, и жадно припал к губам в таком собственническом жестоком поцелуе, что я почувствовала на губах соль. Хотелось закричать что-нибудь обидное, ударить, разреветься в голос от обиды, но проклятый жар его тела, умелые ласки и сумасшедший напор выбили у меня почву под ногами, лишая остатков самообладания.

— Просто чертова дура! — дернул Ник мои волосы в последний раз, вызвав тем самым слезы на глазах, и, закинув на плечо полотенце, медленным шагом пошел в сторону раздевалки.

Ноги дрожали так сильно, что я чуть позорно не упал у самого входа в раздевалку, но, сцепив зубы, дернул на себя дверь, делая последний отчаянный шаг внутрь и припадая спиной к шероховатой деревянной поверхности. Перед глазами плясали белые и серебристые искры, голова шла кругом от нестерпимой боли в бедре и спазме во всей левой ноге, а эта дура могла увидеть мое падение!

Ни за что! Никогда я не покажу ей, как тяжело мне ходить, как больно просто вставать с инвалидного кресла и заставлять себя шагать через вспышки вколачиваемых в ноги спазмов.

— Проклятая! Ты! Тварь! — произнес негромко, боясь, что она может меня услышать и рассмеялся от чувства полного безысходного отчаяния.

Каким нужно быть идиотом, чтобы позволить Лике вернуться в свою жизнь и диктовать правила, по которым будут развиваться наши отношения? Почему я пошел на это, почему согласился?

Да потому, что она так открыто и так искренне предложила мне себя за то, что когда-то сделала, за то, что толкнула меня под машину, да, невольно, да, отталкивая мои объятия, но ведь это она виновата в том, что я стал инвалидом.

Столько лет проклятий на ее голову, столько лет мучений и тренировок, чтобы почувствовать движение собственных пальцев, хотя бы крохотное! И столько лет на то, чтобы убить в себе чувство, до сих пор жалящее сердце.

Я действительно рассмеялся, громко, безудержно.

Ты решила меня перехитрить? Поиграть со мной? Но ты проиграла, уже проиграла, потому я давно, с самой первой гребанной встречи влюблен в тебя!

Эта мысль больше не причиняла стыд, больше не заставляла сжимать голову в порыве самобичевания, больше не вызывала вопрос: «зачем»?

Для чего я пытался добиться ее ответного чувства, когда уже тогда понимал, что она никогда меня не полюбит? Действительно знал, что она просто не способна увидеть за маской повесы кого-то настоящего? Зачем настаивал, когда сам не мог открыться и довериться ей полностью, показать, каким я могу быть на самом деле?

— Бл…, — выдохнул, опускаясь на холодный кафель пола.

Лика когда-нибудь сведет меня с ума, я уже чуть не свихнулся, стараясь сдержать свои руки, мысли, чувства. Она горела, притворялась, старалась скрыть истину, но была открытой, зовущей, готовой… для меня! Эта чертова стерва до сих пор считает, что я трахаю все, что попадается под руку в то время, как я хочу только ее, всегда хотел, поэтому и не смог по-настоящему полюбить Риту и ответить на ее чувства.

Боль притуплялась перед разгорающейся в груди страстью, желанием встать, подняться к Лике в номер и излить в нее все те чувства, что так долго причиняли мне душевную боль, еще более мучительную, чем физическую.

В тот вечер, когда я попал в больницу и услышал приговор собственным ногам, мир для меня перевернулся, все прежнее отошло на задний план, вывернулось наизнанку и отмерло. Я будто заново родился, заново начал учиться жизни, уже без ног. Я много достиг за эти одиннадцать лет, подогреваемый жгучей ненавистью и, как ни странно, неизжитой, невостребованной любовью.

Может, мой чертов отец-грек виновен в том, что я способен на такие сильные чувства, не знаю, но проклинаю его уже хотя бы за это!

Я снова вспомнил глаза Лики, торжество на ее губах, в каждой черточке ее действительно ангельского личика. Она не знала, что уже проиграла спор, потому что я ее любил, не знала она и того, как я собираюсь ей отомстить… жестоко, хладнокровно. И тогда можно будет отдаться новому чувству, забыв, наконец, историю одиннадцатилетней давности и выкинув из головы эту бесчувственную циничную стерву!