Он легко поднялся со стула и ушел на кухню, ни капли не сомневаясь, что я последую за ним.

Я стиснул зубы, удерживая задрожавший подбородок, подавляя желание снова расплакаться. Не было бы со мной мелкого, я бы послала нахер этого старого пердуна и закрылась бы в комнате. А потом ушла в Таёжный пешком и… и… и потребовала бы соединить по телефону с мужем?..

Чтобы меня, Прошку, забросали камнями?..

Попросила бы отвезти меня без денег куда?.. к мужу?.. в другой город?..

Мы летели сюда шесть часов. Муж вообще хер знает где. Я даже названий городов не знаю, страны, в которой нахожусь, даже на каком языке говорю — загадка.

Дабл ять же! Двойной облом!

Уйти в леса на верную смерть?..

Я обняла перепуганного малыша, мне нельзя выказывать слабину перед ребенком:

— Ничего, Радеуш, ничего, маленький, мы справимся, да? Пойдем, поедим.

Малыш затряс головой, отказываясь идти к злобному деду, и я еще пару минут потратила на то, чтобы убедить его, что никто не тронет нас больше. Вначале сходили, умыли зареваные мордашки — Рад мыл лицо мне, а я ему и невольно заулыбались, в кухню вошли притихшие, держась за руки.

Я подсадила альфу на стул, придвинула к нему тарелку с вилкой, медленно и неловко двигаясь, переложила тушеную рыбу в большое блюдо, выставила из холодильника разложенные на тарелочке маринованные овощи, нарезала хлеб и попробовала присесть на стул, но тут же дернулась от боли и встала рядом со столом. Если бы не ребенок, ушла бы к себе в комнату, но оставлять его с извергом не решилась. А есть не хотелось.

— Петрык где? — грозно спросил Аши.

— В сарай отнес — тут ребенок, как бы не вышло чего.

— Обслужи и садись, — ровным голосом приказал дед.

Я положила ему на тарелку большую порцию рыбы с овощами и села, превозмогая боль, стараясь не стонать, часто и поверхностно дыша.

— Ешь, — все так же в приказном порядке произнес Ашиус.

— Не хочу. Экономить буду, чтобы не объесть, — как можно спокойнее и нейтральнее ответила я. Увидев, как дернулась левая рука с вилкой у Рада, улыбнулась ему ласково, — кушай, кушай, детка, на тебя у меня деньги есть.

Малыш опустил блестящие глазки в тарелку и отложил вилку в сторону, поникнув плечами. «Вот ведь дура. Теперь из-за тебя ребенок голодным останется».

— Ашиус, согласно контракту, я имею право на треть от доходов нашего с Ториниусом предприятия. Стребуешь с него полную стоимость моего и Радеуша проживания. Я все запишу подробно: количество дров, потраченное на растопку, стоимость продуктов, расход воды и воздуха — не переживай, верну все до монетки.

Я говорила спокойно, злость внутри меня этому способствовала. Сусел молчал, пучил глаза и только жестами показывал большую жопу, огромную-преогромную, на сколько хватало его тонких лапок, с входом посредине.

— Ишь ты, как заговорил! Ты никто и звать тебя никак! Опозорил стольких людей, сбежав от мужа. Мне стыдно людям в глаза смотреть! Нет у тебя теперь никаких денег, ты сам нарушил условия контракта. И имя запятнал. Ты должен молчать и в пол смотреть, выпрашивая прощение, а не поганить звание омеги грязными словами.

Дед был прав, со всех сторон прав — ни денег, ни друзей, ни честного имени, ничего у меня не было. Я погладила лоб, помассировав висок, прижимая рукой дергающийся глаз.

— Когда-нибудь у меня будут деньги, и я вам их верну до последнего медяка. Клянусь. Не люблю быть в долгу. «Особенно у таких мудаков», — подумала я про себя.

«Молчи, только молчи», — суслик стоял на задних лапках и в мольбе тряс передними, взывая к моему разуму.

«Правильно, Васятка! Я теперь буду молчать. Пошел он нахер».

Ужин прошел в молчании. Ел один дед. Мы с мальчиком дождались, пока он встанет из-за стола и уйдет из кухни.

— Поешь, Радость! — попробовала уговорить малыша.

Но тот упрямо качал головой, не глядя мне в глаза. Мы вдвоем перемыли посуду, убрали продукты в холодильник и пошли в мою комнату, стараясь не шуметь. Я перед уходом прихватила горбушку хлеба, ведь ребенок остался голодным, вдруг запросит попозже.

Было еще рано ложиться спать, но мы с Радом улеглись на кровать животами, голова к голове. И, хоть можно было говорить громко, начали шептаться, как заговорщики.

— Хочешь, я тебе сказку расскажу? — я перебирала в голове, какая из сказок может понравиться мальчику. Я-то больше девчачьи любила — про Золушку, про принцев и принцесс.

— Хочу! — шепотом ответил он. — А я тебе косички заплету, хочешь? Меня папа каждый день пррросит заплетать, я умею! — похвастался он.

Рад заснул на середине Золушки, как раз там, где омега Золушка сбежал из дворца, и я прикрыла мальчика одеялом, тоже проваливаясь в сон.

Все последующие три дня были, как под копирку: в присутствии деда мы с Радом молчали, как в рот воды набравши, вместе готовили есть, гуляли по двору, рисовали и рассказывали друг другу сказки. Радеуш вел себя как маленький альфа, старался заботиться обо мне, хотя уже к вечеру второго дня боль от порки ушла. Мальчик так старательно пытался помогать мне, что у меня замирало сердце, глядя, как этот серьезный маленький человечек ведет себя совершенно по-взрослому.

— Ты хорррроший, Милош! Вот когда я вырррасту, я выйду за тебя замуж! И буду защищать от всех вокрррруг, — вдруг посреди очередной сказки сказал малыш очень серьезно и погладил меня по голове.

Я грустно и светло улыбнулась, сделала последний стежок на кукле, перекусила нитку и покрутила тильду в руках, разглядывая получившийся результат.

— Как назовем эту куклу, Радость? — я сшила ей платье с оборками из другой блузки, длинные волосы сделала из ниток для вязания, и кукла вышла очень красивая и нарядная почти такая же, как моя первая — буквально из ничего, из минимальных подручных средств. Все было так же, как я начинала шить куклы дома, там, на Земле, это уже потом я стала заказывать разные детальки на Алиэкспрессе, а вот поначалу все — и обувь, и короны, и сумки — делала вручную.

Мда. Окончилось все так, как начиналось…

«И на губах осталась только малость…

Горят жаровней красные дубы.

И листьями в замшелый ком избы

Бросает сад из своего жилья.

Октябрь стреляет в небо из ружья —

И яблоко, забытое, сухое

На землю падает, дыхание тая»,*— подхватил суслик и я чуть не всхлипнула.

Воспоминания о потерянной жизни на Земле часто преследовали меня, всплывая в мыслях, я сдерживалась только потому, что рядом был Рад.

— Может быть, назовем его Лапочка? — предложил альфенок. — Этот омега так похож на тебя!

— Так и порешим. Лапочка. Ему идёт. А хочешь, я тебе сошью зайчика или котика?

— А кто такой «котика»? — Рад удивленно распахнул серые глазюки.

— Это такой ласковый мурлыка.

Сусл оживился:

«Видимо, котиков тут нет. Шей зайца, меньше вопросов будет».

Зайчика я сшила в тот же вечер, напевая детские песенки на русском языке. Радеуш подпевал особо понравившиеся ему куплеты, не понимая, о чем идет речь. Это было так смешно и мило. Мы даже разучили с ним песенку про ёлочку: «Пусть эта ёлочка в праздничный час каждой иголочкой радует нас», правда я помнила всего два куплета, но нам это не помешало. Переводить с русского было забавно, и на периферии мелькнула какая-то умная мысль, но тут же забылась. А потом я вспомнила песню про зайцев: «А нам все равно», рассказала любопытному альфенышу о чем там поется и мы вдохновенно пели ее, пока она не навязла в зубах.

Набивала зайца я обрезками ткани, и получилась простенькая небольшая подушка-игрушка с ушками и хвостиком. Рад назвал его Зая и не выпускал из рук, даже спал с ним, и это было самой лучшей наградой — видеть, что мои поделки так нравятся и радуют этого маленького, но очень серьезного мальчика.

Очень часто Радеуш начинал грустить и спрашивать про папу, и я бросалась его щекотать, чтобы развеселить и отвлечь от этой темы, тогда звонкий смех разносился по всему дому и дед чаще обычного прохаживался мимо нашей двери.