— На вот, попей, — протянул мне морс омега, забирая стакан у Ашиуса.

Я привстала на кровати, борясь со слабостью, и с наслаждением большими глотками осушила весь стакан до последней капли.

— А Радеуш где? — голос был хриплым.

— Забрал его Люсий пару часов назад. Все порывался остаться, тебя отблагодарить, да мы отправили его домой. Уезжают они завтра. Сказал, с утра попрощаться зайдет. А ты, — обернулся он к деду, — выпей настой от кашля и иди, ложись. Милош в порядке, а тебе надо пропотеть и вылежаться. Старый пень, а туда же, на облаву, как молодой поскакал. Поберечься надо, а не молодым козликом скакать.

Омега был красивым, ярким, в возрасте, расцвеченный той красотой, которая и в старости держится.

— Завтра смажешь Ашиуса мазью с ягодами биленицы, будешь поить отваром — я заварил в чугунке травы. Если не будешь справляться, звони мне, телефон — восемьсот девяносто семь. Меня Иридиком зовут. Запомнил? Восемьсот девяносто семь, Иридик. Я тебе тут на бумажке запишу.

Я кивнула головой.

— Пойду я, поздно уже, — сказал он и засунул куклу мне под подушку.

Внезапно наклонился и, пронзительно вглядываясь в глаза, прошептал:

— Что от Тори хотел? О чем куклу просил?

— Любви, — растерянно выдохнула я и покраснела.

Иридик ухмыльнулся, потрепал по волосам и вышел из комнаты.

Я умостилась под одеялом, повозившись, зажала в кулаке куклу, и провалилась в сон.

Проснулась от надсадного кашля из соседней комнаты. Не сразу сообразила кто я, где я, и как меня зовут. Потом поднялась, дошла до кухни, отцедила из чугунка отвар, нагрела на газу в небольшом ковшике, перелила в кружку и постучала в комнату деда.

Мне никто не ответил, и я решила зайти без приглашения. В комнате Ашиуса я была впервые. Свет луны из окна освещал немногое, видно было, что обставлена она так же аскетично, как и весь дом. Дед разметался по кровати, скинув одеяло, лежа в исподнем.

— Ашиус! — Я громко позвала его и потрясла за плечо. Тело деда было горячим, как печка, и я невольно отдернула руку. Потом приподняла безвольную голову и попыталась напоить его теплым отваром, но он не глотал, и треть стакана просто пролилась по его щеке на подушку.

Суслик во мне заметался в истерике:

«Что делать, что делать, Тася, что нам делать?»

«Спокойствие, Васятка, только спокойствие!»

Я вылетела в коридор, накидывая белую куртку, хватая с гвоздика ключи и фонарик, и помчалась в сарайку за жаропонижающей мазью.

Дед, раздетый мною до трусов, смазанный мазью, метался и сбрасывал одеяло. Я все еще была слаба, и борьба с полыхающим жаром дедом измотала меня вусмерть. Уходить в свою комнату уже не было сил, да и оставлять его здесь одного казалось неправильным. Не звонить же посреди ночи тому Иридику! Подумаешь: жар, кашель — дед крепкий, к утру оклемается, а вот если и утром жар не сойдет, тогда позвоню.

Я улеглась прямо в пижаме, прижимаясь к деду, которого снова заколотило от холода, накрыла нас обоих одеялом и вырубилась без сил. 

— Йобаный шлюх! Подстилка! Мразь! Скотина! Даже к деду в постель залез! — разбудило меня низкое злобное рычание.

С трудом разлепила глаза, и от болезненной пощечины тут же закрыла их, брызнув слезами, успев увидеть нависающего надо мной Ториниуса.

Дед поднял голову от подушки, окидывая мутным взглядом комнату.

— Тори? Кто тебя вызвал? — в его хриплом клёкоте трудно было разобрать слова, потому что к словам тут же примешался кашель.

А муж уже стащил меня за руку с кровати, больно вцепившись пальцами в предплечье.

Суслик вяло возмутился:

«Синяки останутся».

Мне было все равно. Я так устала и хотела спать, а все остальное потом, потом, потом. Но муж тряс за грудки и требовал ответы на какие-то дурацкие вопросы.

Я оттолкнула его руку и молча, подошла к деду, который весь в поту откинулся на подушку и слабо постанывал.

— Звони — восемьсот девяносто семь, зови Иридика. Срочно! — прикрикнула я, видя как злость, бушующая ярость сменяется во взгляде на растерянность, непонимание, возмущение и опять непонимание.

Схватив полотенце, я подтолкнула загораживающего выход мужа в спину, протиснулась, бросилась к ванной и намочила полотенце.

— Дед! Деда! — Тори тормошил за плечо Ашиуса, беспомощно вглядываясь в мокрое, потное лицо, прислушиваясь к тяжелому хриплому дыханию.

— Ты еще здесь? А ну быстро ищи телефон и звони! — я рявкнула на мужа и тот, вздрогнув, бросился к серванту, открывая секцию, где обычно держали вино с бокалами или коробку с нитками, как в нашем случае.

Обтирая мокрым полотенцем горящего деда, я поняла, что тут нужна водка, чтобы сбить температуру.

Разговор был коротким, Иридик сразу понял, что просто так его звать не будут.

Я снова выбежала из комнаты, схватила в кухне бутылку с самогоном, недопитую в день моего приезда, и вихрем ворвалась в комнату, где над дедом стоял испуганный муж, откинула одеяло, смочила полотенце и начала растирать деда жидкостью из бутылки.

— Не стой столбом, живо мой руки и помогай мне — пока Иридик придет, надо сбить температуру, — мой тон был сухим и нервным.

Сейчас главным было спасти старика, впавшего в беспамятство. Я оторвала от полотенца половинку, и стала растирать ключицы, грудь, бока. Когда вернулся муж с закатанными рукавами, влажными руками и мокрым лицом, с челки у него капала вода, я всунула ему в руки второй кусок полотенца:

— Растирай ноги. Только аккуратно.

От адреналина и быстрых, нервных движений стало жарко, и я сняла верх от байковой пижамы, зная, что под ней находится майка — хотелось хоть немного остудиться.

— Ты чего тормозишь? Давай заканчивай с ногами, его надо перевернуть и протереть спи… а… — я уловила его взгляд на мое предплечье, где уже начинали наливаться синевой отпечатки от его пальцев.

Муж стиснул зубы и наклонился, напрягая мышцы на руках, переворачивая деда на живот.

Я отнесла Иридику питье в большой кружке с ложкой для деда, и вернулась на кухню, сев в уголок у шкафа, безвольно прислонившись к нему боком, упираясь головой, которая отказывалась держаться ровно. Омега выгнал меня из комнаты, сказав выпить того же отвара и ложиться в постель немедленно. Муж ходил по кухне, останавливаясь у окна, глядя на снеговика на улице.

Я медленно хлебала теплый отвар из чашки, понимая, что нужно хоть как-то объясниться с мужем, но сил не было от слова «совсем». Тори обернулся от окна, окинул взглядом меня сверху донизу, задержавшись дольше на растрепанных длинных косичках, синяках под глазами, синяках на руке, вернулся к метке, которую я машинально почесала, и спустился взглядом на провалившийся живот и босые ступни, которые я тут же завела под стул, пряча от внимательного взгляда.

Глаза его были темными, желтовато-коричневыми, выражение лица было замершей маской, догадаться, о чем он думает было невозможно.

«Да ну его нахер!» — присвистнул сусел, — Иди, ложись, а то башкой тюкнешься об пол. Еще его наезды слушать сейчас — оно тебе надо?»

«Да, Васятка, ты как всегда прав».

Я поднялась со стула и, держась за стеночку, поплелась в свою комнату.

— Стоять! Ты куда? — рыкнул удивленно охреневший муж.

«Пошел в жопу», — хотела ответить я, но Василий умоляюще блеснул глазами, и я ничего не ответила, добралась до комнаты, закрыла дверь на задвижку изнутри и упала досыпать.

Из сна меня вывел громкий хлопок и удар. Спросонья мне показалось, что рядом со мной взорвалась бомба.

«Да и хер с ней, с бомбой — новую купим», — вяло махнул лапой суслик и перевернулся на другой бок.

Мне просто дико не хотелось открывать глаза, хотелось вернуться в сон, но, увы. Теплая рука легла на мой лоб, и запах печеной ватрушки раздразнил мои вкусовые рецепторы. Живот голодно и переливчато заурчал и чей-то голос спросил: