Супруг мэра с покрасневшими глазами подошел ко мне и с восторгом нежно погладил меня по скуле:

— Милош! Мальчик! Это было… прекрасно! А о чем эта песня?

— Я просто делал то, что мог,

Чтоб у любви не вышел срок,

Не зная чувств, пытался лишь коснуться…

Теперь, когда окончен путь,

Тебе не стану больше лгать,

Лишь Богу прошепчу я «Аллилуйя» — продекламировала я перевод песни.

— Детка! Ты большой талант! Ты должен учиться и петь для всей страны! — чувства переполняли этого хорошо сохранившегося омегу, но он заметил, что я устала и вымоталась. — Пойдем, я отведу тебя отдохнуть, пока твой муж занят делами, — он оградил меня от толпы желающих поговорить со мной, и довел до библиотеки, где я с удовольствием и вздохом опустилась в кожаное удобное кресло и прикрыла глаза, наконец-то выбравшись из шума и навязчивых запахов.

— Море бурлило за выбитой дверью маяка, гром гремел, брызги залетали в проем, молнии сверкали, рассекая тьму ночи, — напряжённым голосом нагнетал я обстановку. — Ты волшебник, Гарри! — басом сказала я, изображая всем своим видом Хагрида, большого и неповоротливого в тесном маленьком помещении маяка — три пустых бокала из-под шампанского стояли на столике, но в горле все еще першило и хотелось пить, и я взяла четвертый, осушая сразу половину.

Дети застыли с горящими глазами, подавшись ко мне, сидя вокруг на коленках. Возле двери тихо стояли с десяток альф и омег, бета был только один — Альдис.

— БУ! — Коротко и громко донеслось от двери, и дети завизжали от страха, подхватываясь на ноги, и падая снова на пол библиотеки.

Даже некоторые взрослые вздрогнули, а Тори засмеялся и уже своим голосом продолжил:

— Простите, многоуважаемые господа, но я вынужден забрать рассказчика домой, у нас рано утром самолет.

— Неееет! Ну, еще чуть-чуть! Папа, скажи ему! Ну, пааапаааа! — на разные голоса заныли мальчишки, цепляясь за мою блузку и заглядывая просительно в глаза, двое вообще заплакали от обиды.

Взрослые зашумели, но не очень громко — они признавали права альфы на своего омегу, да и рассказывала я уже долго, сильно больше обещанного мужем получаса до отъезда в отель. А все началось с того, что в библиотеку, где я только-только прикрыла глаза расслабившись, ввалились, дерясь, два подростка, еще несколько разновозрастных мальчишек толпились в дверях.

Оказалось, один мальчик имел косоглазие, а второй на него обзывался, ну и, знамо дело, задрались — альфы же, хоть и маленькие, а остальные только болели каждый за своего.

Пришлось пожурить обоих и сказать, что альфы должны слабых защищать, а шрамы и всякие изюминки красят мужчину — вот у одного мальчика был шрам в виде молнии. И понеслось…

Мальчишки вначале перебивали, спрашивали, мешали, но я предупредила, что не буду рассказывать, если услышу хоть одно слово, и потом они только шикали друг на друга, вливаясь в мир Гарри Поттера. Потом подтянулись взрослые и тоже заинтересовались моим импровизированным спектаклем в одно лицо.

— Мальчики! Я буду рассказывать свою сказку на страницах интернета — ищите Дядюшку Ро. Сказка большая, приключений много, всем хватит.

Тори тяжело вздохнул, сжав челюсти, и приподнял меня за локоть из кресла.

«Вот это ход конем! Вот это ты дала, Таська — шах и мат! Теперь он обязан будет дать тебе доступ к интернету», — сусел ходил в прострации от радости.

«Вот именно! И с историей определилась. Прости, мама Ро».

«А ты какую концовку выберешь? Из фанфов? ГарриДрако? Снейджер? Там же уймища вариантов!»

«Не клуми голову! Все потом. Я сегодня устала».

«Оооо, — протянул суслик, — посмотри на Тори и ты поймешь, что отдохнуть тебе сегодня долго не дадут».

Шампанское играло во мне веселую музычку, успех у детей кружил голову, перспективы были радужными и весь мир расцвечивался разноцветными всполохами.

«Суслик, ты не суслик, ты — ослик», — проходя мимо гостей, я устало улыбалась, почувствовав внезапно навалившуюся усталость — и моральную и физическую.

«О, откат словила», — сочувственно посмотрел на меня Васятка.

Тори крепко держал за руку, и я почти висела на нем, механически переставляя ноги.

В машине он еще держался, хмуро разглядывая меня, но сдерживаясь перед водителем и Альди, сидящим на переднем сидении.

«В какую игру ты играешь», — передразнил Васятка, смешно сморщив мордочку.

«В свою. В свою игру, Тори», — ответила я Василию и мужу сразу.

«Шесть шампанов бокалского было все-таки многовато», — крутилось у меня в голове.

«Да на п-пустой желудок-то», — икнул сусел.

Настроение было радостное, приподнятое, всехлюбильное — я сегодня была на волне успеха, детки так тепло воспринимали мои рассказы, что даже злые взгляды мужа и Альди меня не расстраивали.

Из машины я выйти уже не смогла. Тори вытаскивал мое шатающееся ватное тело, пыхтя и ругаясь. Мы с сусликом радостно улыбались, но ни чем не могли ему помочь, а скорее мешали, размахивая руками и ногами.

На его руках я пригрелась и растаяла, как мороженое, выпадая в нирвану.

— Альди, ты хоть что-нибудь понимаешь? — доносилось до моего сознания, плавающего где-то в астрале.

— Ну, наконец-то и ты заметил, Тори. Я с самого начала говорил, что с ним что-то не так, — голос беты тоже был тихим и взволнованным.

Потом меня опять разбудили, когда начали раздевать. Чужие руки освободили от брюк, приподнимали, стягивали, оглаживали. Было очень хорошо, живот ничего не пережимало, и я счастливо вздохнула — особенно, когда гладили мою «совесть».

«Да-да-да, наша совесть этого достоверна… Ой! Достигла! Нет… Как же это… А! Достойна, вот!» — млел суслик, наслаждаясь тактильными ощущениями.

Плавать в ласковом море с закрытыми глазами было волшебно! Наконец-то никто не ругался, ватрушка рядом, нежные прикосновения дарили негу и надежду. Хотелось целоваться.

Я, не размыкая глаз, нащупала руку, поднялась по ней к плечу, к шее, притянула за шею к себе и губами ощутила теплые губы, с одуряюще манящей ванилью. Лизнула. Мя-я-ягкие!

Потыкалась кутенком, пытаясь обхватить их своими, но кому-то надоело ждать, и эти мягкие губы вдруг стали жесткими и требовательными, утянув меня в жадный поцелуй.

Когда я начала задыхаться от стонов, жара и нехватки воздуха, мои губы отпустили и чей-то стон проник в мозг, возбуждая и так трепещущее тело, горевшее страстью.

— Боже, сусси! Как ты хорошшш! — в мареве неги простонала я, делясь радостью с самым близким мне существом.

«Сусси? Ты меня так никогда еще не звала», — захихикал Васятка, пьяно нежась на песочке.

Внезапно нежная теплота исчезла, стало холодно и одиноко.

— Сусси? Сусси, блядь? Это еще кто? — взрыкнули рядом, но я проваливалась в третий слой сна, и мне было все равно на недовольство кого-то там из первого сна.

11.

Я потянулась, и море закачало меня на своих волнах. Глаза открывать не хотелось.

Стоп. Откуда здесь море? Ааа, ясно — это водяной матрас, я же жена миллионЭра — владельца заводов, газет, пароходов, и поэтому могу плавать хоть каждый день. Но не могу. И не жена, а муж. Мысли плавали вяло, суслик дрых, тело томилось в истоме недополученной ласки.

Чужая теплая рука прошлась мазком по груди, гладя широкой ладонью кожу — медленно и чувственно, потом замерла на шее, провела большим пальцем по губам, обвела скулы и снова опустилась к ключицам. От этого простого движения, от этой нехитрой ласки закололо в сосках и «совесть» не просто зашевелилась, а подняла вопрос недополученного секса в полный рост, напряженно изнывая и требуя внимания к себе и своим нуждам. Знакомый запах только подхлестывал желание нагаечкой, будто сбивая облака в один большой воздушный ком желаний — стало душно, как перед грозой, когда воздух густеет, и предчувствие дождя звенит и будоражит кровь.

Рука замерла, подбираясь к соскам, но это было слишком медленно для меня, слишком растянуто по времени. Все тот же большой палец нарочито ме-е-едленно сделал круг вокруг сжавшегося левого сосочка, от острого удовольствия капля смазки сорвалась и капнула на поджавшийся живот, и волны удовольствия поплыли по телу концентрическими кругами. Три пальца ухватили и покрутили сосок, слегка сжимая, и спину выгнуло, сводя лопатки, «холмы любви» свело в сладкой судороге, и глаза наконец-то открылись.