Королева взяла из ящика первую пару перчаток.

— Позволите мне надеть их вам, государыня? — спросила Маргарита.

— Охотно, милая невестушка!

Королева протянула левую руку, и принцесса с неподражаемой ловкостью принялась надевать перчатку. Королева улыбалась ловкости грациозной, милой девушки. Но в тот момент, когда перчатка была уже совсем надета, Жанна д'Альбрэ слегка вскрикнула.

— Что случилось? — испуганно спросила Маргарита.

— Ничего, не беспокойтесь, милая, — с улыбкой ответила королева Жанна. — Меня что-то укололо, но, вероятно, это мне просто показалось.

— Позвольте мне снять перчатку и осмотреть ее! — сказала Маргарита.

— О нет, не надо! Вы так старательно надевали ее, а мы будем теперь снимать! Да к тому же я не чувствую никакой боли! — и она обратилась к Миетте: — Предупреди мою свиту, крошка, что я готова! — Затем она протянула Маргарите руку, на которую была надета отравленная перчатка, и сказала: — Пойдемте, невестушка! Эту ночь я хочу танцевать так, словно опять наступила пора моей молодости!

Тем временем принц Генрих поднимался по лестнице на чердак Фаринетты. Увидав его, Паола с радостью воскликнула:

— Слава Богу! Это его высочество! О, пощадите меня, принц.

— Паола! — сказал Генрих. — Вы предали меня и Ноэ и этим заслужили свою участь! Но не беспокойтесь: до тех пор пока ваш отец не замыслит нового злодеяния, с вами не случится ничего дурного.

— Но я ужасно боюсь, что отец уже замыслил это дурное! — с отчаянием крикнула Паола. — А я-то… разве я чем виновата?

— Что такое? — вздрогнув, спросил Генрих. — Что же замыслил ваш отец?

— Он задумал отравить кого-то!

— Кого?

— Я не знаю. Сейчас я сообщу вам все, что мне известно об этом. Вчера утром отец послал Годольфина в Лувр к королеве Екатерине. Годольфин принес оттуда очень хорошенький ящичек с перчатками. Отец взял первую пару — она была светло-желтого цвета — и… отравил перчатки!

— Каков был с виду этот ящичек? — крикнул Генрих, чувствуя, как у него на голове зашевелились волосы: ведь король подарил его матери хорошенький ящик с перчатками!

— Ящик был из черного дерева с инкрустацией из слоновой кости и перламутра. По углам у него были…

Но принц не стал дослушивать конец описания: уже по началу он видел, что это был тот самый ящик, который был подарен его матери Карлом IX, и стремительно повернулся к двери.

Он хотел бежать во дворец, но Фаринетта остановила его вопросом:

— Вы ничего не прикажете мне, принц?

— Да, прикажу! — крикнул принц, объятый приступом бешенства. — Слушай, ты, дочь Рене-отравителя! Если я успею прийти вовремя, чтобы помешать умереть моей матери, которую задумал отравить твой отец, то я пощажу тебя. Но если теперь уже слишком поздно… О, тогда ты будешь отдана во власть Фариетты! Помни, — обратился он к последней, — если через два часа Маликан не вернется, она — твоя!

Сказав это, Генрих бросился, словно безумный, бежать в Лувр, приказав в то же время Маликану бежать в Босежур на тот случай, если королева Жанна еще не успела выехать на бал.

Генрих стрелой пронесся мимо часовых, в несколько прыжков взобрался по большей лестнице и вбежал в зал. Перед ним стеной стояла густая толпа придворных. Слышались какой-то испуганный шепот, какие-то заглушенные восклицания, кто-то тихо всхлипывал. Генрих силой растолкал придворных и выбежал на середину, где его глазам представилась страшная картина. Королева Жанна без чувств лежала на руках Карла IX и принцессы Маргариты.В нескольких шагах от них стояла королева Екатерина. Она была неподвижна и бледна, как статуя; только ее черные недобрые глаза горели плохо сдерживаемым, заметным торжеством.

Генрих отчаянно вскрикнул:

— Поздно! Моя мать отравлена!

Он подбежал к матери и сорвал одну за другой перчатки с ее рук.

На левой руке наваррской королевы виднелась запекшаяся капелька крови…

Еще четверть часа тому назад королева Жанна, очаровательно улыбаясь, входила в большой луврский зал. Король Карл IX подал ей руку; королева Екатерина взяла руку Маргариты и шла за ними следом.

В тот момент, когда король хотел начинать танец, королева Жанна вдруг остановилась и судорожно схватилась за сердце.

— Что с вами? — спросил Карл IX.

— У меня какое-то странное ощущение, — ответила Жанна д'Альбрэ. — Сердце усиленно бьется, и в голове все кружится… Я нездорова…

Она покачнулась. Король и подбежавшая к ним принцесса Маргарита подхватили ее. Один из пажей кинулся за доктором Мироном.

Именно в этот момент в зал ворвался Генрих Наваррский с криком: «Поздно! Моя мать отравлена!»

И тогда одно имя зашептали уста всех. Это было имя Рене! Король взглянул на мать и сразу понял все. Он побледнел, нахмурился и приказал:

— Пусть все уйдут отсюда!

Из уст в уста уже бежали слова: «измена», «отравлена», «предательство». Придворные торопливо исполняли приказание короля и выходили из зала.

Только беарнцы, приехавшие вместе с Жанной д'Альбрэ, остались на месте, еще плотнее сдвинувшись вокруг своей королевы.

— Выйдите, господа! — приказал им Генрих.

Тогда они вышли: нужен был приказ их государя, никому другому они не хотели повиноваться!

Теперь вокруг бесчувственной Жанны д'Альбрэ остались лишь король, королева-мать, принцесса Маргарита, принц Генрих, Крильон и Пибрак.

Пришел Мирон. Он осмотрел оцарапанную руку, затем поднял сорванную Генрихом перчатку, осмотрел ее и сказал:

— Ваше величество, видите ли вы эти мелкие осколки стекла, прилипшие к коже перчатки? Стекло приклеено нарочно, чтобы, сделав на коже царапину, ввести через нее тот яд, которым отравлены перчатки! А теперь благоволите обратить внимание на эти мраморные пятна на руке ее величества: это действует яд!

Генрих, стоя на коленях около матери, с отчаянием ломал руки.

— Говори, Мирон, говори! — сказал король. — Скажи нам всю правду!

— Это очень сильно действующий яд, — продолжал Мирон. — Он весьма недавно открыт в Италии — я сужу по описанию его действия, так как мне, как и всем французским врачам, не приходилось иметь с ним дела.

— Но если во Франции еще не знают его, откуда он взялся? — крикнул король.

— На это может ответить только один человек, ваше величество, а именно тот, который вечно возится с ядами! — ответил врач.

— Ну, уж это слишком! — недовольно заметила королева Екатерина. — Рене готовы обвинять решительно во всем! Ведь, кажется…

— Потрудитесь замолчать! — перебил ее король, сверкнув глазами. — На этот раз я уж докопаюсь до истины!

— Яд действует очень быстро, — продолжал Мирон, — и противоядия против него у меня нет. Но у отравителя оно должно быть…

Генрих вскочил и закричал:

— Где Рене?

Он забыл, что Крильон арестовал Флорентийца. Но герцога Крильона уже не было в комнате: при первых словах Мирона он выбежал из зала, вскочил на первую попавшуюся лошадь и помчался к своему дому.

Тем временем королеву Жанну перенесли в комнату принцессы Маргариты. Несмотря на все хлопоты Мирона, ее никак не удавалось привести в чувство. Ее дыхание становилось все прерывистее, глаза судорожно открывались и закрывались, по лицу начинали выступать те же мраморные пятна, которые появились сначала на раненой руке.

Король подошел к своей матери и сказал ей:

— С вашей стороны было большой ошибкой защищать Рене!

— Но… ваше величество… — пролепетала растерянная королева Екатерина.

— В конце концов, это имеет такой вид, будто вы — его сообщница! — докончил Карл IX и отвернулся затем от матери.

Екатерина Медичи побледнела как смерть.

В этот момент во дворе Лувра послышался топот быстро мчавшейся лошади.

— Это Крильон! — крикнул король, подбегая к окну. Он увидел, что во двор бешеным галопом въехал герцог, спереди державший в седле Рене.

— На землю! — грубо крикнул Крильон, бесцеремонно ссаживая парфюмера, и через минуту уже входил в зал, одной рукой держа Флорентийца за шиворот, а другой подталкивая его вперед.