Кто-то пытается переместить меня на операционный стол. Они это говорят мне. К сожалению, это единственное, что они сказали. Ни единого слова о том, где я нахожусь и что случилось. Я думал, что больнее быть уже просто не может. И ошибался. Те несколько секунд эти два индивида касаются меня я успеваю прочитать то, о чём они думают.

— Какой красивый мальчишка. Я не знала, что среди Коммандоркапитанов есть такие молоденькие. Совершенно точно, младше двадцати лет. Жаль мальчугана. Вот всегда думала, что среди Коммандоркапитанов первого и второго рангов лишь пятидесятилетние. А этот — почти ребёнок. Если он выживет, ничего хорошего его не ждёт. Лихорадка Леднёва — это ад.

Вот спасибо. Вначале назвали ребёнком, а я между прочим звезды зажигал. И корабли, попавшие в зону притяжения чёрных дыр, вытаскивал без потерь… Потом вообще ад пообещали.

— Парень потерял много крови, и ранение плохое, и высок риск стремительного распространения инфекции. Плохо. Не очень уверен, что удастся его вытащить, но попытаться всё равно стоит.

Этот вообще в смертники записал… Ясно. Эти двое не хирурги, просто перемещают на операционный стол. Санитары. Когда касаешься случайно мыслей хирурга — вот тогда действительно жутко становится. А эти двое… Очень информативно… Расскажите мне что-нибудь, что я не могу вычислить сам.

Нет, я понимаю, конечно, что сарказм мне вряд-ли поможет. Как я уже говорил, иногда слышишь чуть больше, чем хотелось бы. Чувство смущения в момент случайного телепатического касания возникает только у тех телепатов, у которых дар телепатии полностью проявился в более позднем возрасте, только если не привык слышать чужие мысли с самого детства. Но, по-крайней мере, я снова слышу отдельные слова, звуки и чувствую запахи. Запах больниц я помню очень хорошо. Не забыть, с раннего детства впечаталось в подсознание. Я чувствую, что кто-то пытается придержать мою голову и прижимает анестезионную маску к моему лицу.

— Забудь об этом, кто бы ты не был, — я отворачиваюсь и маска падает на пол. Замечательно. Значит, эту маску на меня ты уже не оденешь, так как она перестала быть стерильной. Я посылаю телепатический импульс человеку, коснувшемуся меня.

— Я надеюсь, что ты знаешь, что я никогда не буду послушным пациентом, которым легко манипулировать и которого легко лечить. Скорее наоборот…

Доводить до исступления медицинский персонал я привык с детства. Телекинетик, а тем более телекинетик, владеющий способностью к молекулярной реконструкции если захочет, может довести кого угодно. Особенно, если заперт в четырех стенах больницы, а медицинский персонал там работает постоянно. И если телекинетические шоу устраивать систематически. Большинство тех, кто работает медикологами, понятия не имеет, что значит отвечать за лечение телепата и телекинетика А-класса. Я не только могу слышать, то что они думают. Я и говорить с ними могу телепатически, хотя они не телепаты сами. Люди обычно пугаются, когда сталкиваются с Древними. Я научился экранировать большинство проявлений моего не совсем человеческого происхождения. Даже обычный телепатический контакт может напугать человека с непривычки. А уж телекинез на публику… Я телекинетически поднимаю анестезионную маску с пола и пытаюсь надеть её на медиколога, стоящего рядом, вызывая у него раздраженный возглас. То, что он в сердится меня забавляет, я понимаю, что он на нервах, мне его даже видеть для этого не нужно. Видимо, медиколог не привык к тому, что телекинетик может игнорировать правила, обязательные для всех, кто обладает хотя бы минимальными телекинетическими способностями. А я — исключение из правил. Привыкай, медик. Пиетета перед твоим статусом медиколога или врача-хирурга я не испытываю. Скорее уж наоборот: чувствую ненависть. Но его мысли обезоруживают меня — он знает моих друзей, и кажется в курсе того, кто я… А я вдруг понимаю, кто он — отец Сэма, медиколог, которого опасается даже Андрей! Хотя читать его мысли легко — эмпатом он не является и одного прикосновения достаточно, чтобы «считать» его.

— Этот парень — Лан, планетарный Командоркапитан Рессата. И он виноват в том, что Сэм стал пилотом. А Сэм помнит, что я обвинял в этом Лана. Ни мне, ни Ольге нельзя его оперировать. И она, и я эмоционально привязвны к парню, только он же наследник Императора, оперировать его никто кроме меня больше не осмеливается. Так сказать, во избежание проблем, связанных с Империей. Сэм никогда не простит меня, если я не смогу спасти третьего пилота его пилотгруппы. А Ольга — единственный биотелекинетик на станции. Видимо у нас нет выбора, и оперировать его прийдется нам.

— Стоп. Что этот тип сказал об операции? — страх вспыхивает с новой силой.

Я слышу раздражение в голосе медиколога, когда он произносит едва сдерживаясь: ”Ольга, сделай это сама, у нас нет времени играть с твоим Коммандоркапитаном в его телекинетические игры”. Все-таки у меня большой опыт в умении бесить медицинский персонал. Но я не учел, что в моей медицинской карте собранна вся информация обо мне. Включая ту, что касается привязанностей. Кто-то вычислил, как мною манипулировать.

Ольга? Я не думал, что ты можешь быть здесь, но я доверяю тебе. Я не хочу тебя злить. Ты берешь меня за руку. Твоя рука — ледяная. Я не хочу, чтобы ты расстраивалась. Ты летала с нашей группой почти семь лет. Ты была почти на всех заданиях. Ты разрешаешь мне читать твои мысли. Наверное, ты понимаешь, что я на грани паники. Я больше не чувствую боли. Если бы ты одела медицинские перчатки я бы не смог считывать информацию. Не в таком состоянии, как сейчас. Значит, ты хочешь, чтобы я знал, что ты здесь, рядом со мною. Ты не хочешь, чтобы мне было страшно. Ты разрешаешь мне считать информацию через прикосновение, информацию, которой мне не хватало. Но твои мысли пугают все равно.

— Лан, ты был тяжело ранен, мы должны оперировать тебя. Сейчас.

— Я не даю согласие на операцию, — отвечаю я тебе телепатически.

— Твое согласие не требуется, медиколог может принять решение об операции без согласия пациента, — слышу я твои мысли.

— Ты не поступишь так со мной, — злиться бесполезно, я знаю, что ты права. И все равно посылаю тебе возмущенный телепатический возглас. То, что мне не просто страшно, а жутко, тебе знать вообщем-то не обязательно. Лучше считай, что я просто с детства привык ругаться с медицинским персоналом. А вот почему именно, оставим за скобками. К тому же, я совершенно не уверен, что решение об операции — не твоё собственное.

— Я — не единственный медиколог на Астре-2, — лаконично отвечаешь ты.

Ясно. Яснее некуда. Значит, от операции не отвертеться. Может, попробовать разбить вам операционную лампу? Или вообще всю станцию обесточить? Будь тут, в операционной, лишь этот старый хмырь, я бы так, наверное, и сделал, но хулиганить по отношению к медикам, так, как я обычно поступаю на глазах у тебя я, пожалуй, не буду. Что ж, попробую по-другому.

— Нет. Нет. Нет! Пожалуйста…, — но, кажется, мой отчаянный призыв на этот раз не достиг своей цели.

— Лан! Посмотри на меня! Ты пытаешься поймать мой взгляд, — Лан, ты был серьезно ранен. Осколочное ранение. Мне жаль, но операция — обязательна.

Я чувствую отчаяние, когда понимаю, что операции избежать не удастся. Твоя рука осторожно придерживает мою голову, когда ты прижимаешь анестезионную маску к моему лицу. У меня не хватает сил протестовать. Сначала я стараюсь не дышать, не вдыхать этот запах. И считать до десяти, как в детстве я не намерен. Я всё ещё помню, что эта смесь вырубает меня гораздо медленнее, чем среднестатического человека. Я понимаю, что никак не могу повлиять на твоё решение и ситуацию в целом. Но я все равно делаю безнадежную попытку отсрочить неизбежное.

— Подожди, у меня же столько вопросов! Никто другой не пострадал? Раи, Сэм, Давид? — у меня остаются силы лишь спросить тебя телепатически.

— Нет, — спокойно отвечаешь ты, — с Давидом, Сэмом и Раи все в порядке.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: