— Твое состояние беспокоит меня, — Кажется, она уже жалеет, что вчера уговорила, или скорее заставила, свой персонал вернуть мне частичный допуск к полетам.

— Я не хочу здесь находиться. Я ненавижу больницы и медицинские станции! Ты вынудила меня прийти сюда, отвечаю я ей беспомощно.

— Это — реабилитационный центр, а не медицинская станция и не больница, возражает мне Ольга.

— Какая разница? — раздраженно спрашиваю я.

Конечно, я могу разнести все вокруг точно так же, как я сделал на Астре-2, или с помощью молекулярной реконструкции превратить окно и дверь в палату в зоны мгновенной телепортации, или поставить на окно и дверь силовое поле, как я сделал вчера с нашей с Давидом больничной палатой. Видимо поэтому Ольга и решила, что в дальнейшем мы будем лежать в разных палатах. Но вандализаровать РРС бесполезно. Я всё равно не могу избежать лечения. Может быть, удастся получить небольшую отсрочку. И то сомнительно. Меня уже невозможно так легко обмануть, как раньше. Мне не пять лет. Я знаю, что ничего не решаю. В лучшем случае решает Ольга. В худшем случае — такие как Михайлов, отец Сэма. Или такие, как Йоран.

Ольга подходит и обнимает меня. Эмпат. Она чувствует, что неопределенность моего положения приводит меня в отчаяние.

Лисенок мой, прости меня. Это не твоя вина, что все так получилось. И персонал твой я довожу не потому, что мне нечего делать. Просто мне очень страшно. Но тебе я это не скажу.

Одного из медбратьев РРЦ, Марка, чуть не уволили из-за того, что я сбежал два дня назад. И он успел рассказать остальным, что я обычно устраиваю, если мне приходится находиться в больнице дольше пятнадцати минут. И мне, и Ольге прийдется идти на компромиссы из-за того что, она была вынуждена взять ответственность за меня. Это будет нелегко. Слишком многое нас связывает. Это будет нелегко и для персонала РРЦ который будет меня лечить. Я понимаю, что у них тоже нет особого выбора. Как и у меня.

— Разденься до пояса, — тихий голос этой девчонки заставяет слушаться даже Раи и Давида. С Ольгой бесполезно препираться относительно ее инструкций. Я подчиняюсь, хотя с радостью бы сбежал. Нужно было слушать Сэма и уйти, пока была такая возможность.

— Подними руку. Без телекинеза, уточняет она.

Какую именно, я не спрашиваю. Понятно, что левую, так как с правой никаких проблем. Осколочное ранение левого плеча. Что, собственно, и привело к тому что рука почти не двигается. Это помимо тех осколков, которые были в легком. Михайлов со свойственным ему юмором отдал все осколки мне. А может у русских так принято? В Империи тоже много всяких правил, которые меня, выросшего в Солнечной Системе, удивляют.

Ольга смотрит на меня внимательно, словно пытается вычислить, что именно в ее словах мне не понятно и почему я не выполняю полученную инструкцию немедленно. Я послушно поднимаю руку. Чуть-чуть. Движение причиняет боль и я понимаю, что Ольга это заметила.

— Пошевели пальцами, ее серьезный тон пугает. Ну что она привязалась? Мало мне Йорана и Михайлова? И того медиколога из Империи? Но я выполняю ее инструкции насколько позволяет боль.

— Хорошо, Ольга кивает мне.

Я немного удивленно моргаю, пытаясь сообразить, что именно хорошего она видит в том, что я едва могу поднять левую руку. Она что, действительно думает, что моя беспомощная попытка удалась? Рука меня почти не слушается, это видно невооруженным глазом. Да еще и больно. И почти невозможно двигать рукой без помощи телекинеза. И вряд-ли наметилось какое-то заметное улучшение. Хотя Ольга биотелекинетик и медиколог, ей виднее. Может быть она видит прогресс, хотя я не вижу?

Наконец я понимаю, что это еще одна их с Сэмом русская идиома и Ольга просто поблагодарила меня за то, что я попытался выполнить упражнение без дурацких вопросов «А что, а почему, а зачем.»

— Не двигайся, спокойно говорит она мне.

Ольга берет меня за руку и я чувствую тепло ее ладони. Но моя догадка или скорее опасение подтверждается: она включает дистанционный диагностический сканер. Я застываю на месте. Ольга ловит мой испуганный взгляд. Диагностический сканнер используется только перед операциями. Или когда проходишь полное обследование, если стоит вопрос об отстранении от полетов. Но какой смысл вначале выдавать частичный допуск чтобы затем отобрать его через сутки? Значит еще одна операция… Я чуствую беспомощный гнев и отчаяние. Злиться на Ольгу бесполезно. Иссин, Давид и Сэм правы она делает мне поблажки. Можно злится на Йорана и Михайлова, но Михайлов остался на Астре-2, а Йоран благоразумно старается не показываться мне на глаза со вчерашнего вечера.

Ольга ничего не говорит. Хотя она без сомнения понимает, что я чувствую, она все еще держит меня за руку. Эмпаты, как и телепаты, легко считывают информацию через прикосновение.

Через несколько минут она выключает сканер и произносит спокойно:” Иссин, сохрани снимки, и диагностику. Проработать материал ты успеешь позднее. Я хочу поговорить с тобой после пяти.”

Мне ясно, что Ольга говорит это той части Иссина, что интегрированна в програмное обеспечение РРЦ, а не моему зеленому чудовищу. Я пытаюсь поймать ее взгляд. Может она уже передумала отпускать меня сегодня и я должен остаться здесь на целый день? Могу я летать с Сэмом? Я ничего не знаю.

— Сегодня просто появишься в колледже, поговоришь с Томасом и если успеешь, с учителями. Он согласился тебя принять. Пока ты приписан к РРЦ ты будешь летать только с инструктором. И выполнять лишь те задания, что получишь от инструктора. Не сложнее. Все остальные учащиеся будут сдавать теорию на допуск для полетов завтра. Теорию ты напишешь без проблем. Томас обещал мне, что он постарается сохранить твое инкогнито для преподавательского состава Колледжа и других учащихся, — Ольга улыбается мне, прекрасно понимая, что мое инкогнито в Колледже накроется в первую же неделю. Как толко я начну летать.

— Частичный допуск у тебя есть. «Серебряную Звезду» ты будешь пилотировать только в присутствии Эрнеста. Сэму и Раи я не доверяю, с ними можешь летать только на флаере, а Давид к тому же сам без доступа к полетам. Полеты в альфе и гамме — строго запрещены. Прими это как данность. Минимум на год. Телепортация — тоже под запретом, это тоже не обсуждается, если ты конечно не хочешь получить осложнения. Я надеюсь, ты уже понял, что у меня есть основания на ввод этих ограничений. Ты должен вернуться в реабилитационный центр не позднее восьми вечера. Постарайся не опаздывать, как вчера, на четыре часа, говорит Ольга тихо.

Она пристально смотрит мне в глаза чтобы быть уверенной, что я действительно выполню ее указания. Я киваю в знак согласия. Хотя Ольга уже привыкла к моим опазданиям, и к тому, что я постоянно нарушаю все ее инструкции и закрывает глаза на это.

Конечно, я понимаю, что власти у нее достаточно, чтобы создать проблемы кому угодно, даже Андрею. Причем Андрей это тоже понимает, в отличие от Давида. А Давид проверил, что она обладает почти неограниченной властью чисто эмпирически. Одно его насмешливое заявление стоило ему его допуска — Ольга годами наблюдала, как он нарушает условия допуска к полетам. Причем дразнил ее он, а пытаться вернуть ему допуск должен я. Так как он считает, что у меня больше шансов договориться с Ольгой, чем у него. Мне вовсе не нужно напоминать об этом. Я знаю, что частичный допуск у меня благодаря ей. Я не собираюсь создавать проблемы. Ни себе, ни ей. По крайней мере те проблемы, которых можно избежать. Я не собираюсь оспаривать ее решения. Но то, что я никак не могу повлиять на процесс лечения и принятие решений и должен просто выполнять то, что мне говорят, вызывает лишь отчаяние и безысходность.

Когда Андрей был серьезно ранен у него ушло девятнадцать лет на то, чтобы получить частичный допуск на полеты, хотя у Андрея было меньше проблем. У него не было лихорадки Леднева. А я получил возможность летать, пусть и с ограничениями, в тот же самый день, как Михайлов отобрал у меня полный допуск. Давид, Сэм и Иссин правы: я должен быть благодарен за то, что еще летаю.