— Все в порядке? Интересная книга?

Я уже давно взяла наобум и открыла какую-то книгу, оказавшуюся жизнеописанием Шатобриана. Во мне все звучала знаменитая фраза: «Пусть грянет гром». Учитывая сложившиеся обстоятельства, он не заставит себя долго ждать.

Это случилось в понедельник утром, около десяти часов. Я притворялась, что еще сплю, чтобы Бернар мог спокойно принять душ, побриться и спуститься в столовую. И тут услышала приглушенный звонок в дверь. С этого момента я превратилась в настороженного зверька. Сначала едва различимый звук долгого разговора в кабинете. Затем осторожные шаги Бернара на лестнице. Наконец дверь в комнату приоткрылась.

— Ты спишь?

Ворчание.

— Проснись, Крис.

— Что такое?

Бернар садится на краешек кровати, тихонько тянет за одеяло, которое я натянула себе на голову.

— Прости, Крис. Ужасная новость. Будь мужественной. Твоя мать…

Я прекрасно изобразила удивление и страх.

— Что с ней?

— Внизу комиссар Лериш. Он тебе все объяснит.

— Только не говори мне, что она…

— Да. Ее только что обнаружили мертвой.

К чему пересказывать остальное? Это не роман, а описание. Бернар поддерживал меня на лестнице, и мы производили впечатление дружной пары. Комиссар… впрочем, не важно… комиссар как комиссар. Ничего выдающегося. Корректен, сострадание на лице, но не в глазах. Он рассказал мне, как было обнаружено тело. Почтальон принес заказное письмо. Ему нужна была подпись. На дверной звонок никто не ответил, и он обратился к консьержке. Та вспомнила, что не видела госпожу Роблен в воскресенье. Это показалось ей странным. У нее был дубликат ключа, поэтому все дальнейшее было очень просто.

Почему я описываю все эти подробности? Потому что всегда восторгалась сложными жизненными поворотами. В принципе обнаружить преступление должна была секретарша. Так ведь нет! Понадобился почтальон, консьержка и ее ключ. И в моей истории все будет так изворотливо и странно, как мозаика со своими капризно нарезанными кусочками. Ладно, вернусь к трагичному происшествию, ибо известие о нем быстро долетело до самого верха. «Как, госпожа Роблен, генеральный директор верфей Роблен?» И Лериш принялся за работу. Мы устраиваемся в гостиной. Комиссар извиняется за вторжение и начинает задавать вопросы из серии тех, которые состоят из начетничества, хитрых возражений и просчитанных колебаний. «Прошу прощения, мадам, но я кое-чего не понимаю» — и появляется на первый взгляд совершенно безобидная фраза: «Господин Вошель был в курсе ваших частых отлучек?» Или же разговор теряется в изнуряющих размышлениях.

— Вы пришли к госпоже Роблен около четырнадцати часов, не так ли?

— Скорее четырнадцать тридцать. Но какое это имеет значение?

— Ну, вы мне сказали, что входная дверь была просто прикрыта.

— Я не обратила внимания. Но конечно же, если бы она была закрыта на ключ, я бы заметила.

И так далее. Еще много маленьких уколов, причиняющих мне боль.

— Моя жена устала, — заметил Бернар.

— Продолжим после обеда, — говорит Лериш. — Я пока только пытаюсь разобраться. На первый взгляд кажется, что мы имеем дело с обычным случаем нападения, каких сейчас много. Мадам Блен, горничная, утверждает, что ничего не взяли. Но это еще предстоит проверить. Как только криминалисты закончат свою работу, тело увезут.

— Вскрытие необходимо? — спросил Бернар.

— Безусловно. Есть один пункт, который меня беспокоит. Обычно преступники, занимающиеся подобными нападениями, душат свою жертву или оглушают, во всяком случае, избегают шума. Здесь же — выстрел из пистолета. Судя по входному отверстию, думаю, это калибр 7,65. Но только вскрытие скажет определенно. А потом вы сможете заняться похоронами.

Он встал и вежливо попрощался.

— Вы не против, если мы встретимся на бульваре Сен-Жермен в четыре часа? Очень хорошо. А пока подумайте, мадам. Для нас важно все. Незначительных деталей не существует.

Бернар проводил его и вернулся, разбрасывая свои бумажные салфетки. Он осадил радостно скакавшего Принца.

— Никаких игр.

И обратился ко мне:

— Мне очень жаль, Кристина. Я не часто виделся с твоей бедной матерью, но уважал ее. Хочешь, чтобы я занялся всеми формальностями?

— Да, спасибо. Я чувствую, что у меня не хватит сил на…

Это была правда. Я так перенервничала с комиссаром, что была не в состоянии поддерживать разговор. Я не вышла к обеду. Встретиться с глазу на глаз с матерью Бернара было выше моих сил. Бернар сам принес мне немного супа и стакан вина.

— Мама просит выразить тебе свои соболезнования. Ей очень жаль. Она очень беспокоится за фирму. Это, конечно, не мое дело, но ты всегда говорила, что мама обеспокоена ее судьбой. Кажется, нужно предупредить нотариуса и, наверное, еще Стефана Легри. Ты не знаешь, где его можно найти?

— Думаю, в Антибе.

Конечно же Стефан! Он вернется в игру, и мне следует подготовиться к встрече с ним. По телефону его разыскали в Антибе.

— Он потрясен, — сказал Бернар. — Будет здесь через несколько часов рейсом Эйр-Интер. Вначале он мне даже не поверил. «Ведь я видел ее в субботу утром, — все повторял он. — Кто мог это сделать?»

Ну и наглость! Он ведь подписался под этим преступлением. Я чуть было не призналась во всем Бернару, так велико было мое возмущение. Но чем больше проходило времени, тем более я была связана своим обманом. А потом бедный Бернар окружил меня такой заботой и вниманием! У меня оставалось лишь одно спасение — мигрень. Я и выглядела соответственно… Быть может, комиссар избавит меня от слишком долгого допроса.

Но я плохо его знала. Он был из породы въедливых сыщиков. Сначала ему нужно было все выяснить про фирму Роблен: состав правления, оборот и прочее. Все выглядело так, будто один из нас находился под подозрением.

— Я извиняюсь, — повторял он время от времени, — но денежные вопросы часто играют немаловажную роль. Есть преступление, мы к нему еще вернемся, и есть все то, что его окружает. Однако я сделал вывод, что дела фирмы шли не блестяще. И я обязан это учитывать.

Он повернулся ко мне.

— Итак, мадам, еще раз. Скажите мне, была ли у вас определенная причина для посещения вашей матери?

— Нет. Но каждую субботу, вернее, вторую половину дня я проводила с ней. Это было ее относительно спокойное время, ведь она много работала.

— Вы сказали мне, что пришли к ней около четырнадцати тридцати?

Я сделала вид, что советуюсь с Бернаром.

— Во сколько я вышла из дому?

— Около тринадцати тридцати.

— Тогда я должна была быть у нее около четырнадцати тридцати.

— Вы шли пешком?

Я упоминаю этот вопрос, чтобы подчеркнуть, до какой степени этот дьявол в облике человека был дотошным. Сложно было проскользнуть мимо сети, которую он терпеливо расставлял. Волнение начинало проступать у меня на висках в виде капелек пота.

— Да. Я люблю гулять.

— Значит, вы оставались с госпожой Роблен с четырнадцати до восемнадцати часов?

— Да.

Мой голос был твердым. То был опасный момент.

— Ей никто не звонил?

— Нет.

— А когда вы уходили около восемнадцати часов, она казалась вам обычной?

— То есть как?

— Ну, может быть, она нервничала, как если бы дожидаясь кого-то, хотела, чтобы вы поскорее ушли? Вам не показалось, что она кого-то ждала?

— Нет. У нее было много знакомых, но мало друзей. Впрочем, она бы мне сказала.

Мне было жарко. Я начинала терять над собой контроль.

— Господин Легри будет здесь через несколько часов, — сказал комиссар. — Мы вызвали его. Я, естественно, хочу послушать всех. Я уже знаю благодаря горничной, мадам Блен, что взаимоотношения между вашей матерью и ее главным инженером были далеко не гладкими.

— Мадам Блен захотелось выступить. У каждого из них был непростой характер, это так. Но от этого до…

— До чего?

— До насилия… нет, не может быть.

— Итак, мадам, вы ушли от своей матери около восемнадцати часов. Вы сразу же вернулись домой? Ваш муж ждал вас?