— Именно, — подтвердил Бернар. — Мы ужинали в ресторане.

— Хранила ли госпожа Роблен дома важные документы, например контракты или ценные бумаги?

— Нет, — ответила я. — Все производственные документы находятся в Антибе, за них отвечает Стефан Легри.

— Тем не менее не могли бы вы осмотреть квартиру и убедиться, что ничего не пропало.

Он последовал за нами, и моему взору предстал очерченный мелом силуэт на полу, обозначавший тело матери. Ужасное ощущение. Затем я открывала ящики, отвечала на всевозможные вопросы, однако не удовлетворяя этого полицейского, во всем видевшего подвох. Нет, ничего не пропало.

— И конечно же, — продолжил он, обращаясь ко мне, — у мадам Роблен не было оружия?

— Конечно же нет!

— Но ведь она жила одна и могла хотя бы иметь пистолет?

— Нет, комиссар, в этом доме никогда не было оружия.

— А среди ее близких, из ее окружения, у кого-нибудь был револьвер?

— Нет, не думаю.

Комиссар раздумывал, просматривая записи в своем блокноте и отбивая на зубах колпачком своей ручки какой-то раздражающий марш. Мне было понятно его замешательство. Либо нападавший был обычным бродягой, либо он был хорошо знаком с жертвой. Время от времени он бросал на меня быстрый взгляд. Для него я была идеальной виновной. Но если бы, в порыве внезапного помешательства, я бы убила свою мать, то не смогла бы потом спокойно ужинать в ресторане. Мой муж непременно понял бы, что со мной что-то не так. Тогда кто? Стефан. Но ему будет легко доказать, чем он занимался после восемнадцати часов. Поэтому я не собиралась сдаваться. В восемнадцать часов я покинула свою мать живой. А полчаса спустя Бернар встретил меня улыбающуюся, может, немного уставшую, но обычную. Его свидетельство подтверждало мое. Да, в восемнадцать часов моя мать все еще была жива.

Короче. Стефан прибыл в Орли несколькими часами позже. Он сразу же был допрошен в полиции Леришем и отпущен, ибо против него не было никаких улик. Только я могла бы обвинить его, но отныне сделать это было уже невозможно.

Я буквально погрузилась в отчаяние. Жизнь вновь стала невыносима, но и смерть отвернулась от меня. «Позже, когда ты будешь свободна!» Я все еще слышала этот Голос. Голос, советовавший мне освободиться. Я стерла из своей памяти Доминика, но теперь его место занял Стефан.

Теперь фирма Роблен должна была перейти ко мне, и Стефан останется на должности инженера-архитектора. Таким образом, по воле случая мы будем без конца с ним встречаться. И в ходе этого законного рабочего союза когда-нибудь непременно появится возможность отомстить за маму. Я пока абсолютно не представляла, каким образом, как не представляла себя и в роли руководителя нашими верфями. Все казалось смутным и пугающим.

Я услышала звонок и голос Бернара снизу: «Это Стефан. Ты можешь спуститься?» Я накинула халат. В конце концов даже к лучшему, что наш первый разговор произойдет по телефону.

— Мне очень жаль, — сказал он. — И мне так же больно, как и вам. Когда полиция сообщила мне новость, я был буквально сражен.

Я прижимала трубку к уху так, будто прослушивала его сердце, стараясь уловить малейший надлом в голосе. Да, я была внимательнее врача и помимо своей воли восхищалась его уверенностью и, если можно так выразиться, искренностью его вранья. Ни малейшего колебания. Даже отголоски вежливой грусти. Это был все тот же очаровательный Стефан, приятный и ласковый молодой человек, так понравившийся когда-то моей матери, а сегодня нашедший самый подходящий тон для сожаления о происшедшей драме.

— Если бы я знал, — продолжал он, — если бы мог догадаться… Да вы и сами знаете. Мы тогда страшно поссорились.

— Когда? — резко прервала я его.

— Когда?.. Ну, в субботу… В субботу утром… Но я непременно бы пришел извиниться по возвращении в Париж. Ах, я никогда себе этого не прощу!

— Во сколько это было точно?

— Ближе к полудню. Я перекусил в баре, недалеко от своего дома. Взял машину и уехал в Антиб. Собирался уничтожить все свои документы, планы, все. Естественно, в порыве злобы. Это было глупо, но я так часто делаю глупости… А потом я узнал… Я рыдал, как мальчишка.

Врун! Но до чего же складно у него получается!

— Не мог бы я к вам зайти? — продолжал он. — Нам следует вместе обсудить сложившуюся ситуацию.

— Лучше в квартире моей матери, если вы не против. Около трех.

— Примите еще раз мои глубокие соболезнования, Кристина. Со своей стороны…

Я повесила трубку. С меня было достаточно.

Бернар счел необходимым поехать со мной. На бульваре Сен-Жермен к нам присоединился комиссар. На его глазах Стефан поцеловал меня так натурально, как будто я была его сестрой. Наглость этого парня поражала меня.

— Вскрытие показало, — сказал комиссар, — что госпожа Роблен была застрелена из пистолета калибра 7,65. Пуля попала в сердце и застряла под ребром. На ней есть маленькие царапины, которые позволят нам легко определить пистолет, если, конечно, мы его найдем.

Затем последовал чисто технический разговор, не имеющий особого значения. Но я запомнила вывод Лериша.

— Итак. В восемнадцать часов вы, господин Легри, были на дороге, следуя в Антиб, а вы, мадам, покидали свою мать, живую и невредимую. В таком случае виновного следует искать, начиная с восемнадцати часов.

Именно в это мгновение вспыхнуло в моем сознании решение, как искра во время короткого замыкания. Никто и никогда не сможет наказать Стефана. Никто, кроме меня.

Завещание было вскрыто у господина Бертаньона, проживавшего недалеко от книжной лавки Ашетт. Хочу назвать лишь основные его пункты. Один из них делал меня наследницей всего маминого имущества, что вполне нормально. Второй увеличивал полномочия Стефана. Он не только оставался в должности главного инженера-архитектора, но и получал пакет акций, дарующих ему новые возможности. Моя бедная мать, давно знавшая мою неспособность к работе, оставляла со мной некоего опекуна. К сожалению, у нее не хватило времени ликвидировать это положение, принятое в то время, когда она была увлечена Стефаном. А теперь я не смогу принять ни одного решения, не посоветовавшись с ним. Он в некотором роде становился истинным генеральным директором. Тем лучше! Находясь отныне постоянно рядом с ним, я смогу найти наилучший способ для его уничтожения.

Взоры всех присутствующих обратились на меня. В знак одобрения я покачала головой. Что же касается Стефана, то он с трудом сдерживал улыбку. Вот уж стоящее убийство! Однако мать Бернара казалась пораженной. «Как! — читалось у нее на лице, — на эту несчастную, пытавшуюся покончить с собой и явно находившуюся не в себе, возлагалась непосильная ответственность, которая неминуемо приведет к краху фирмы Роблен». Для нее, получающей неплохой доход от все возраставшей деятельности наших верфей, это была катастрофа. Я говорю «наших», так как уже была готова драться, чтобы защитить их. То была моя главная задача. Подписывая бумаги, в которых не Бог весть что понимала, я вспоминала свой Голос. «Позже, когда ты будешь свободна» — это была моя утренняя и вечерняя молитва. Если бы она не поддерживала меня, думаю, что отказалась бы от наследства. Но в наследство я получала не столько верфи Антиба, сколько убийство мамы. Правосудие! Не только для нее, но и для меня. Цена моего освобождения, возможно, становилась и чрезмерной, но я принимала ее без колебаний.

Знаю, рассказ мой утомителен. Но еще раз повторяю, что не пытаюсь привлечь внимание обычного читателя. Я обращаюсь к медикам, а их интересует лишь мое свидетельство и, если можно так выразиться, мои духовные устремления. Я решила, что Стефан должен умереть, и подтверждаю, что это решение не вызвало во мне ни малейшего волнения.

«А как же ваша совесть?» Но именно моя совесть, или называйте это как хотите, претерпела полное изменение. Жизнь моя превратилась в непрерывное ожидание. Мне не терпелось уничтожить Стефана, стереть его без малейшего признака злобы и еще менее — ненависти. И вместе с тем я была решительно настроена на то, чтобы не попасться. Мне могут возразить, что это противоречивое поведение. Нет. Просто я не хотела, чтобы однажды кто-нибудь сказал: «Странные люди! Мать была убита по неизвестной причине, а дочь была сумасшедшей». Никогда. Это слово не прозвучит никогда.