Глава 12

ПРОСНУВШИСЬ, АЗАЗЕЛЬ ОСОЗНАЛ, что он лежит на боку, его тело оберегающе свернулось вокруг неё, но почти не касалось её. Она всё ещё спала. Если бы она знала, что он был так близко, что почти зарылся лицом в её волосы, она бы пошевелилась.

Белох наблюдал за ними. И он это знал. Азазель медленно отодвинулся, не желая разбудить её; медленно, чтобы Белох не почувствовал его гнева. Он повернулся и сел, натянув одеяло до пояса, намеренно заслоняя её от враждебного взгляда Белоха.

Он стоял у самой двери. Не во плоти, конечно. Белох никогда не покидал пределов твердыни своего Тёмного Города, но он мог спроецировать себя почти в любое место в городе. Азазель знал, когда Белох вошёл в комнату, хотя и спал. Слабым утешением было то, что никто не наблюдал за ними в тёмные утренние часы.

Он встретился взглядом с Белохом.

— Готово, — тихо сказал он, надеясь, что не разбудит её. — И я всё равно ничего не чувствую.

— Так оно и есть, — пробормотал Белох слабым глухим голосом, который всегда звучал так, когда тот проецировал своё присутствие. — Так мне тогда забрать её?

В эту игру нужно было играть очень осторожно. Если он проявит нежелание, Белох с радостью за это ухватится, а Азазель ещё не придумал альтернативы её неизбежному уничтожению.

— Как пожелаешь, — спокойно ответил он. Белох отодвинулся влево, чтобы лучше разглядеть спящую Рейчел, но Азазель снова закрыл её собой. — Если ты считаешь, что это была хорошая проверка, то я, конечно же, соглашусь. Я рад, что ты не попросил меня о большем. Я заверил тебя, что неуязвим для её соблазнов, и то, что я переспал с ней, ничего не меняет. Я рад, что смог тебя в этом так быстро убедить.

Белох молча наблюдал за ним.

— Я не могу решить, делаешь ли ты очень неразумную попытку манипулировать мной или ты действительно непроницаем для неё. И хотя кажется, что у неё мало чего осталось от Лилит, она всё ещё должна была сохранить свою эротическую силу. Ты настаиваешь, что ничего не чувствуешь? Что её сила не меняет тебя?

— Я кончил в неё. Этого ответа достаточно?

— Да, ты так и сделал, — пробормотал Белох. — Изображение было очень чётким.

Азазель замер. Он не потрудился обыскать комнату, зная, что Белох может просто переместиться, если захочет посмотреть. Он должен был понять, что Белоху прекрасно известно, что он будет сопротивляться.

— Ты подсматривал.

— Я наблюдал, — пробормотал Белох. — Чего я никак не могу понять, так это зачем тебе понадобилось делать всю эту тяжёлую работу. Я думал, она просто уложит тебя и заберётся на тебя сверху. В конце концов, это её способ.

Азазелю удалось сдержать свой гнев.

— Ты её недооцениваешь. Она знает, что мне это не понравится, что я сочту застенчивость и неуверенность соблазнительнее.

— И ты счёл? Ты считаешь её привлекательной, так?

Она проснулась. Он почувствовал внезапное напряжение в её теле, и ему стало интересно, как долго она уже слушала их. Он был слишком зол на Белоха, чтобы заметить это.

Он ничего не мог с этим поделать.

— Она красивая женщина, — сказал он натянутым голосом. — И я слишком долго соблюдал целибат. Конечно же, моё тело откликнулось. Это ничего не значит.

— Прошло семь лет с тех пор, как умерла твоя любимая Сара, не так ли? — в голосе Белоха послышалась лёгкая насмешка, и Азазелю захотелось запихнуть эти слова ему в глотку за то, что он осмелился произнести имя Сары. — И теперь ты обречён следовать за величайшей женщиной-демоном, которую когда-либо знал мир. Наверное, это очень уязвляет. Уверен, ты будешь счастлив, если я заберу её до того, как ты к ней привяжешься.

Он должен был действовать осторожно, проглотить свой гнев.

— Я был бы тебе очень признателен, — сказал он и затаил дыхание.

Белох усмехнулся.

— Мне очень жаль, но я должен согласиться с твоей первоначальной оценкой. Это было несерьёзное испытание. Если ты хочешь доказать, что ты не восприимчив, тебе придётся вытерпеть нечто большее, чем быстрый перепих в лунном свете.

Азазель не показал своего облегчения. Он даже не был уверен, почему испытал облегчение. Чем скорее она будет уничтожена, тем скорее перестанет представлять угрозу его будущему.

— Как пожелаешь, — сказал он. — Но ты выключишь камеры.

— Нет. Мне очень нравится наблюдать за вами. Вы довольно красивые животные, и наблюдать, как вы совокупляетесь, очень интересно. У вас были бы прекрасные дети.

— Поскольку Падшие не могут размножаться, а Лилит душит новорождённых, полагаю, что это спорный вопрос.

Белох взглянул на неподвижную фигуру Рейчел, но Азазель передвинулся, снова закрывая ему обзор.

— Тогда я оставлю вас двоих трахаться, как кролики, — сказал он, противно скривив рот. — Изматывайте друг друга, если хотите. И если ты всё ещё сможешь передать её мне, тогда я буду удовлетворён, и ты освободишься от пророчества. Все будут счастливы. Кроме Лилит, конечно. Но к тому времени она уже ничего не почувствует.

Он исчез. Азазель не двинулся с места, как и Рейчел. У неё не было такого как у него восприятия, она не поймёт, что Белох покинул их. Оставил их с камерами в качестве молчаливых наблюдателей.

Если бы он мог выйти сухим из воды, он бы опустился рядом с ней, обхватил её своим телом и овладел бы в этой позе. Несмотря на вторжение Белоха, он всё ещё был возбуждён, естественная реакция после стольких лет целибата. Пробуждение рядом с тёплым женским телом гарантировало возбуждение, независимо от того, кем или чем была эта женщина.

Но он знал, что не посмеет прикоснуться к ней. Он понятия не имел, что именно она услышала, но этого было достаточно.

— Он ушёл, — произнёс он низким, равнодушным голосом, которым разговаривал с ней, скрывая за ним волнительные эмоции.

Она сместилась так быстро, что он вздрогнул. Она выскочила из кровати, сорвав с неё простыню и обернув её вокруг тела. Слишком поздно она поняла, что он остался сидеть на кровати голый и возбуждённый, и она отвернулась, снова залившись румянцем приятного розового оттенка.

— Ты хоть представляешь, как я тебя ненавижу?

Это не должно было его удивить. Он отверг её и то, что они сделали, то, что он хотел бы сделать снова.

— Я и ожидал твоей ненависти. Тебе не нужно утруждать себя объяснениями, у тебя должна быть дюжина причин на это.

— Убирайся из моей комнаты.

Он соскользнул с кровати. С её стороны кровати и между кроватью и стеной было не так уж много места, и они оба оказались в ловушке. Он положил руки ей на плечи, и она не могла оттолкнуть его, не позволив простыне упасть, а этого она не хотела. Он мог бы пожалеть об этом, но сначала надо избавиться от камер.

Она была напряжена, сердита, обижена. Кто бы мог подумать, что Лилит может чувствовать боль? Но прошлой ночью он наконец понял, что она больше не Лилит. Тот демон, что жил в ней, исчез, иначе он появился бы во время соития. Он ожидал этого, готовился, но когда она кончила, то была просто женщиной, потерявшейся в волшебстве своего первого оргазма. Она была Рейчел, красивой, сердитой, раненой, смотрела на него с таким предательством в карих глазах, что ему захотелось прижать её к себе и обнять.

Она будет бороться с ним, если он попытается. Поэтому он ограничился тем, что слегка встряхнул её.

— Перестань ребячиться. Вряд ли это вопрос оскорблённых чувств... это жизнь, смерть и вечность. Перестань быть такой эмоциональной.

У демонов нет эмоций. Если от демона что-то осталось, то был шанс, что слои забвения и человечности всё ещё могут быть сняты, явив её как монстра, которым она была. Или она останется такой же, смущённой и разъярённой, уязвимой и воинственной? И нежной.

Ничто из этого не оказывало желаемого эффекта на его член. Он отпустил её.

— Я позабочусь о камерах, — сказал он натянуто. — Иди и прими душ.

— А в ванной есть камеры?

— Скорее всего. Он наверняка наблюдал за нами с тех пор, как мы приехали, у тебя не осталось личной жизни, — он опустил руки, потому что хотел снова дотронуться до неё. — Иди, — сказал он.

Она ушла.

ЭТО НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИЛО. Его слова всё ещё жалили, хотя не должны были. Я знала, что он был врагом. Знала, что он считает меня чудовищем — на самом деле, это было удивительно, что он смог это сделать, учитывая то, что он думал обо мне. Но он сделал это самым впечатляющим образом, и сегодня утром тоже был возбужден. Я всё ещё умудрилась покраснеть, когда по глупости сорвала с него одеяло. Мне нужно помнить об этом в будущем.

Не то чтобы у нас было какое-то будущее. Мне было плевать на слова Белоха — мы сделали то, что он приказал, и не было причин делать это снова.

Никаких причин, кроме странного желания, которое наполняло моё тело. Я снова хотела его. Это было полнейшим безумием — я не хотела секса, мне он не нравился, даже когда я была влюблена. Так почему же мои руки дрожали, когда я думала о том, чтобы прикоснуться к нему? Я подумала о том, как наши тела соединяются, об ощущениях, когда он скользит во мне, и мне захотелось почувствовать это снова.

Я попыталась запереть дверь в ванную, но она, конечно же, оказалась без замка, и я ударила кулаком по дереву, а затем прислонилась к двери лбом. Мне хотелось закричать от ярости и отчаяния, но это не помогло бы. Я отбросила простыню, больше не заботясь о том, наблюдает ли за мной какой-нибудь древний извращенец, и шагнула в душ. Мои бёдра были липкими, мышцы болели, а рот был мягким и чувствительным от его губ. Я прислонилась к мраморной стене и позволила горячей воде обрушиться на меня, смывая всё прочь.

Я вытерлась и снова схватила простыню, прежде чем открыть дверь. Моя спальня была пуста, постель застелена свежими простынями, а на кровати лежала свернутая новая одежда. Интересно, кого я должна благодарить за это? Я не могла представить себе Азазеля, застилающим постель, но я не чувствовала никого другого в доме.

И тут я вспомнила о камерах, которые определённо были в этой комнате. Я быстро оделась, сопротивляясь ребяческому порыву показать им средний палец. Я сопротивлялась, потому что не знала, где находятся камеры.