Старик. Нам пришлось замечательно.

Китаврасов. А загремишь к уголовникам...

Старик. СтранаЛимония.

Китаврасов. Я говорю: сравнительно.

Старик. Но выборанам и впрямь не оставляли. Если уж попадал в Лефортово...

Златин муж. А чего помолчи?

Китаврасов. И вы осуждаете.

Старик. Напротив.

Китаврасов. Ничего. Переживу как-нибудь. Послезавтраутром мой самолет до Вены.

Старик. Послезавтра?

Китаврасов (взглянув начасы). Собственно, почти завтрауже. Мне бы в таможне торчать, книги пробивать навывоз, ая...

Злата(пародийно). Да-а... вообще-то трагедия.

Златин муж. И вы не боитесь оставить... родину?

Китаврасов. Место рождения? Я оставил его почти тридцать лет назад. И не по своей воле.

Злата(пародийно). По воле рока.

Златин муж. Но вы ведь могли в любой момент прилететь. Одного сознания, так сказать... И потом, я имею в виду родину с большой буквы.

Китаврасов. Я этих разных букв в родине и человеке не понимаю.

Златин муж. Я не уговариваю -- просто интересуюсь. Не боитесь, что сердце разорвется от ностальгии? У некоторых, говорят, этаболезнь не излечивается в принципе.

Китаврасов. Простите заличность, но ваши предки не побоялись, кажется. А вы, судя по всему, отлично здоровы.

Злата. Браво, Андрей Емельянович! В яблочко!

Златин муж (обиженно). Моих предков изгнали.

Злата. У него только однаболезнь: комплекс полноценности.

Златин муж. Ты обещала, Злата.

Злата. Не рассчиталасил.

Златин муж. Обещалане обижать.

Злата. И недооценилатвою глупость, милый.

Входит ШарлоттаКарловна.

ШарлоттаКарловна. Простите, Николай Антонович. Хромыху опять плохо.

Старик. Так оно и должно быть.

Златин муж (Старику). Панкреатит?

Старик. Да, поджелудочная.

ШарлоттаКарловна. Что делать, Николай Антонович?

Старик. Что тут поделаешь.

Златин муж (авторитетно). Панкреатит -- вещь серьезная.

Старик. Везите в больницу, кладите под капельницу. Авось Бог милует.

Златин муж. А не милует?

Старик. Тогда -- операция.

ШарлоттаКарловна(Китаврасову). Здравствуйте.

Старик. Но лучше б до операции не доводить.

Китаврасов. Здравствуйте.

ШарлоттаКарловна. А вы сами не сходите, Николай Антонович?

Старик. Чем я могу помочь?

ШарлоттаКарловна. Уж вы-то!

Старик. У меня, видите, гости.

Злата. Дружкав беде оставляешь?

Старик. Не пятидесятый год -- в больнице врачей полно.

ШарлоттаКарловна. Никак не пойдете?

Старик. Незачем.

Злата. Ай дапапочка!

ШарлоттаКарловна. Тогдая побежала?

Старик. Беги.

ШарлоттаКарловна. Стало быть, так и передать, чтоб под капельницу?

Старик. Так и передай.

ШарлоттаКарловна. Ну, я побегу?

Злата. Тебе ж, Лотта, давно сказано: беги.

ШарлоттаКарловна. Я побежала. (Уходит.)

Злата(понюхав воздух). Эфирное создание.

Златин муж. Видишь! Панкреатит! А ты говорила: Хромых, Хромых... (Выпивает.) Так о чем мы дискутировали?

Злата. Вы дискутировали о родине.

Златин муж. Точно!

Злата. С большой буквы.

Китаврасов. Вопрос, конечно, имеет право насуществование. Но в самом общем виде все равно неразрешим. Если я не слишком утомлю вас своими проблемами...

Старик. Напротив.

Злата. Мы ж тут как медведи, в глуши!

Старик. Злата!

Злата. К нам столичные пташки залетают редко.

Старик. Выйди сейчас же в другую комнату!

Злата. Со столичными проблемами.

Старик. Я тебе что сказал?!

Злата. Даеще про которых Голос Америки.

Старик. Я хозяин в своем доме?

Злата. Спасибо, хоть не наулицу. Ми-лый! (Уходит вместе с мужем.)

Старик. Не сердитесь нанее. Мечется как мышонок по клетке -- весь нос в синяках.

Китаврасов. Мужане любит.

Старик. Самавыбрала.

Китаврасов. Онатогдасовсем молодая была.

Старик. Развелась бы давно! Ах нет! кудатам! Коль, говорит, вышла, должнанести крест до смерти.

Китаврасов. Вон оно что.

Старик. Разве кресты-то так носят? Датут и не муж. Онас устройством жизни согласиться не может. Не нашей, авообще.

Китаврасов. Weltschmertz?

Старик. Обычно этим переболевают в более нежном возрасте.

Китаврасов. Всемирная диссидентка.

Старик. Я, помню, еще в гимназии переболел.

Китаврасов. Мировая скорбь.

Старик. Или совсем под старость, вот как Хромых. Он спивается, Шухман прав. Но почему спивается?

Китаврасов. Спиваются, Николай Антонович, потому что спиваются.

Старик. В златины же двадцать четыре...

Китаврасов. Ей только двадцать четыре?

Старик. Поздний ребенок.

Китаврасов. Вы вот не спились.

Старик. К сожалению, не спился.

Китаврасов. У меня всегдабыло столько друзей, приятелей. Жена. Выйдя же из тюрьмы я вдруг обнаружил, что совсем одинок.

Старик. Естественно.

Китаврасов. Тюрьма, видите ли, вынимает человекаиз общества, самапо себе, независимо от последствий.

Старик. Вы раскаялись искренне?

Китаврасов. Согласитесь: ужасно пошло сидеть заполитику, не будучи к ней причастным. Питая даже некоторую... брезгливость. Еще и зарабатывать наэтом политический капитал.

Старик. В таком случае, лучше не садиться вовсе.

Китаврасов. Сомнительного достоинствакапитал -- в этом мои доброжелатели правы.

Напороге комнаты, в полутьме, появляется Злата.

Я занимался историей в мечте восстановить разрушенную будто бы навечно зыбкую ткань времени.

Старик. Невозможно.

Китаврасов. Но попытки, приближения!

Старик. Лучше не садиться вовсе.

Китаврасов. Однако, когдачеловек выкручивается от лагеря, никому не объяснишь, что сделал это не из страха, аиз... вкуса.

Злата. Из вкуса?!

Китаврасов. Поддакивать, может, и будут, кивать понимающе. А в глубине души... Ох, уж это раскаянье! Оно, конечно, формальное. Никому не повредившее. Без имен, без фамилий.

Злата. Просто герой!

Китаврасов. Слишком, дескать, честолюбив. Возжелал легкой славы.

Старик. Выйди, Злата.

Китаврасов. Чего уж. Пускай слушает.

Старик. Как знаете.

Китаврасов. Опубликовал незрелые, дилетантские работы, не разобравшись, начью мельницу...

Злата. Герой сопротивления.

Старик (наЗлату). Сами напросились -- терпите.

Китаврасов. Написано из тюрьмы, напечатано в такой газете, что ни один порядочный человек и читать бы не стал.

Злата. А писать?

Китаврасов. Я не писал, только подписывал!

Злата. А-а! Принципиальная разница.

Старик. Я тоже подписал, что являюсь японским шпионом.

Злата(иронично). Если уж ты подписал, папочка!..

Китаврасов. Дахоть бы и не раскаянье! Хоть бы и отсидел я положенное и вышел героем. Я был бы еще более одинок!

Злата. А ну как нет?!

Китаврасов. Тогдамы с моими... бывшими друзьями еще менее смогли бы друг другапонять.

Злата. Ты б попробовал!

Китаврасов. Цветы. Встречи с теми, кто посмелее или имеют гэбэшный иммунитет. А говорить не о чем.

Злата. Попробовал бы -- может, нашлось?

Китаврасов. У жены, когдая вышел, другой уже был, другая жизнь. Я говорю: как же ты? А она: ты предатель, ты раскололся, если я останусь с тобою, мне рук никто не подаст.

Злата. Какая черствость.

Старик. Женщинам руки не подают, ацелуют.

Китаврасов. Но ты же, говорю, не знала, что я расколюсь. Знала, говорит, я тебя как облупленного знаю! Мне, говорю, могли просто не предложить!

Злата. Они наугад не предлагают. Правда, папочка?

Китаврасов. Тогда, говорит, ты б в лагерь загремел. А после семи лет лагеря... В лагерях, знаешь... и жест гаденький делает. А вы говорите: родина.

Старик. Это не я говорю.

Китаврасов. Родинавот она: резонанс, социальное окружение. А березки и в Канаде растут, и под Парижем. Вам хорошо: вы врач. Уехали в глушь и лечите себе людей.