— Так был у тебя шанс, Коваль. Я хотела сверху, ты отказался.

— В туалете, да? — хмыкнул он, раздевая меня взглядом и пригубив кофе. — Да еще и ты сверху? Нет, киса, ты будешь подо мной. Извиваться, стонать и отдаваться. А я буду вертеть тобой и всей ситуацией. Никакого доминирования и власти над собой я не потерплю. Ты женщина, ты снизу.

Ага, счаз. Я всегда сверху. Всегда. И почему-то меня возмущало именно это его высказывание, а не то, что он фактически мне в лоб сказал, что сексом мы займемся, это лишь вопрос времени. Привет, неадекватность, я тебя давно ждала, заходи, располагайся, властвуй и распоряжайся моими скудными мозговыми ресурсами. Я прицокнула языком, глядя на свой недопитый эспрессо и убито покачала головой. Теряю себя. Рядом с этой наглой и самоуверенной мразью.

Последняя слабая попытка уцепиться за слова и унизить его:

— Никакой власти над собой? От женщины, да? Ты же заместитель генерального директора. Что ж, от мужчины власть терпишь, выходит. Так что не втирай про принципы, там не должно быть ни ремарок, ни исключений. Прогнулся в одной степи, прогнешься и в этой. — Усмехнулась я, с долей вызова во взгляде.

И вот тут он расхохотался как и я минуту назад. Так же весело и так же цинично.

— Киса, никакой власти. Ни от кого. — С нотками несколько уязвленного самолюбия. — Я сверху над всеми всегда и везде, а то, что в документах написано… я там могу себя хоть марсианином прописать. — Задорно мне улыбнулся с нехорошей такой тенью в глазах. — Впрочем, ладно, вернемся к этому разговору позже, ведь ложка дорога к обеду. Ты же моя персональная стюардесса, верно? Я тут со своим Тимоном и Пумбой по делам свалю до обеда. У меня заказ в одном часовом магазине. Заберешь часы, доставишь мне в номер. А вечером съездишь со мной за город на полуофициальную встречу с потенциальным партнером и его семьей.

— Это с какого такого хера? — потрясенно спросила я.

— С такого, что про часы я бы тебе дал указание еще в самолете, но ты сухарилась по углам, а времени выцепить тебя, и по возможности поиздеваться у меня не было. — Он поднялся из-за стола, вытянув из кармана черных брюк небольшую книжицу с эмблемой дорогого часового бренда. — Тут недалеко на Банхофштрассе магазинчик. А на ужин со мной поедешь… господи, забыл как эта херня называется… В общем, когда стюардесса у своего рабовладельца уточняет, чем тот изволит трапезничать на обратном перелете, а потом в лепешку разбивается, но организовывает сей изощренный момент… Я над Риммой пару раз эксперементировал, справилась.

— Название блюда. И по возможности ресторана. — С неприязнью глядя на улыбающиеся, чуть прищуренные блядские глаза, клокочущим от злобы голосом потребовала я.

— А не знаю. — Ехидно усмехнулся этот ублюдок, допивая кофе и накидывая на плечи кожаную куртку. — Вот съездишь со мной вечером, я тебе покажу, что я хочу.

Сука, и прозвучало-то как двояко! Я с презрением смотрела, как он удаляется из трапезного зала и едва себя сдерживала от трехэтажного мата емко и исчерпывающе описывающего кто он такой и что я бы с ним сделала при помощи посторонних предметов.

Все настроение было испорчено. И его не подняла прогулка по главной артерии города, насыщенной европейской цевильностью. И даже вид с пристани на Цюрихское море, когда-то вызвавший у меня неописуемый восторг ровным счетом не добавил настроения. Часы забрала. Стоимость с Женькин мерин. Шла осторожно, понимая, что если упаду или выроню мне обеспечено пожизненное рабство. Женька бы удавился за такие часы.

Оставила их на ресепшене и поднявшись к себе в номер, завалилась спать. Дрыхла часов до четырех, послав на хер Ксюшу, нарушившую мой хрупкий покой предложением вместе с пилотами обойти местные тридцать три музея и культурно просветиться.

Просвещаться мне не хотелось. Все, чего я желала на данный момент — удавить собственноручно одного зеленоглазого мудака, нещадно пользующегося моим вынужденным и таким унизительным положением подчинения. Женька, которому я написала от скуки, пробовал со мной повиртить, но на его сообщение «я медленно стягиваю с тебя трусики» меня пробило на дикий ржач, а не возбуждение, и попытка приласкать себя не удалась.

Параллельно списывалась с Диего, избравшем более правильную стратегию и посылающему мне откровенные фотки. И снять напряжение у меня бы получилось, если бы сообщения от Диего, всякий раз перескакивающему с английского на испанский, не перекрывали параллельные смешные посты от Женьки. Они мне оба надоели, потому что возбудиться у меня толком не получалось из-за сдавленного смеха от Женькиных приколов, и телефон я вырубила, решив предаться объятиям Морфея.

Не тут-то было. Паша пару раз пнул мою дверь, сказав, что через пятнадцать минут нас заберет машина, и если я не буду готова к тому времени, он поедет без меня и накатает жалобу за мою неисполнительность моему начальству. Нормально, да?

Бегая по номеру я одновременно красила морду лица и втискивалась симпатичное темно-синее коктейльное платье, шипя и матерясь, пытаясь равномерно выпрямить утюжком волосы.

Лодочки на шпильках я обувала уже на бегу в коридоре, иступлено проклиная Коваля и сраные оставшиеся две минуты.

— Киса, а где же алая помада? Ай-ай-ай! — глумливо пропел Паша, распахивая передо мной заднюю дверь седана Мазерати, когда я, запоздало взяв себя в руки и сняв язык с плеча максимально царственно выплывала из лобби на улицу, благородно и благодарно кивнув улыбчивому швейцару, распахнувшему дверь мне, секунду назад изрыгающей страшнейшие проклятия и мчащейся на всех парах с мраморной лестницы к выходу.

Бухнулась в симпатичный тёмно-бордовый кожаный салон, напоследок смерив максимально презрительным взглядом цинично улыбнувшегося зеленоглазого ублюдка, закрывшего за мной дверь. Ну, сука, ты у меня еще попляшешь этим вечером.

Паша знал немецкий на таком хорошем уровне. Во время его трепа с немолодой, но такой приятной швейцарской парой, ожидающей нас в уютном ресторанчике на пирсе Цюрихского озера, я постоянно ловила себя на мысли, что упускаю нить их разговора. Немецкий я знала немногим хуже английского, однако, может быть дело было в том, что беседа мужчин касалась банковской отрасли, а узкой терминологии в этой отрасли я не знала, поэтому мило беседовала со светловолосой нимфой, женой немолодого собеседника Паши. Их дети, двое приятных пострелят лет десяти-двенадцати, с восхищением смотря на своего отца, тщательно стремились изобразить деловой стиль, весьма умело орудуя столовыми приборами и правильно ими пользуясь в зависимости от блюда подаваемого вышколенным персоналом.

Супруга бизнесмена, доброжелательная и миловидная немка Сандра вела со мной выдержанную беседу о моей работе. Расспрашивала о интересующих ее нюансах с вежливым интересом, охотно делясь деталями своей биографии в ответ. Она была одной из ведущих моделей Европы, правда бывшей, ибо ее супруг, швейцарский банкир, просил ее оставить профессию полную перелетов и частых отсутствий дома. Сначала Сандра сопротивлялась, но как только забеременела старшим сыном, покорно осела дома и со страстью предалась роли жены и будущей матери.

Мы незаметно распили с ней вторую бутылку белого сухого, и она, ласково улыбнувшись, сказала, что я с Пашей очень красивая пара. Вино пошло не в то горло. Откашлявшись, я сдерживала глумливый хохот под ее обеспокоенным взглядом.

И тут его рука сжала мое колено под столом. Напомнив моему телу, что оно сходит с ума по нему, его прикосновениям, и его веянию бескомпромиссной эротики. Я подавилась повторно, стремясь сдержать горячий вал безумства, распадающегося во мне на сотни тысяч режущих острыми гранями валунов. Незаметно, но жестко впилась ногтями в его пальцы. Выдержал несколько секунд, не изменяя ровного тона, ритма беседы с главой швейцарского семейства даже в том момент, когда я почувствовала влагу под своими пальцами. Распорола кожу его руки ногтями. До крови.

Теплые капли его крови окропили кожу моей ноги. Не убрал руки. Безотчетно усмехнувшись, усилила нажим ногтями, чуя животный вызов в стиснутых на моем колени пальцах.