— Дерек тоже в это верит?

— Нет, я так не думаю. Но Дерек всегда хотел одобрения отца, больше, чем любой из нас. Я не помню, чтобы он что-то такое делал, что могло бы опустить его в глазах нашего папы, и даже сейчас, — она махнула рукой в воздухе. — И в любом случае, я живу далеко. Он всегда встречался с женщинами, и я знаю, что он планировал жениться на своей бывшей. Он, скорее всего, не гей. Он просто перфекционист[5]. Пожалуйста, не говори ему, что я тебе рассказала.

— Не буду, — пообещал я.

Мое сердце болело за Дерека. Чем больше я о нем узнавал, тем больше понимал, что проблема не в том, что он не знает, чего хочет, проблема в том, что он знает — ему просто сложно принять это. Он отрицает это желание. В его глазах это неправильно, не естественно, не идеально. Но он не может остановить это влечение.

Это все объясняло, и почему он сделал то, что произошло прошлой ночью на кухне, и почему убежал после этого, его оправдания сегодня утром и, наконец, почему он сказал, что ненавидит себя.

Я хотел бы помочь ему, но понятия не имел, как.

Когда мы въехали на подъездную дорогу к дому Дерека, я снова поблагодарил Эллен и пожелал спокойной ночи.

— Спасибо, — сказала она. — Завтра в то же время?

— Конечно, — Дерек и Эллен не должны были возить меня повсюду, поэтому мне было необходимо выяснить, как пользоваться общественным транспортом. Может, получится это сделать завтра. — Тогда до встречи завтра.

Я открыл дверь ключом, который Дерек дал мне сегодня днем. Внизу все светильники были выключены, в доме было тихо. Закрыв за собой входную дверь, я пошел наверх, мягко шагая, чтобы избежать шума. Время почти полночь, Дереку, вероятно, надо рано вставать на работу. Дверь его спальни была закрыта.

Что он делал сегодня вечером? Ужинал в одиночестве? Смотрел телевизор? Работал? Я думал о том, что рассказала Эллен, что, возможно, на самом деле ему было одиноко. Может ли кто-то такой красивый, добрый и сексуальный, как Дерек, действительно быть одиноким? Это казалось невозможным.

Быстро приняв душ и почистив зубы, я лег в постель, но никак не мог заснуть. Мой мозг гудел от всего того, что я узнал. Я потянулся к лампе и включил ее, взяв свой блокнот и ручку, в течение десяти минут строчил о том, что Эллен рассказала мне и о своих переживаниях. То, что я чувствовал, было настолько жалким и беспомощным. Дерек так много делал для меня, и мое пребывание здесь, в его доме, не могло быть легким для него. Я был не только постоянным напоминанием о том, что он хотел забыть, но, если он хотел меня хоть наполовину так же сильно, как я хотел его, это была пытка, зная, что мы были разделены только одним коридором и двумя закрытыми дверями.

Закончив, я положил блокнот и ручку обратно в ящик и выключил лампу.

Через две минуты в дверь постучали.

Сумасшествие. Внутри меня творилось какое-то безумие.

То, как я хотел его видеть. Как он был мне нужен. То, как я пролежал несколько часов в размышлениях, думая о нем и обещая себе, что буду держаться подальше.

Это помешательство, которое заставило меня хвататься за простыни, как будто они помогли бы мне удержаться в постели. Это было безумие, которое заставило меня возбудиться, когда я слушал, как он принимает душ, которое заставило меня встать с кровати, открыть дверь в спальню и пройти сквозь тьму, как призрак. Это было безрассудством приказать себе стучать, искать истину, что-то себе доказывать.

Что еще это может быть? Когда я уезжал от Гейджа, я был настроен решительно — ничего хорошего не может произойти, если я буду снова с Максимом. Ничего.

И все же, я стоял у двери его спальни, мое сердце грохотало, адреналин выплескивался, от нестерпимого желания ныл член.

Он открыл ее.

Влетев в комнату, я схватил его за голову и приблизил его лицо к своему.

— Не могу забыть, — зарычал я. — И я, бл*дь, не хочу этого делать.

Я грубо захватил его рот, проталкивая язык между его полными, твердыми губами, отчаянно желая попасть внутрь него любым способом, которым мог. Он целовал меня в ответ так же неистово, его руки обвивали мою талию и скользили по моей спине. Это сводило меня с ума, я мог думать только о его руках на моей коже — сильных, жестких, мужских руках, которые, как бы наказывая, хватали и притягивали.

— Черт тебя побери, — прошептал я, толкая его глубже в комнату. — Будь ты проклят за то, что делаешь со мной, — схватив одну из его рук, я положил ее на свой член, возбужденный и болезненно жесткий внутри моих штанов. — Будь ты проклят за то, что заставляешь меня желать большего.

— Позволь мне дать тебе больше, — он пытался дотянуться до застежки, но я оттолкнул его руку.

— Нет. Не в этот раз, — были моменты, которых я жаждал, если бы позволил Максиму, — его руки, его рот на моем члене, но все бы закончилось, прежде чем это началось. Я хотел, чтобы на этот раз он почувствовал себя уязвимым. — Я хочу видеть тебя голым.

Он стянул трусы и отбросил их. Я тут же взял в руку его член, не сдерживая стона от ощущения горячей, тяжелой длины. Он стал еще тверже, когда я гладил его, и, чувствуя, как он набухает и пульсирует внутри моего кулака, у меня закипала кровь. Макс приблизился ко мне, его губы двигались по моей шее, я чувствовал на своем горле его теплый и влажный язык. Я быстро и крепко прижал его к себе. Его стоны — все тело вибрировало от его желания — я чувствовал, как этот звук течет по моему телу, как будто мои вены были живыми проводами.

— Чего еще? — он просунул кончики пальцев в пояс моих штанов. — Чего еще ты хочешь?

— Я хочу прикасаться к тебе. Везде, — я позволил своим рукам бродить по твердым мышцам и горячей коже, с трудом подавляя животный порыв внутри меня бросить его на кровать и удовлетворить этот чертов ненасытный голод, воспламеняющий все мои внутренности. Это было безумие — стукаясь зубами, я втягивал его губы, язык, лихорадочно целовал ключицу, облизывал шею, кусал его плечи. Я не мог насытиться тем, как он пахнет — ни цветочных духов, ни фруктовых лосьонов, ничего женского, ложного, фальшивого. Просто чистый, мужской аромат мыла и кожи.

Он развязал шнурок моих штанов, и они упали у моих ног. Его рот искал мой, когда руки прошлись по моей заднице. Скользя языком между моих губ, он сжал мою плоть и прижал меня к себе, захватывая наши эрекции между нами. Он ловил губами мое дыхание, рычание, вырывающееся из груди, когда прижимался бедрами, потираясь голым членом о мой. Я трогал руками его грудь, плечи, его волосы. Трение между нами вызывало огненный вихрь в глубине моего тела и сжимало мои мышцы.

Мой Бог, это действительно происходит? Я должен это видеть. Разорвав поцелуй, я посмотрел вниз, как касаются наши тела. Увиденное завораживало меня — два мужских торса, плотные и сильные, увитые мышцами и венами; два толстых, твердых члена, стоящих по стойке смирно, темнели на фоне кожи пресса — и я потянулся между нами. Задушенный крик вырвался из Максима наружу, когда я обернул нас обоих в один кулак и стал двигать рукой вверх и вниз, точно так же, как я бы дрочил себе, но в тысячу раз жарче, потому что нас было двое. Наше дыхание было рваным и грубым, его пальцы вонзались в мое тело. Я представлял, как он оставляет синяки, и это меня будоражило. Да. Оставь на мне свои следы.

Прошло всего мгновение, прежде чем я почувствовал, что мы становимся скользкими под моими пальцами. Я был близок к оргазму, Максим тоже — я мог слышать это в его горле, чувствовать в мышцах и в горячем, набухшем члене внутри моей руки. До меня дошло, что именно я смог привести его в это задыхающееся, горячее, дикое состояние, что именно мое тело, мои объятия, мои движения, приводили его к этому. Мне нравилось смотреть на него — это так отличается от наблюдения за женщиной, но в то же время, все настолько знакомо тоже. Его тело было как мое, и я видел, как мое удовольствие отражалось в нем, как будто он был зеркалом.