Конан промолчал. Сказать по правде, доводы Шумри, которые он сокрушил с таким блеском, не оставили его совсем равнодушным. Да, предприятие это безумное и безнадежное, но чем-то оно захватило его, зацепило душу. Может быть, именно своим безумием?..

Какое-то время киммериец колебался, потягивая вино. Если бы Шумри сумел убедить его, что мир действительно круглый! Но мятая дыня с разводами вина не являлась весомым аргументом. Сердоликовая маска с глазами из топазов, пожалуй, надежнее.

Прикончив вино, Конан поднялся. Взглянув на него, немедиец сделал то же. Он был явно расстроен и не пытался этого скрыть. Вместе они вышли из дверей таверны.

За разговором время протекло незаметно. Солнце уже вплотную подошло к горизонту, но было еще светло. Длинные тени стелились по земле. От устья Стикса веяло морской прохладой и запахом тины. Было тихо и по вечернему умиротворенно, но что-то вдруг заставило Конана, словно почувствовав ненавидящий взгляд, поднять лицо к небу.

Распластав широкие крылья, над городом парил знакомый птичий силуэт.

— Проклятье! Мне, признаться, казалось, что ты сломал этой пташке крыло. Неужели жрецы так быстро его вылечили?

— Может, это обыкновенный коршун? — со слабой надеждой спросил Шумри.

— Как бы не так. Обыкновенный не будет…

Конан не успел договорить, так как Кээ-Ту стрелой рухнул с высоты прямо над их головами и снова взмыл вверх, не достав до них каких-нибудь двух локтей. Он издал хрипло клекочущий и очень громкий крик, явно указывая стражникам точное местонахождение беглецов.

Раздумывать было некогда. Не сговариваясь, Конан и Шумри кинулись бежать. Коршун повторил свой зловещий маневр, и киммерийцу послышались в отдалении звон копий и топот тяжело обутых ног…

— Погоди! — крикнул он своему спутнику. — Нам надо разделиться! Если что — найдешь меня в порту, на постоялом дворе!

Шумри кивнул и, резко сменив направление, помчался в сторону жалких бедняцких хибарок, прилепившихся прямо под опоясывающей город черной стеной.

Конан не сомневался, что Кээ-Ту полетит за маленьким немедийцем. Он не собирался бросать на растерзание стражников своего новоприобретенного знакомца, но отлично понимал, что без лука и стрел он бессилен.

Киммериец огляделся вокруг, прикидывая, в каком из ближайших домов, судя по его виду, может оказаться оружие. Неожиданно он ощутил шорох крыльев над головой и услышал знакомый омерзительный крик. Кээ-Ту витал над его макушкой!

Конан почувствовал предательский холод вдоль позвоночника — довольно редкое, надо признаться, для него ощущение. Что случилось? Почему птица не полетела за выбранной ею же самой жертвой? Неужели мстительный Сет в первую очередь желал покарать наглеца, вырвавшего жертву из его пасти? А может быть, благодаря огромному росту, мощи и отваге киммериец в глазах божества являл собой более питательное и изысканное лакомство…

Конан нагнулся и подобрал с земли несколько булыжников. Когда коршун спикировал в очередной раз, широко размахнувшись, киммериец запустил в него самый крупный камень. Птица, захлебнувшись криком, ударилась о землю и заскребла крыльями, поднимая бурую пыль. С торжествующим ревом Конан бросился к ней, намереваясь задушить голыми руками, но это оказалось не так-то просто. Острый и крепкий, как туранский кинжал, клюв едва не лишил его левого глаза. Из рассеченной брови заструилась кровь. Конан отдернул руку, прикрывая лицо, но одной правой руки оказалось недостаточно, чтобы удержать злобную птицу. Глубоко процарапав когтями кисть и запястье киммерийца, коршун вырвался и каким-то невероятным усилием смог подняться в воздух. Поистине, мрачный Сет помогал своему верному слуге. Конан швырнул второй камень, но уже не так удачно. Птица лишь дернулась в полете, но не упала, и, мерно взмахивая облезшими еще больше во время схватки крыльями, потянулась вверх, в сторону центра города, где чернело квадратными приземистыми башнями здание главного храма Сета.

— Конан! Ты цел? — неведомо откуда вынырнула фигурка Шумри.

— Еще чуть-чуть — и моим друзьям пришлось бы называть меня Конан Кривой, — усмехнулся киммериец, зализывая, как собака, кровоточащие царапины на руке. — А ты откуда взялся? Я думал, ты уже в паре дней пути отсюда…

— Я вернулся, когда увидел, что он выбрал тебя. Правда… — немедиец смущенно потупился, — не успел тебе помочь: все произошло так быстро.

«Не успел или не захотел — разница, в сущности, небольшая», — подумал Конан, но вслух ничего не сказал.

Все-таки Шумри не сбежал, спасая собственную шкуру, а вернулся.

— Он выбрал тебя, Конан, — взволнованно продолжал Шумри, — значит, как я и говорил, это не просто дрессированная птица. Это ока бога, это мстительный клюв бога!

— Больше я не сделаю ни шагу из дома без лука и полдюжины крепких стрел!

— Не будь самоубийцей, Конан. Ты не забыл, что чужеземцам в Кеми под страхом казни запрещено носить оружие?

— Проклятая страна!

— Так отчего бы нам не покинуть ее?..

Конан не отказался от своего плана преуменьшить сокровища пирамид Кеми, но перенес его осуществление в неопределенное будущее. Не так часто удавалось ему вызвать на себя гнев самого божества — да еще одного из самых могучих, славящегося извращенно-изуверским нравом. Дразнить его далее было бы неразумно. Будь это полководец, вождь, чародей, колдун, даже правитель — Конан, не задумываясь, принял бы бой. Но Великий Змей?.. Пожалуй, Шумри со своим предложением оказался весьма кстати.

Хотя у киммерийца остались сильные сомнения относительно формы мира, он рассудил, что даже если знакомый мудрец Шумри и простой шарлатан, в любом случае путешествие к Южному Океану может оказаться полезным. О землях южнее Зембабве ходили самые смутные и противоречивые слухи. Возможно, там действительно ничего нет, кроме обезьян-каннибалов, но не менее возможны и развалины древних царств, хранящие под собой невиданные сокровища.

Подготовка к путешествию заняла всего три дня. Все это время Конан, поддавшись уговорам Шумри, провел в одном из самых темных и грязных притонов Кеми, где круглые сутки за большие деньги желающие могли вдыхать пыльцу забвения, отправляющую людей в иные миры, более яркие и сладкие, чем те, куда ускользает душа в сновидениях.

Шумри в это время, предусмотрительно покрыв голову широкополой шляпой из вяленой овечьей шерсти, занимался всем необходимым, имея в распоряжении монеты Конана. Он купил небольшой баркас, солидный запас провианта, нанял четырех гребцов-кушитов.

Киммериец, истомившийся за три дня безделья (вдыхание пыльцы не произвело на него впечатления: миры, в которые его выбрасывало, были слишком пресны, спокойны, и не с кем было даже ударить мечом по мечу), с искренней радостью встретил приятеля, объявившего ему, что к южному странствию все готово.

В путь решили отправиться после захода солнца, чтобы до первых его лучей успеть отплыть как можно дальше от зоркого ока божественной птички.

И вздрогнули столетние дубы, и вскрикнули буки, Ветром вздох облегченья пронесся по лесу. Пронзенный мечом, издыхал на траве демон, Змеиным виясь телом, когтя корни, слюной ядовитой плюясь, проклиная Славный меч киммерийца. О, меч киммерийца!..

Конан, опершись спиной о мачту, вытянув ноги на теплых досках палубы, полу дремал, полу слушал со слабой усмешкой о собственных подвигах. Впитав его рассказы, скупые и лишенные красок, Шумри расцветил их собственной фантазией и каждый вечер негромко, но вдохновенно напевал под перебор цитры.

Четверо гребцов с блестящими от пота шоколадными спинами зачарованно слушали его, мерно вздымал и опуская весла.

Киммериец отлично помнил свою схватку с болотным демоном в пиктских лесах, за Черной рекой. Дубы не дрожали, и буки не вскрикивали, напротив, все происходило в почти полной, настороженной тишине. Но тем не менее, баллада не раздражала. Казалось даже, что Шумри каким-то чудом увидел истинную картину битвы, взглянул на нее с высоты. А Конан — участник и главный герой — смотрел впритык и мог не заметить чего-то существенного и важного.