На самом деле эксперименты стали такими однообразными, что не слишком отличались от школы. Работая, Кристофер думал о своем – точно так же, как в школе во время уроков магии, английского и в церкви.

– Почему мы никогда не ходим в Одиннадцатую серию? – спросил он Такроя, когда они поднимались по одной из лощин Первой серии с очередным тяжелым шишковатым грузом, скользящим позади на повозке.

– Никто не ходит в Одиннадцатую, – отрывисто ответил Такрой, явно желая сменить тему.

– Почему? – спросил Кристофер.

– Потому что там живут странные недружелюбные люди – если только их можно назвать людьми. Никто не знает о них почти ничего, поскольку они чертовски стараются, чтобы их никто не видел. И на самом деле Одиннадцатая не серия: там только один мир. И это всё, что мне известно.

У Кристофера возникло ощущение, что Такрой знает больше, чем говорит, однако он отказался рассказывать что-либо еще, и это страшно раздражало. Но на той неделе Такрой пребывал в плохом настроении. Его леди с замашками бабушки слегла с гриппом, и Такрою приходилось иметь дело с суровой девушкой, играющей на флейте.

– Где-то в нашем мире, – вздохнул он, – есть леди, которая играет на арфе и не возражает, если я становлюсь прозрачным, но между нами слишком много препятствий.

Возможно, оттого что он всё время так говорил, у Кристофера возник романтический образ Такроя, голодающего в своей мансарде и страдающего от безответной любви.

– Почему дядя Тенни не позволяет мне повидать тебя в Лондоне? – спросил он.

– Я же просил тебя прекратить это, Кристофер, – сказал Такрой и оборвал дальнейший разговор, шагнув в туманы Места Между вместе с покачивающейся позади него повозкой.

Романтическое жилище Такроя не давало покоя Кристоферу весь тот семестр, особенно когда благодаря случайно оброненному в дортуаре слову он понял, что никто из остальных мальчиков никогда не встречал найденыша.

– Хотел бы я быть найденышем, – сказал Онейр, – тогда мне не пришлось бы заниматься отцовским бизнесом.

После этого Кристофер почувствовал, что не возражал бы даже против встречи с девушкой, играющей на флейте.

Но это вылетело у него из головы, когда обнаружилась неразбериха с договоренностью насчет Пасхальных каникул. Мама написала, что он должен поехать к ней в Геную, но в последний момент оказалось, что она едет в Веймар, где для Кристофера нет места. Ему пришлось провести в школе почти неделю в одиночестве, когда все разъехались по домам, пока школа писала дяде Чарльзу, а дядя Чарльз договаривался с другим папиным братом – дядей Конрадом, – чтобы тот забрал его на четыре дня. Тем временем, поскольку школа закрывалась, Кристофера отправили в Лондон к дяде Тенни.

К разочарованию Кристофера, дядя Тенни был в отъезде. Большая часть его дома была закрыта – повсюду запертые двери, а из людей одна экономка. Кристофер провел несколько дней, бродя по Лондону в одиночестве.

Это было почти так же здорово, как исследовать Везделки. Там были парки, памятники и уличные музыканты, и каждую дорогу, даже самую узкую, заполняли двуколки и экипажи. На второй день Кристофер оказался на рынке Ковент-Гардена, среди груд фруктов и овощей, и оставался там до самого вечера, завороженный носильщиками. Каждый из них мог, даже не покачиваясь, нести по меньшей мере шесть заполненных корзин, поставив их высокой стопкой на голове. Наконец, Кристофер развернулся, чтобы уходить, и увидел знакомую крепкую фигуру в зеленом камвольном костюме, шагающую по узкой улице впереди него.

– Такрой! – закричал Кристофер и помчался за ним.

Такрой, похоже, не услышал. Он продолжал идти, удрученно склонив кудрявую голову, и свернул в следующую узкую улицу, прежде чем Кристофер успел догнать его. Когда Кристофер на всей скорости влетел туда, там уже никого не было. Но он знал: это точно был Такрой. Должно быть, мансарда где-то рядом. Остаток своего пребывания в Лондоне он провел, болтаясь в районе Ковент-Гардена, надеясь снова увидеть Такроя, но ничего не вышло. Такрой больше не появлялся.

Затем Кристофер отправился в дом дяди Конрада в Уилтшире, где главной неприятностью оказался кузен Фрэнсис. Кузен Фрэнсис был ровесником Кристофера и принадлежал к тому типу мальчиков, которых Феннинг называл «самодовольный болванчик». Кристофер презирал Фрэнсиса за это, а Фрэнсис презирал Кристофера за то, что тот вырос в городе и никогда не участвовал в псовой охоте. Существовала и другая причина, которая выяснилась, когда Кристофер в седьмой раз тяжело упал с самого спокойного пони в конюшне.

– Не умеешь колдовать, да? – поинтересовался Фрэнсис, самодовольно глядя на Кристофера сверху вниз со значительной высоты своего изящного гнедого мерина. – Неудивительно. Всё твой отец виноват, что женился на той ужасной женщине из Аржанов. Никто в моей семье теперь не желает его знать.

Поскольку Кристофер был уверен, что Фрэнсис использовал магию, чтобы сбросить его с пони, он мог только стиснуть зубы и подумать, что папа счастливо избавился от этой конкретной ветви Чантов. Возвращение в школу стало облегчением.

И даже более чем облегчением. Начался сезон крикета. Кристофер моментально сделался одержим крикетом. Как и Онейр.

– Это король игр, – благоговейно сказал Онейр и купил все книги по крикету, какие смог достать.

Они с Кристофером решили, что когда вырастут, станут профессиональными игроками в крикет.

– А отцовский бизнес может катиться на все четыре стороны! – заявил Онейр.

Кристофер согласился, только в его случае это были мамины планы насчет Общества. «Я сам буду решать!» – подумал он, чувствуя себя так, словно освободился от обета. Он с удивлением обнаружил, насколько решительным и честолюбивым оказался. Они с Онейром тренировались целыми днями, а Феннинга, у которого не слишком хорошо получалось, убедили бегать за мячами. В промежутках они говорили о крикете, а по ночам Кристофер видел обычные нормальные сны – исключительно о крикете.

Необходимость в четверг отказаться от снов о крикете и встретиться с Такроем в Пятой серии ощущалась как досадная помеха.

– Я видел тебя в Лондоне, – сказал ему Кристофер. – Твоя мансарда рядом с Ковент-Гарденом, не так ли?

– Ковент-Гарден? – безучастно переспросил Такрой. – Даже близко не была. Ты, наверное, видел кого-то другого.

И он упорствовал в этом, даже когда Кристофер в мельчайших подробностях описал, на какой улице это произошло и как выглядел Такрой.

– Нет, – сказал он. – Ты, видимо, побежал за совершенно незнакомым человеком.

Кристофер знал, что это был Такрой. Он был озадачен. Но продолжать спор не имело смысла. Он начал загружать повозку пахнущими рыбой свертками и вернулся к мыслям о крикете. Естественно, не думая о том, что делает, он выпустил один из свертков не там, где нужно. Сверток пролетел сквозь Такроя и шлепнулся на землю, источая еще более сильный рыбный запах, чем прежде.

– Фу! – воскликнул Кристофер. – Что это такое?

– Понятия не имею, – ответил Такрой. – Я у твоего дяди всего лишь мальчик на побегушках. В чем дело? Сегодня твои мысли где-то далеко?

– Извини, – сказал Кристофер, подбирая сверток. – Я думал о крикете.

Лицо Такроя просветлело:

– Ты боулер или бэтсмен?[3]

– Бэтсмен. Я хочу стать профессиональным игроком.

– А я боулер. Медленный крученый бросок. И не сочти за хвастовство, но я очень даже неплох. Я много играю за… ну, на самом деле это деревенская команда, но мы обычно выигрываем. К концу игры я, как правило, беру семь калиток, и могу также немного отбивать. Ты кем играешь – открывающим?[4]

– Нет. Я считаю себя игроком первого ранга[5], – ответил Кристофер.

Они говорили о крикете всё время, пока Кристофер загружал повозку. А потом отправились на пляж, где рядом с ними разбивались голубые волны прибоя, и продолжили говорить о крикете. Такрой несколько раз пытался взять гальку, чтобы продемонстрировать свои умения, но не смог стать достаточно плотным, чтобы удержать ее. Так что Кристофер нашел прибитую к берегу деревяшку и использовал ее вместо биты, а Такрой давал советы, как отбивать.