С чувством беспомощной ярости Кристофер ступил в нарисованный мелом рисунок и стоял там, пока Флавиан Темпл разглядывал его через похожую на телескоп штуку. Наверняка есть способ сделать так, чтобы казалось, будто у тебя только одна жизнь, подумал он. Должен быть! Но он понятия не имел, что это за способ.

Флавиан Темпл нахмурился:

– Я вижу только семь жизней.

– Он уже потерял ДВЕ, ты, толстый молокосос! – проревел доктор Посан. – Они, что, ничего тебе не рассказали? Скажи ему, Чант.

– Я уже потерял две жизни, – услышал Кристофер свои слова.

На узоре были какие-то чары. Потому что иначе он стал бы всё отрицать.

– ВИДИШЬ? – рявкнул доктор Посан.

Флавиан Темпл сумел превратить вздрагивание в вежливый поклон.

– Вижу, доктор. Раз так, я, конечно, заберу мальчика на беседу с монсиньором де Виттом. Окончательное решение может принять только монсиньор де Витт.

Кристофер воспрянул духом. Возможно, еще ничего не устроено. Но папа, похоже, считал, что устроено. Он подошел и обнял Кристофера за плечи.

– До свиданья, сын мой. Я очень счастлив и горд. Попрощайся с доктором Посаном.

Доктор Посан тоже вел себя так, словно всё уже устроено. Его кресло прокатилось вперед, и он протянул Кристоферу большие багровые пальцы-бананы.

– Пока, Чант. Не обращай внимания на их официальные манеры. Этот Флавиан – просто глупый государственный служащий, как и все они.

Когда Кристофер пожал багровые пальцы, на ручке кресла доктора Посана материализовалась старая миссис Посан в хрустящей белой ночной рубашке, держа свернутое в полосатый узел вязанье.

– До свиданья, дитя, – сказала она. – Ты очень хорошо читал. Вот подарок, который я связала для тебя. Он наполнен защитными чарами.

Она наклонилась вперед и обернула вязанье вокруг шеи Кристофера. Оно оказалось шарфом футов десять длиной с полосками всех цветов радуги.

– Спасибо, – вежливо произнес Кристофер.

– Подвинься… э, Кристофер… но не покидай пентаграмму, – сказал Флавиан.

Он шагнул обратно внутрь мелового рисунка, заняв больше половины пространства, и взял Кристофера за руку, чтобы удержать его внутри. Старая миссис Посан помахала высохшей рукой. Больше никто ничего не говорил, и Кристофер вдруг обнаружил, что находится в другом месте. Это выбивало из колеи еще сильнее, чем когда папа увел его из школы.

Они с Флавианом стояли в гораздо большей пентаграмме, выложенной из белых кирпичей или плиток на полу величественного помещения со стеклянным куполом высоко над головой. Под стеклянным куполом на следующий этаж изгибом поднималась величественная лестница из розового мрамора. По кругу располагались открытые двери, величаво обшитые панелями, с возвышавшимися над ними статуями – над самой величавой еще и располагались часы. Со стеклянного купола на длинной цепи свисала громадная хрустальная люстра. Позади Кристофера, когда он повернулся посмотреть, оказалась большущая входная дверь. Он понял, что находится в вестибюле громадного особняка, но никто не додумался сообщить ему, где он.

Вокруг выложенной плиткой пентаграммы стояли ждавшие их люди. И все они тоже выглядели величаво и мрачно! И мужчины, и женщины были одеты в серое и черное. Мужчины носили ослепительно белые воротники и манжеты, а женщины – аккуратные черные кружевные митенки. Кристофер чувствовал на себе их взгляды – оценивающие, неодобрительные, холодные. Под этими взглядами он сжался в маленького неопрятного мальчика и с предельной ясностью осознал, что на нем та же самая одежда, в которой он ушел из школы.

Прежде чем он успел сделать что-то еще, к нему шагнул мужчина с заостренной седой бородкой и забрал полосатый шарф.

– Ему это не понадобится, – потрясенно сказал он.

Кристофер подумал, что это Габриэль де Витт и приготовился возненавидеть его. Но Флавиан, извиняясь за Кристофера, ответил:

– Конечно, нет, доктор Симонсон. Знаете, ему дала это старая леди. Мне…

Кристофер решил ненавидеть бородатого человека в любом случае.

Одна из леди – невысокая и пухлая – шагнула вперед.

– Спасибо, Флавиан, – произнесла она решительным командирским тоном. – Я отведу Кристофера к Габриэлю. Следуй за мной, молодой человек.

Она развернулась и, шурша юбкой, направилась к розовой мраморной лестнице. Флавиан слегка подтолкнул Кристофера, и Кристофер вышел за пределы узора и последовал за ней, чувствуя себя ужасно маленьким и грязным. Он знал, что воротник у него торчит с одного бока, а ботинки запылились, и он чувствовал дырку в левом носке, выглядывавшую из ботинка и красующуюся перед всеми в вестибюле, пока он поднимался следом за леди.

Наверху лестницы находилась высокая, крепкая на вид дверь, единственная в ряду выкрашенная в черный. Леди прошуршала к черной двери и постучала. После чего открыла ее и твердо подтолкнула Кристофера внутрь.

– Вот он, Габриэль, – сказала она, закрыла за ним дверь и ушла, оставив Кристофера одного в овальной комнате, в которой царили не то сумерки, не то закат.

Комната была обшита панелями из темно-коричневого дерева, на полу лежал темно-коричневый ковер. Единственной мебелью здесь был громадный темный стол. Когда Кристофер вошел, из-за стола воздвиглась высокая худая фигура – примерно шесть футов шесть дюймов[8] тощего старика, понял Кристофер, когда его сердце перестало колотиться. Старик обладал копной седых волос и самыми белыми руками и лицом, что Кристофер когда-либо видел. Его брови нависали, а скулы выступали широкими гребнями, отчего глаза казались запавшими и пристальными. Нос походил на крючковатый клюв. Нижняя часть лица старика сходилась в маленькую острую точку подбородка, с длинным жестким ртом над ним. Рот открылся, произнеся:

– Я Габриэль де Витт. Вот мы и встретились снова, господин Чант.

Кристофер знал, что запомнил бы, если бы видел этого старика прежде. Габриэль де Витт был еще примечательнее доктора Посана.

– Я ни разу в жизни вас не видел, – сказал он.

– Я встречался с тобой. Ты был в тот момент без сознания. Полагаю, это доказывает, что наш человек странным образом ошибся в тебе. Теперь я с одного взгляда вижу, что у тебя семь жизней, а должно было быть девять.

Кристофер заметил, что в сумеречной комнате довольно много окон – по меньшей мере шесть, – располагавшихся изогнутым рядом высоко под потолком. Потолок был вроде как оранжевым, и из-за этого казалось, будто он поглощает весь свет из окон. Тем не менее для Кристофера оставалось загадкой, как комната с таким количеством окон может быть такой темной.

– Несмотря на это, – продолжил Габриэль де Витт, – я в больших сомнениях, брать ли тебя. Твоя наследственность, откровенно говоря, ужасает меня. Чанты выдают себя за род респектабельных кудесников, но в каждом поколении у них появляется паршивая овца. В то время как Аржаны, хотя и общепризнанно одаренные, принадлежат к тому типу людей, с которыми я бы не поздоровался, встретившись на улице. И эти черты проявились в обоих твоих родителях. Насколько я понимаю, твой отец – банкрот, а твоя мать – презренная карьеристка.

Даже кузен Фрэнсис не говорил ничего настолько бестактного. Кристофера охватил гнев.

– О, спасибо, сэр. Нет ничего лучше подобного вежливого сердечного приема.

Орлиные глаза старика уставились на него. Де Витт казался озадаченным.

– Я посчитал, что будет справедливо говорить с тобой откровенно. Я хотел, чтобы ты понял: я согласился стать твоим законным опекуном, поскольку мы не считаем твоих родителей подходящими людьми для воспитания будущего Крестоманси.

– Да, сэр, – гнев Кристофера возрос как никогда. – Но не стоило утруждаться. Я не хочу быть следующим Крестоманси. Я скорее потеряю все свои жизни.

Габриэль де Витт проявил признаки нетерпения:

– Да, да, так часто происходит, пока мы не поймем, что эту работу необходимо делать. Я сам отказался от должности, когда мне впервые ее предложили. Но мне было за двадцать, а ты лишь ребенок, еще меньше способный принимать решения, чем я тогда. Кроме того в этом вопросе у нас нет выбора. Ты и я – единственные кудесники с девятью жизнями во всех Родственных мирах.