— Брат мой, почему ты скорбишь? Избавление близко!

— Разве ты не знаешь, что Небесный Бык носится по улицам города?

— Да, Гильгамеш, бык носится по городу! Именно сейчас настала наша минута. Мы можем вызвать дождь с небес? Можем мы обратить песок в воду? Нет, нет и нет. Ничего этого мы сделать не можем. Но мы можем убить быка, брат. Мы можем убить быка! Наконец-то Инанна выплеснула свой гнев в один сосуд! Пойдем, Гильгамеш! Пойдем и разобьем наконец этот сосуд!

Глаза его сияли от возбуждения. Сила рвалась из его тела. Я воспрянул духом. Я улыбнулся в первый раз за столько дней и обнял его.

— Пошли, брат! — сказал он, и мы вышли на пыльные и грязные улицы искать Небесного Быка.

Был полдневный час. В этой страшной жаре улицы были пусты, но дорогу к быку спрашивать не пришлось. Я чувствовал его присутствие в городе, как чувствуется близость раскаленного клейма у щеки. Точно так же чувствовал его и Энкиду, в ком еще была жива острота чувств его прошлой жизни. Он подставил лицо ветру, раздувал ноздри, его уши ловили все шорохи. Он показывал, куда идти, и мы шли. В округе Льва мы натолкнулись на свежий навоз. В округе Тростника мы увидели перевернутые тележки торговцев, разбросанные по улицам товары, потому что здесь пронесся бык. А в округе, прозванном Улей, где на тесных улицах едва остается место, чтобы пройти, мы увидели выломанные из зданий кирпичи — там продирался бык.

Чуть позже мы наткнулись на кое-что похуже: камни мостовой были запятнаны кровью, а мужчина и женщина стояли с пустыми глазами, как статуи. Мужчина держал на руках изувеченное тело ребенка. Мальчик четырех или пяти лет, оказавшийся на дороге у быка. Я взмолился, чтобы Энлиль дал ребенку быструю смерть, но какую милость мог послать бог матери и отцу? Когда мы пробегали мимо, женщина узнала нас и протянула к нам руки, словно молила меня: «О царь, отдай мне обратно моего сына!» Я не мог сделать это для нее. Я не мог дать ей в утешение ничего, кроме крови проклятого быка. Только утешит ли это ее?

Смерть этого малыша, думалось мне, на совести Инанны. Вот как она служит своему народу, убивая невинных младенцев разъяренными быками!

Энкиду и я мчались вперед, с мрачными лицами, сосредоточенно. Еще немного — и мы свернули на Площадь Нингал. Тут мы и нашли того самого быка, дико скакавшего, словно игривый теленок.

Он был совершенно белый. (Все храмовые быки — белые). Он был огромен, глаза его были обведены красным, а рога острые и длинные, как копья. Они изгибались, как лиры. Я увидел на его передних ногах и груди брызги крови

— крови ребенка. Когда мы пошли на него, он почуял нас и остановился. Потом он развернулся и злобно уставился на нас своими горящими, как угли, глазами. Он фыркнул, затопал ногами, опустил голову — он готовился к нападению. Энкиду посмотрел на меня, а я на него. Мы с ним вместе убивали слонов, львов, волков. Мы даже убили демона, который вырывался из-под земли. Но мы еще ни разу не убили быка, а этот бык наслаждался в первый раз всей полнотой свободы после столь долгого плена. Он был полон своей силой, да вдобавок в нем была еще и сила Отца Энлиля. Я не сомневался, что этот бык в тот день был Небесным Быком, точно так же, как в определенное время Инанна-жрица становится Инанной-богиней, а Царь Урука — богом полей. Мы затаили дыхание и приготовились встретить его напор, зная, что это будет нелегкая победа.

Я поманил его рукой.

— Иди к нам, — шептал я, стараясь, чтобы мой голос звучал призывно. — Иди к нам. Иди. Иди. Я — Гильгамеш, а это Энкиду, мой брат.

Бык затопал копытами. Бык фыркнул. Бык поднял свою огромную голову и тряхнул рогами. А потом он набросился на нас, сорвавшись с места с величием и изяществом. Казалось он почти летел, когда несся к нам по площади Нингал.

Энкиду, смеясь, крикнул мне:

— Ах, брат, вот будет забава! Играй с ним! Играй! Нам нечего бояться!

Он побежал в одну сторону, я — в другую. Бык остановился на полном скаку, развернулся и помчался в бой снова. Потом остановился еще рае, снова развернулся, взбивая копытом пыль. Казалось, он недоуменно хмурился всякий раз, когда мы носились перед ним взад-вперед, хохоча, хлопая друг друга по плечам, играя. Бык плевал нам в лица пеной, хлестал нас хвостом, но догнать нас и затоптать не мог.

Пять раз бык бросался на нас, и пять раз мы проносились мимо него, пока он не разозлился. Потом он бросился на нас снова, лавируя с демонической хитростью, меняя свое направление столь же легко, как мальчишка-танцор при храме, прыгая то туда, то сюда. Он бешено прыгнул на Энкиду с опущенными рогами, и я испугался, что он пропорет моего брата, но нет! Как только бык оказался рядом, Энкиду протянул руки и схватился руками за рога, а потом легко забросил себя быку на спину, перевернувшись в воздухе! Он оседлал быка, крепко схватив его рога.

И тут началось такое, чего мир еще не видел. Энкиду, верхом на Небесном Быке, держа его за рога, крутил его башку то вправо, то влево. Бык в ярости вставал на дыбы, пытаясь сбросить Энкиду, но не тут-то было! Я стоял перед ними, глядя на эту картину с радостью и восторгом. Бык не мог избавиться от Энкиду. Он прыгал, ревел, топал копытами, швыряя вокруг себя клочья пены, а Энкиду крепко держался на нем. Он старался сломить сопротивление быка, заставить его склонить свою мощную голову. Я слышал раскаты хохота Энкиду, и сердце мое радовалось. Я видел, как руки Энкиду напряглись от усилий, и это зрелище доставляло мне удовольствие. Я смотрел как бык становится угрюмым и понурым. Но тут сражение получило неожиданный поворот. Бык, передохнув секунду, с новой силой рванулся, вскочил, стараясь с удвоенной силой стряхнуть Энкиду на землю. Я испугался. Но Энкиду совсем не выказывал страха. Он держался крепко, он вертел огромную бычью башку из стороны в сторону, пригибая ее к земле.

— Бей, брат! — вскричал Энкиду. — Бей, бей сейчас! Ударь его мечом!

Да, это был самый подходящий момент. Я рванулся вперед и, схватив меч, и вогнал его в шею быка. Я ударил его в затылок, глубоко всадив лезвие. Бык издал звук, какой издает море, откатываясь от берега, и глаза его подернулись пеленой, пылающая в них ярость потускнела. Какой-то момент он стоял неподвижно, потом колени под ним подломились. Энкиду ловко спрыгнул с него, приземлившись рядом со мной, мы засмеялись и обнялись возле умирающего быка, пока он не затих. Потом мы вырезали бычье сердце и здесь же, на месте, принесли его в жертву богу Уту-солнцу.

Я оглянулся кругом и на городской стене увидел фигуры людей. Я тронул Энкиду за плечо и показал туда.

— Там твоя богиня, — сказал он.

И точно, это была она. Инанна и ее прислужницы, должно быть наблюдали борьбу с быком. Я чувствовал жар и силу ее ненависти даже на расстоянии. Я приставил ладони ко рту и прокричал:

— Смотри, жрица! Мы убили твоего быка! Скоро, наверное, придут дожди!

— Горе тебе! — ответила она голосом как из преисподней. — Горе Гильгамешу! Горе тому, кто осмеливается перечит богине! Горе убийце Небесного Быка!

На это Энкиду прокричал ей:

— Горе тебе, каркающая ворона! Получай мою жертву!

Он дерзко вырвал мужские части быка и со всей силой швырнул их так, что окровавленное мясо шлепнулось о городскую стену почти у ног жрицы. Он засмеялся своим раскатистым смехом и крикнул:

— Тебе, богиня! Нравится? Попадись ты мне в руки, я бы замотал тебя всю бычьими кишками!

В ответ на это святотатство она прокляла нас, Энкиду и меня, а люди возле нее на стене — жрицы, прислужники, храмовые блудницы, писцы — все, кто пришел посмотреть, как бык нас уничтожит — подняли страшный плач и жалобные моления.