Я стал бояться таких вещей, каких никогда не боялся прежде. Однажды на горном перевале до моих ноздрей донесся запах льва. Воздух был холоден и колол ноздри. Запах льва был резкий и острый. Если бы я тогда был Гильгамеш, а возле меня был бы Энкиду, мы бы взбежали по скалам и поохотились на этих львов ради их шкур и сделали бы из них плащи, прежде чем лечь спать. Но Энкиду был мертв, а я больше не был Гильгамеш. Я был никто, я был безумен.

Страх напал на меня и я задрожал. Я поднял глаза. Луна сияла, словно большой светильник над острыми пиками гор, и я взмолился богу Нанне:

— Защити меня, молю тебя, ибо я боюсь.

Эти слова, «Я БОЮСЬ», прозвучали для меня так странно, когда я их произнес, словно еще жива была частица Гильгамеша. «Я БОЮСЬ». Разве я когда-нибудь говорил прежде эти слова? Да, я и раньше боялся смерти, но бояться львов?

Нанна сжалился надо мной. Он послал мне глубокий сон. Мне снились сады и цветы, а когда утренний свет озарил мир и разбудил меня, я увидел вокруг себя львов, радовавшихся жизни. Теперь я не почувствовал в себе никакого страха. Я взял в руки топор. Я вытащил из-за пояса кинжал. Я ворвался в гущу этих львов, словно стрела, выпущенная из лука. Я убил двух-трех и разогнал остальных. Это было лучше, чем ежиться от страха и закрывать голову руками. Но я все еще был безумен.

В другом месте, где деревья росли густо и листья у них были, как маленькие острые наконечники стрел, я увидел птицу Имдугуд, примостившуюся на ветке. Ее острые красные когти глубоко впились в дерево. Птица Имдугуд узнала меня и окликнула:

— Куда ты держишь путь, сын Лугальбанды?

— Это ты, птица Имдугуд?

Она расправила крылья, они у нее похожи на орлиные, и выпрямила шею, на которой сидела львиная голова. Глаза ее горели, будто были украшены драгоценными камнями. Я сказал ей:

— Я смерти боюсь, птица Имдугуд. Я ищу такое место, где бы смерть не могла меня найти.

Она рассмеялась. Смех ее был, тихий и страшный, как смех львицы.

— Смерть нашла Энкиду. Смерть нашла Думузи. Смерть нашла героя Лугальбанду. Почему ты думаешь, что смерть не найдет Гильгамеша?

— Я на две трети бог и только на треть — человек.

Она снова рассмеялась.

— Тогда две трети тебя останутся жить, а умрет лишь треть.

— Ты смеешься надо мной, Имдугуд. Зачем быть такой жестокой? — Я простер к ней руки. — Что я тебе сделал, что ты надо мной смеешься? Ты мстишь за то, что я прогнал тебя с дерева хулуппу? Но дерево принадлежало Инанне. Я тебя просил по-доброму, ласково и вежливо. Помоги мне, Имдугуд.

Слова мои, казалось, проникли ей в душу. Она тихо спросила:

— Чем же я могу тебе помочь, сын Лугальбанды?

— Скажи мне, куда мне бежать, чтобы смерть не нашла меня?

— Смерть приходит ко всем, кто смертей, сын Лугальбанды.

— Ко всем без исключения?

— Без исключения, — сказала она. Потом, помолчав, она добавила: — Нет, все-таки было одно исключение, и ты о нем знаешь.

Сердце мое заколотилось. Я умоляюще сказал ей:

— Кто-то, кто избежал смерти? Я не могу вспомнить. Подскажи мне, подскажи!

— В своем безумии и отчаянии ты забыл героя Потопа.

— Зиусудра! Да, конечно!

— Он вечно пребывает в стране Дильмун. Ты это забыл, Гильгамеш?

Я дрожал от возбуждения. Это было как внезапная лихорадка. Для меня впереди забрезжил свет надежды. Я радостно воскликнул:

— А если я пойду к нему, Имдугуд? Что тогда? Поделится ли он со мной тайной, если я попрошу его?

Я снова услышал издевательский смех:

— Если попросишь? Если попросишь? Если попросишь?

Голос ее теперь напоминал карканье вороны. Она расправила свои огромные крылья.

— Проси! Проси! Проси!

— Скажи мне, как попасть туда, Имдугуд?!

— Спроси!

Теперь мне все труднее становилось ее рассмотреть. Воздух словно сгущался, и темные ветви деревьев казалось смыкались вокруг нее. И слышался ее голос все слабее: слова ее терялись в шуме крыльев и смеха.

— Имдугуд? — вскричал я.

— Проси! Проси! ПРОСИ!

Раздался сухой громкий треск. С дерева упала ветка, как это случается, когда лето бывает слишком сухим. Она упала к моим ногам. Когда я снова посмотрел наверх, то не увидел никаких признаков птицы Имдугуд на фоне бледно-голубого неба.

Да, Зиусудра. Я знал эту историю. Кто же ее не слышал?

Вот как спел ее мне арфист Ур-кунунна, когда я был ребенком во дворце Лугальбанды.

Давным-давно пришло такое время, когда богам надоел человеческий род. Грохот, шум, дрязги, поднимавшиеся к небу с земли, раздражали их. Больше всех рассердился Энлиль. Он воскликнул: «Ну как можно уснуть, когда они так шумят?!» И послал великий голод, чтобы уничтожить нас. Шесть лет не было дождя. Крупинки соли выступили из земли и покрыли поля. Погиб урожай. Люди поедали собственных дочерей, один дом пожирал другой. Однако мудрый и сострадательный Энки сжалился над нами и прогнал засуху.

Во второй раз разгневанный Энлиля наслал на нас чуму, и снова милость Энки принесла нам спасение. Те, кто заболел — выздоровели, а у тех, кто потерял своих детей — родились новые. И снова мир кишел людьми, и шум по-прежнему поднимался к небесам, словно рев дикого быка. Тогда снова проснулся гнев Энлиля. «Я не могу сносить этот шум», — сказал Энлиль богам, собравшимся на совет, и поклялся перед ними погубить род человеческий, утопив всех живущих на земле.

Повелитель вод — мудрый Энки, жил в бездонной пучине. Поэтому Энки поручили устроить страшный ливень, наводнение и потоп. Но так как Энки любил людей, он устроил так, что погибли не все.

В те далекие времена в городе Шуруппаке правил царь по имени Зиусудра, человек больших достоинств и набожности. Ночью во сне Энки явился к царю и прошептал ему: «Оставь свой дом! Построй ковчег! Покинь свое царство и спасай свою жизнь!» Он велел Зиусудре сделать ковчег равным по длине и ширине, сделать над ним крепкую крышу, чтобы защититься от потока дождя, и взять в свой ковчег семя всего сущего на земле, когда разразится великий потоп.

И сказал Зиусудра богу: «Я выполню наказ, о. господин мой. Но что мне сказать старшинам города и людям, когда они увидят, что я готовлюсь уплыть?»

На что Энки дал хитрый ответ: «Иди и скажи им, что ты узнал, что Энлиль возненавидел тебя, и ты не можешь жить в Шуруппаке или ступать ногой на землю, которой правит Энлиль. Поэтому ты должен искать убежища в глубокой пучине, там, где правит бог Энки. Но, уходя, скажи им, что, когда ты уйдешь из города, Энлиль дождем прольет на них свою милость, что на город Шуруппак польются отборная дичь, лучшая рыба, ливень пшеницы. Скажи им так, Зиусудра».

Поэтому, с приходом зари царь собрал вокруг себя своих домочадцев и приказал строить ковчег. Все принимали участие в строительстве, даже маленькие дети, подносившие корзины смолы. На пятый день Зиусудра прикрепил киль и обшивку. Стены были сто двадцать кубитов высотой и палубы были сто двадцать кубитов длиной, а весь корабль был шириной с поле. Он построил шесть палуб и разделил нутро корабля на девять частей, разгородив их плотными и крепкими перегородками. Он законопатил все щели, отложил про запас дерево, чтобы чинить ковчег, если понадобится. Пропитка дерева потребовала много мер масла. Каждый день он забивал быков и овец для строителей, и давал им красное и белое вино в изобилии, словно это была речная вода, так что они каждый день пировали так, словно это был новый год. На седьмой день ковчег был завершен.

Трудно было спустить его на воду. Потом царь погрузил на него все свое золото и серебро, посадил на борт всех людей своего дома и всех своих ремесленников, а также животных и скот каждого рода, каждой твари по паре, и животных, пасущихся в лугах, и диких зверей степей и гор. Он знал, что скоро на земле настанет час потопа.

Небо потемнело и задул ветер. Зиусудра сам взошел на борт ковчега и плотно законопатил все отверстия. На заре на краю неба появилась черная туча, разразился гром и страшный ураган. Боги восстали против мира, и засверкали молнии. Это были факелы богов, поджигавшие землю. Ревели бури, ливни потоками устремлялись на землю. И Земля раскололась, словно сосуд, который швырнули об стену.