— Фу-х! Напугала! И в кого?

— В Лукаса! — недолго думая.

— Ум-м, — Оливия прикусила кончик указательного пальца. — Что-то есть в нем странное. Не могу определить: жесты, походка, вампирская бледность… — она что-то еще говорила, я не вслушивалась.

Взор то и дело метался по залу, чтобы остановиться на столике, за которым сидел Макс. Теперь он изучал меню.

— Знаешь, этот даже сексуальнее будет! — до моего сознания пробился голос Лив.

С трудом отвела глаза от Макса и посмотрела на девушку.

— Прости, я сегодня ужасно рассеяна!

— Не то слово! Спишем все на перелет! Но вот в любви к этому Лукасу я уже сомневаюсь! Ты же буквально слюни пускаешь на этого блондина!

Больше я старалась себя не выдавать, посматривая на Макса украдкой, болтая с Оливией о пустяках, рассказывая о Будапеште, что знала, повествуя о знакомстве и отношениях с Лукасом. Сумела заметить, что к Максиму подсела брюнетка, но она расположилась спиной ко мне, поэтому лица было не видно.

Пристальней рассматривать опасно, и я, сгорая от любопытства, продолжала беседовать с Лив. К своему собственному удивлению, не испытывала ни ревности, ни злости, ни ненависти. Словно та Лизавета Москвина, которая была замужем за Максимом Кравцовым, сгорела, как феникс, а из пепла постепенно возродилась совсем другая — Елисава, та, которую хотела бы видеть крестная.

Усмехнулась, спрятала улыбку, подняв бокал, отпивая, и увидела, как мимо нашего столика шествует женщина, которая пришла с Максом.

Красивая, сексуальная, и даже слишком! Мужчины, сидящие за столиками, как один, смотрели ей в спину, прекращая жевать и разговаривать. Один даже телефон выронил, бедолага, так увлекся!

Я оценивала незнакомку, пытаясь понять, с кем общается Макс. Лицо ее смело можно было назвать прекрасным. Шелковистая, тонкая кожа с нежным, легким румянцем; мягко изогнутый в улыбке чувственный рот. Она точно знала, чего хочет от жизни, и какую реакцию вызывает у мужчин. Черные шелковистые брови изгибались дугами, ресницы тоже черные — густые и длинные, а под ними сверкали, как дорогие топазы, огромные, светлые глаза.

Удивительные, редкие, таких у обычного человека не увидишь.

Брюнетка прошла мимо, источая сладкий аромат духов.

— Хищница! — объявила Оливия. — Знаем мы таких! — презрительно.

— Да, — здесь я с ней согласилась и мысленно добавила: «Полукровка. Та, что была тогда с Айвеном и другими! Только в ту ночь она была одета гораздо скромнее и вела себя менее вызывающе! Но что она делает с Максом?!» — вопрос, на который я не могла придумать ответ, как ни старалась.

— Гляди-и-и, — одурело протянула Оливия.

Я панически заозиралась, решив, что раз здесь брюнетка, то и Айвен может быть где-то поблизости. Почему-то подумалось, что это его Лив увидела.

— На что глядеть? — я ошалело крутила головой.

— Русский подсыпал что-то в бокал хищнице! — прищелкнула языком Оливия.

— Зачем? — я задавала вопрос не ей, а самой себе, лихорадочно перебирая все, что сумела узнать. Подходящего варианта не нашлось.

— Откуда же я знаю?! — возмутилась Лив.

— Тогда давай наблюдать, — предложила, что выгодно мне.

— Не знаю, — поначалу засомневалась она, — быть может, стоит…

— И что скажем? — оборвала Оливию, зная, что услышу дальше. Сейчас она предложит обратиться к менеджеру ресторана, и для меня все закончится.

Проще встать и уйти.

— Есть видеокамеры и…

— Тогда давай подождем развития событий, работники и хозяева ресторана сами разберутся! — сказала я, кивнула официанту принесшему заказ и ожесточенно вонзила вилку в кусок аппетитного мясного куска.

— Ты всегда была заядлой авантюристкой! — после того, как официант ушел, отозвалась она.

— Как и ты! — сказала, не думая, и снова угадала.

Лив, видимо на правах старшей сестры, качнула головой, как будто не одобряла, но потом все же согласилась. С ее места было удобнее наблюдать. Я же сидела, как на иголках, с трудом глотая пищу, стараясь уследить за ходом событий.

Они развивались с головокружительной скоростью. Я только приступила к десерту, а Макс уже подозвал официанта, чтобы попросить счет. Брюнетка сидела молча, склонив голову на плечо, иногда она потирала виски, точно чувствовала боль. Затем и полукровка, и мой бывший поднялись, он широким жестом кинул на стол деньги. Позер! Она пошатнулась и Макс, как истинный джентльмен, кем отродясь не был, подбежал и поддержал ее.

— Что он задумал? — Оливия, воспринимающая все близко к сердцу, в панике осмотрелась.

— Сейчас узнаем! — стискивая зубы, отозвалась я.

— Что это? Не пора ли?.. Я звоню в полицию! — неуверенно, путаясь в словах, сказала Лив.

Я, закончив свой обед, медленно встала и, заметив, как Оливия дрожащими руками вынимает из сумочки свой айфон, пошла за Максом и его спутницей, которая с каждой секундой чувствовала себя все хуже. Я шла за ними, не таясь, Максим оглядывался, видел, что двигаюсь следом, нервничал сильнее. Проклинал, наверное, матерился, но я не отставала.

Мы дошли до его автомобиля, припаркованного за углом здания. Брюнетка уже была без сознания.

— Добрый день, я могу чем-то помочь? — широко улыбаясь, как истинная американка, спросила я.

— Все в порядке! — на ломаном английском ответил он, дергаясь, будто от боли.

— Милый мой, с языками у тебя еще в школе были огромные проблемы! — сказала я на русском.

— Мы знакомы? — он замер, связка ключей, которую держал в руке, пытаясь открыть дверцу машины, с громким звуком упала на асфальт.

— Не узнаешь? — ядовито вопросила я.

— Лизка? — сглатывая, так что дрогнул кадык на его горле, откликнулся Макс. Но тут же его лицо приобрело злое выражение, глаза сузились, скулы напряглись. — Что ты здесь делаешь, тварь?!

Ох, как! Стало понятным, он откуда-то знает и о тарланах, и о полукровках, и эту он явно не на чай пригласил!

— Зачем тебе полукровка? — прямо поинтересовалась я.

— Хочешь спасти подружку? — оскалился Макс, и я поняла, что совсем не знала бывшего мужа. Горечь на языке захотелось смыть, но нечем.

— Она мне не подружка, как и ты больше не муж! Вы оба для меня чужие! — ответила совершенно спокойно.

Он мою откровенность не оценил. Улыбка стала шире, гадостнее, злее.

— Тебе меня не обмануть!

— И не старалась! — усмехнулась.

Он собирался что-то сказать, я размышляла, но по улице разнесся визг полицейских сирен, на который отозвались мы оба. Он выругался, бросил полукровку на дорогу и кинулся бежать. Времени раздумывать у меня больше не осталось. Я должна узнать, что делает в Нью-Йорке мой бывший муж.

Сейчас о проблеме было известно только со слов одной стороны, но ведь есть и другая. Орден! Возможно, здесь замешан он! Поэтому мне жизненно необходимо узнать больше!

Развернулась с намерением рвануть следом за Максом. Но, как вспышка, промелькнул его образ, тот, который никогда не видела. Эти глаза, наполненные ненавистью, сквозь которую нет-нет, да промелькнет затравленное выражение. Что ему наплели? А он? Горечи во рту прибавилось.

Человек, который знал меня с первого класса, просто взял и поверил!

Все, что оставалось в душе к нему, выгорело дотла. Боль не смогла стереть и слеза, прокатившаяся по щеке. Я не буду рыдать по тому, что было! Мне нужно позаботиться о своем будущем! Стерла влагу тыльной стороной руки, выпрямилась.

«Наконец, я добилась своего!» — довольно хмыкнула невидимая Ярослава.

«Расскажи мне об Ордене!» — не отвлекаясь, мысленно попросила я.

«Что говорить? Признаю, есть некая сила, желающая уничтожить тарланов и полукровок! Этакие псевдо спасители всего человечества, а на деле кучка алчных людишек, мечтающих о бессмертии!»

«Давно они появились?»

«Века три назад, может, раньше. Я помню только каких-то церковнослужителей, гоняющих дьявола и ведьм, то есть полукровок. Бьянка говорила тебе, что потомки тарланов долго не живут, теряют разум и… в общем, все закономерно. Как зародился Орден? Ходят слухи, что один монах, шибко ратующий за справедливость, собрал вокруг себя верных людей, назвал группу пафосно Орден Спасения Человечества — все слова с заглавной буквы — и принялся искать способы вычислить и убить нас. Кто-то из полукровок раскололся под пытками и сдал нас со всеми потрохами. Ну, даже получилось один раз поймать и убить истинную. Только Раэль — одна из нас — сама пришла, ей надоела жизнь. Дура! Могла бы придумать что-то иное!» — в голосе крестной слышалось ничем неприкрытое презрение.