Кому именно говорил?
Да некой Елене Эгерт. А если той не окажется дома, то ее сестре.
Эгерт отсутствовала. Сестра сказала, что она куда-то уехала и вернется через несколько дней. Поэтому Драуле оставила ей записку, предназначавшуюся Елене.
Соколова спрашивала ее о чем-либо?
Только об одном - требуется ли ответ. Ответа Муратов не ждал.
Я на всякий случай спросил, имеется ли на квартире Соколовой телефонный аппарат. Нет, телефона она не заметила. Если бы он был, Христофору Николаевичу вряд ли потребовалась бы ее помощь.
"Мне только надо сообщить Христофору Николаевичу, что я выполнила его поручение", - неуверенно сказала Эмма Драуле, которая готова была тотчас же мчаться на вокзал.
Я галантно заверил ее, что с удовольствием возьму это на себя. Впрочем, если она хочет, то может черкнуть Муратову несколько слов - телефон его, к сожалению, неисправен. Ее записку незамедлительно доставят адресату.
Она последовала моему совету и тут же набросала несколько строчек. Затем прибыл присланный Зигмундом сопровождающий, и Драуле была передана с рук на руки.
Таким образом, у нас имелись все основания быть довольными друг другом.
Драуле уехала в тот же день, а на следующий Муратову передали ее прощальное послание, так что "динамитный старичок" мог считать свой долг перед Еленой Эгерт и Центророзыском полностью выполненным.
...Хвощиков сидел в неудобной позе на краю стула, терпеливо дожидаясь моего очередного вопроса. Но, насколько я понимал, он больше не располагал никакими сведениями ни об Афанасии, ни об Эгерт. Расспрашивать же его о Винокурове было бессмысленно. Когда Хвощиков уезжал из Москвы, мы даже не подозревали о существовании этого лихого гвардейца, перебежавшего дорогу Олегу Мессмеру. Поэтому, естественно, никакого задания относительно его Хвощиков не получал. Но я все же спросил, не интересовался ли он Винокуровым.
- Как же-с, как же-с, - к моему глубочайшему удивлению, весело заквакал он и потер указательным пальцем кончик носа.
Нет, не зря я обездолил артель "Раскрепощенный лудильщик". Хвощиков был рожден для уголовного розыска.
Но побеседовать о Винокурове нам не удалось. Дверь распахнулась, и в комнату вошел Борин. За его плечом белело лицо приказчика Филимонова. Обычно Борин предварительно стучался.
- Что случилось, Петр Петрович? - спросил я.
- Глазуков убит.
III
К двадцатому году упали в цене не только деньги, но и человеческая жизнь. Поэтому покойники в России исчезли. Их заменили "покойнички", "жмурики", "подснежники" (если трупы находили по весне), "мертвяки", "дохлики". Люди теперь не умирали. Они "откидывали копыта" "отдавали концы", "околевали", "играли в ящик", или, в лучшем случае, "загибались". Их не убивали, а "ставили к стенке" "разменивали", "шлепали", "цокали", "пришивали", "вздергивали", "отправляли на луну" и "в ставку Духонина". А о символе вечного покоя придумывали веселенькие загадки - "Начинка мясная, а пирожок из дерева...".
Но Борин отличался консерватизмом. Об цеплялся за вышедшие из употребления слова с тем же упорством, с каким, несмотря ни на что, продолжал носить галстук, бриться, подстригать бородку, усы, следить за ногтями. Поэтому Анатолия Федоровича Глазукова не "укокошили" и даже из "пристукнули", а респектабельно убили. Но все же то чего он опасался еще в восемнадцатом году, когда назвал мне на допросе Михаила Арставина, Дублета и Пушка, произошло: помер он без покаяния. Судя по всему, на это времени ему не оставили...
Труп члена союза хоругвеносцев обнаружила кухарка Глазукова, которая тут же кинулась к постовому милиционеру, а тот в свою очередь сообщил об убийстве в районный комиссариат. Когда Филимонов пришел к хозяину, в доме Глазукова уже находились работники уголовного розыска. А несколько позднее о случившемся Борина поставил в известность наш пост наружного наблюдения.
Было уже одиннадцать часов. Отослав Хвощикова отдыхать, я спросил у Борина, кого из бригады он направил на место происшествия.
- Там сейчас наши работники, которые вели наблюдение за домом.
- А кто дежурил?
- Агент первого разряда Прозоров и агент третьего разряда Синельников.
Оба агента были прикомандированными к бригаде сотрудниками Московского уголовного розыска и оба не имели никакого опыта розыскной работы, Прохоров попал в розыск после демобилизации по ранению всего три месяца назад. А стаж Синельникова был и того меньше. Вряд ли мог быть какой-либо толк от их участия в осмотре места происшествия.
Борин без слов понял меня и объяснил:
- Я туда сам хочу подъехать и уже заказал машину. Сейчас выеду.
- Вместе со мной, - сказал я.
Он наклонил голову.
- Выходит, убили под бдительной охраной вашего наружного наблюдения, а, Петр Петрович?
- Прозоров и Синельников не виноваты. Их обязанность - Кустарь. Инструкция.
Это я знал и без него. Но инструкция, однако, не предусматривала убийство человека, за домом которого следят работники милиции.
- Они слышали какой-нибудь шум, крики?
- Нет, говорят, все было, как обычно.
- Время убийства установили?
- Судебно-медицинский эксперт тогда еще не приезжал.
- Где обнаружен труп?
- В комнате, примыкающей к мастерской, - сказал Борин и взглянул в сторону сидящего на диване Филимонова. Это был деликатный намек: дескать, стоит ли вести подобные разговоры в присутствии приказчика покойного?
Филимонов, пресноглазый, с желтым, обескровленным лицом, сидел, уткнув подбородок в ладонь, и снизу вверх безотрывно смотрел на меня, будто чего-то ожидая.
- Вы в какое время обычно приходили к Глазукову?
- К Анатолию Федоровичу? - переспросил он меня, словно не понимая, о ком идет речь.
- Да, к хозяину.
- Как положено.
Я никак не мог преодолеть нарастающее раздражение:
- А как "положено"?
Филимонов замигал заплывшими глазами:
- Спозаранку положено. К семи, значит.
- Сегодня, выходит, запоздали?
- К Анатолию-то Федоровичу? - вновь переспросил Филимонов.
- К нему самому, к Анатолию Федоровичу.
- Выходит, запоздал.
- Почему?
Приказчик со всхлипом вздохнул: