Она явно не подозревала о той роли, которую они сыграли, покинув хранившийся у нее чемодан. Похоже, она не знала и о смерти Олега Мессмера, а тем более о том, что к этой смерти приложил руку Винокуров.

Что ж, Елена Петровна, с некоторыми материалами нашего розыскного дела я готов вас познакомить. Думаю, они вас заинтересуют.

Когда я читал бумаги, присланные Ягудаевым, я обратил внимание на некую деталь в прошлом любовницы генерала Волкова, а она была женщина с весьма богатым прошлым.

Теперь в сочетании с таким странным обстоятельством, как то, что серьги-каскады госпожи Бобровой-Новгородской в начале девятнадцатого года оказались у Ванды Ясинской после ее посещения Екатеринбурга, эта несущественная, казалось бы, деталь представлялась уже более существенной. Во всяком случае, возникшее предположение нуждалось в проверке. И проверке тщательной.

Ежели то, что я предполагал, соответствовало действительности, то все остальное, извлеченное из допроса Эгерт, отходило на второй план.

Но не будем загадывать.

Я задал ей несколько формальных вопросов, которыми обычно принято завершать допрос, а затем, будто бы между прочим, сказал:

- Кстати, Елена Петровна, может быть, я коснусь неприятных для вас воспоминаний, но уж таковы мои обязанности. Где вы жили во время... посещения в двенадцатом году Варшавы? Я имею в виду вашу совместную поездку с Винокуровым.

Эгерт была озадачена:

- В начале Винокуров снимал номер в гостинице "Бристоль", а затем мы переехали к его приятелю на дачу, расположенную под Варшавой на берегу реки Буго-Нарев. Но мне там не понравилось, и мы вернулись в "Бристоль".

- Если не ошибаюсь, тогда при гостинице "Бристоль" имелось кабаре "Белый филин"?

- Вы не ошибаетесь.

- Вы там бывали?

- Несколько раз.

- Певицу из кабаре помните?

- Эту белокурую девочку? - спросила Эгерт, и в ее голосе я почувствовал напряжение.

- Да, Ванду Ясинскую.

- Очень смутно. Кажется, она тогда находилась на содержании приятеля Винокурова... того, чьей дачей мы воспользовались. Запамятовала его фамилию.

- Ну а в Петрограде?

- Что - в Петрограде?

- Когда в конце шестнадцатого года Ясинская объявилась в Петрограде в театре "Веселая минута", вы с ней не встречались?

- С какой стати?

- Я просто спрашиваю.

- Нет, конечно. Она меня никогда не интересовала - ни как певица, ни как человек.

- А господина Винокурова?

- Думаю, ваш вопрос лучше всего адресовать ему, - раздраженно сказала Эгерт.

- Согласен. Но в данном случае мне хочется рассчитывать на вашу любезность.

Она усмехнулась:

- Ну что вам сказать? Знаю лишь, что эта певичка многим вскружила голову. Кто-то из-за нее разорился, кто-то собирался стреляться или даже застрелился - не помню. В общем, с ее именем были связаны скандалы. Она умела производить впечатление и превращать мужчин в свиней. Что же касается Винокурова, то даже не знаю, что сказать вам. Я ведь тогда совсем не интересовалась ни им, ни его жизнью. Но не думаю, чтобы он был среди ее поклонников. Нет, не думаю. При всех его недостатках, а их у него имелось неисчислимое множество, он обладал достаточно изысканным вкусом. Этого у него не отнимешь. Видимо, сказывалась порода. Я, признаться, верю в голубую кровь. Но разрешите и мне вопрос. Я донимаю, что при допросах этого не полагается...

- Нет, отчего же.

- Почему вас вдруг заинтересовала Ясинская? Ведь она уж наверняка не имеет никакого отношения ни к ценностям "Алмазного фонда", ни вообще ко всей этой истории. Уверена, что эта милая певичка уже давно поет или танцует где-нибудь в Париже, Праге или Берлине.

- Может быть, - согласился я, - но дело в том, что в девятнадцатом году она еще находилась в России.

- Вон как? - поразилась Эгерт. - Где же?

- В столице Колчака, в Омске, Елена Петровна.

- Любопытно.

- Безусловно. Но еще любопытней, что оттуда она ездила в Екатеринбург, где служил тогда господин Винокуров. А самое любопытное заключается в том, что из Екатеринбурга в Омск она привезла серьги-каскады, о которых мы с вами так подробно говорили, Елена Петровна.

Я взглянул на Эгерт и поразился: мне еще ни разу не приходилось видеть, чтобы лицо человека так быстро и так разительно менялось. Менялось на глазах. Посерела и обвисла кожа щек, запали глаза.

- Вы... хотите... сказать...

- Нет, Елена Петровна. Я ничего не хочу сказать. Абсолютно ничего, за исключением, понятно, того, что я вам уже сказал. Мне бы только хотелось, чтобы вы прочли вот эти документы.

- До-ку-менты?

- Да, вот в этой папке.

Я налил в мутный граненый стакан немного воды:

- Выпейте.

- Бла-го-дарю.

Она отстранила стакан. Как слепая, зашарила по столу, натыкаясь на лампу, чернильницу, пресс-папье.

Хвощиков поспешно протянул ей папку. Трясущимися руками она схватила ее, но не удержала. Папка выскользнула из рук и упала на стол.

- Вот здесь, - сказал Хвощиков и раскрыл папку на нужном месте. Прошу-с.

- Да, да... благодарю, - и вновь слепые руки зашаркали по столу.

Мне было неприятно наблюдать эту сцену. Кажется, нечто похожее испытывал и Хвощиков.

Болела голова.

За окном в четко разграфленных решеткой квадратах серело мутное, напоминающее суп из мерзлой картошки, небо. Будто подвыпивший мастеровой, покачивался тополек - единственное дерево, которое росло в обширном дворе Центророзыска. Оно напоминало о том, что где-то, совсем недалеко, есть леса, реки, озера. А впрочем, черт с ними, с этими лесами и озерами. Существуют ли они? Может, просто кем-то выдуманы от нечего делать.

Шелест страниц, прерываемый деликатным покашливанием Хвощикова. Сдавленный, словно гвоздь клещами, голос Эгерт:

- Мерзавец... Он подарил этой шлюхе украденные у меня серьги.

Всхлипывания. Шуршание переворачиваемых Эгерт страниц.

Теперь она, видимо, уже читает резолюцию директора колчаковского департамента милиции.

Как он там написал? Да... "Против ареста и этапирования О.Г.Мессмера в Омскую следственную тюрьму не возражаю..."

А может быть, уже добралась до уведомления начальника тюрьмы о смерти схимника Афанасия, которого никогда не причислят к великомученикам, упокой господь его беспокойную душу?..