"Так точно, - говорю, - понимаю: раз веских доказательств вины Кробуса нет, значит, надо выпускать. Ничего не поделаешь и ничего не попишешь законность. Пускай дышит всеми своими жабрами и дальше спекулирует, покуда по-настоящему не загремит. А потому, - говорю, - пусть эта миловидная гражданочка вытрет свои горючие слезы кружевным платочком и спокойненько почивает. С революционной законностью спору у нас нет - выпустим братца".

Начальство довольно. Дама всеми своими жемчужными зубками, как на экране синематографа, улыбается. А я грущу будто: тяжко, дескать, жулика выпускать.

Да только грусть та для вида...

Выхожу из кабинета - плясать хочется. Так бы я пошел вприсядку, ежели б не нога пораненная.

Влип, думаю, хитрован. По самую макушку влип.

Ведь я того Кробуса и всю его родню до сотого колена за прошедшие полмесяца вдоль и поперек доисследовал. И нрав, и биографию, и где у кого на каком месте бородавка растет или чирей вызревает. А ежели вызревает, то какой спелости и сочности. А потому досконально знаю: нет сестры у Кробуса. Братья есть, верно, а сестры нет. Значит, что? Вот то-то и оно...

Выпустили мы Кробуса. Ну, понятно, не одного - с "хвостиком". Все чин чинарем. А сами о "королеве" стали справочки наводить. Оказалось, что при деникинцах она с офицерами контрразведки хороводилась, всякие там картинки, камешки драгоценные да вещицы из золота коллекционировала. Ну и со спекулянтами на "черной" бирже пасьянсы раскладывала. А когда Советская власть установилась, то и такой мелюзгой, как Кробус, не брезгала. По домашности-де все пригодится.

Много чего о "королеве" узнали. А как узнали - с обыском к ней нагрянули.

Вот тут она и заплакала горючими слезами в кружевной платочек. И не зазря - было с чего плакать: тридцать семь старинных золотых монет изъяли да пяток золотых медалей.

Ну и пошли вопросики: как так - муж дьяк, а жена попадья?

Молчит. День молчит, другой, а там, глядишь, и заговорила. Стала на Кробуса капать. Так хитрована обкапала, что места живого не сыщешь. Уж он мне и то жаловался: "Выть, - говорит, - мне волком за мою овечью простоту!"

А там, глядишь, вывела "королева" и на Уварова...

Когда я слушал Сергея Яковлевича, у меня мелькнула некая мысль, а вернее, предположение - маловероятное, а потому и соблазнительное.

- Как фамилия дамы?

- "Королевы"-то?

- Ее самой.

- Ясинская.

- Ванда?

- Ванда. Ванда Стефановна Ясинская, - удивленно подтвердил Приходько, не забыв все-таки налить себе очередную кружку чаю.

С гостем из Харькова мы проговорили до вечера.

К концу нашей беседы я показал Приходьке несколько фотографий, в том числе фотографии Шидловского-Жаковича, Прозорова, Галицкого и Винокурова.

- Этого раньше видел, - сказал он, указывая на снимок Шидловского-Жаковича.

- Когда? Где?

- В Харькове, осенью девятнадцатого. Я тогда в подполье связным был. С партизанами связь поддерживал. Раза два видел его. Вот и запомнился. Офицер, фамилии не знаю. Будто в контрразведке служил. Вы о нем Леонова поспрашивайте. Он уж лучше, чем кто иной, знает. Все, что треба, от его получите - и что и как.

- Кто это Леонов?

- Василий Никанорович Леонов, - сказал Приходько. - Он в девятнадцатом был членом Харьковского подпольного большевистского ревкома. А теперь в Москве живет. Говорили, будто в ВСНХ служит. Поищите его.

- Ну как, Петр Петрович, - обратился я к Борину, - пошукаем Василия Никаноровича Леонова?

- Пошукаем, - усмехнулся тот.

- Видно, придется в Москву перебираться, - сказал Приходько.

- Зачем?

- Ну как же, где ж еще так украиньской мови научишься!

Из стенограммы допроса гражданки Ясинской В.С.,

произведенного в городе Харькове

инспектором бригады "Мобиль"

Центророзыска РСФСР тов. Суховым П.В.

С У Х О В. При обыске, учиненном у вас на

квартире агентами Харьковской ЧК, были обнаружены

старинные золотые монеты, медали, серьги в виде

бриллиантовых каскадов с грушевидными сапфирами,

серебряная брошь, представляющая собой узорчатую

двенадцатиконечную звезду с пятью крупными

бриллиантами в оправе из черного цейлонита, а также

золотой кулон с голубым бриллиантом весом девять

каратов тройной английской огранки. Что это за

драгоценности и каким образом они у вас оказались?

Я С И Н С К А Я. Я уже давала пояснения

следователю ЧК. Старинные монеты и медали

принадлежали моему другу, который, нуждаясь в

деньгах, просил меня и гражданина Уварова продать их.

Не имея должного опыта в финансовых операциях такого

рода, я вынуждена была прибегнуть к услугам

гражданина Кробуса как человека, сведущего в

нумизматике и коммерции. Часть ценностей была ему

обещана в качестве вознаграждения за хлопоты.

Серьги, брошь и кулон с голубым бриллиантом

являются моей собственностью и принадлежали мне

задолго до революции. Серьги и кулон получены на

бенефисах в Варшаве и Петрограде, а брошь досталась в

наследство от дяди, умершего в 1913 году в Кракове.

С У Х О В. Как фамилия вашего

друга-коллекционера?

Я С И Н С К А Я. К сожалению, вы его не сможете

допросить: он погиб еще в ноябре прошлого года. Вы же

не допрашиваете мертвых? Или уже и этому научились?

Монеты и медали - память о нем.

С У Х О В. Память не о нем, а память об

ограблении поезда.

Я С И Н С К А Я. Что вы этим хотите сказать?

С У Х О В. Вы не ответили на мой вопрос о

фамилии вашего друга.

Я С И Н С К А Я. Винокуров.

С У Х О В. Юрий Николаевич Винокуров?

Я С И Н С К А Я. Да.

С У Х О В. Заместитель начальника харьковской

контрразведки?

Я С И Н С К А Я. Я никогда не интересовалась

чинами и должностями своих друзей. Я его лишь знала

как очаровательного человека и чудака-коллекционера.

Разве этого недостаточно?

С У Х О В. Заключением экспертизы установлено,

что обнаруженные у вас старинные золотые монеты и

медали принадлежат Харьковскому музею. Вы этим

заключением, разумеется, тоже не интересовались?

Я С И Н С К А Я. Нет, не интересовалась.