На самом деле, нет никакой системы глобальной справедливости: ни бога, ни кармы. Легко быть хорошим перед богом, кармой или ещё какой-либо придуманной угрозой. Гораздо сложнее быть чистым перед другими и самим собой просто так. Я убеждён в этом так же, как спириты убеждены, что бог любит их. И это нельзя ни доказать, ни опровергнуть.

Мартин за всё это время не сказал ни слова, и, когда они остановились на поляне у старых лип, он продолжал идти вперёд.

 – Ты куда? – Окликнула его Элис.

 – К учителю Мельхо, учиться смерти.

Тропинка вела его через плотные заросли, это был сумрачный проход в сплошной стене кустов и деревьев. Где-то вверху, откуда иногда проникали призрачные пятна солнечного света, шумели птицы, шуршал ветер. А здесь — аккуратно подметённая дорожка, и ровные стены листьев и веток с обеих сторон.

Впереди загорелся солнечный просвет, и Мартин вышел на открытое пространство. Он оказался на скалистом уступе высоко над долиной, лёгкий ветер встретил его, принёс запах солнечного луга. На самом краю, действительно, стояла хижина. Тропинка кончилась, и Мартин пошёл прямиком по траве и, проходя в тени нависающих деревьев, внезапно наткнулся на лежащего человека. Это был седой старик, лицо его было бледным, глаза наполовину прикрыты. Он лежал неподвижно, казалось, он был мёртв. Мартин, не двигаясь, разглядывал его. Неожиданно человек открыл глаза и вздохнул. Потом быстро встал, даже вскочил, не помогая себе руками, одним сильным прыжком. И вот он уже стоял, испытующе глядя на Мартина.

 – Учитель Мельхо?

 – Да. – Голос у него был молодой и бодрый.

 – Торис просил научить меня смерти... Я Мартин.

 – Что ж... это можно. Но если хочешь постичь мою науку, тебе придётся учиться всю свою жизнь. И поймёшь её до конца только тогда, когда умрёшь.

Мартин кивнул. Он знал, что многие науки постигаются именно так, почти каждый учитель говорил ему подобные слова. Но начала можно изучить и быстрее, и потом, постепенно, совершенствовать своё умение самостоятельно. И поэтому он сказал:

 – Я знаю. И готов заниматься самостоятельно так долго, как это потребуется. Но сейчас мне нужны основы, и я хочу их узнать.

 – Какой быстрый... – Улыбнулся учитель. – Мы умираем всю свою жизнь, а ты хочешь научиться делать это сразу. Ну хорошо. Зачем это надо... В большинстве мы умираем неправильно...

 – Что значит, неправильно? А как правильно?

 – Тебе, наверное, говорил Торис, что смерть — это всего лишь возвращение, поэтому не надо её бояться, и принимать её надо с радостью. Тогда и жить ты будешь по-другому, и все вещи будешь воспринимать не так, как раньше. В жизни больше не будет страданий и разочарований.

Они сидели на краю утёса, Мартин слушал учителя и смотрел на долину. Тени гор медленно двигались, заслоняя блеск реки. Мартину показалось, что, если сидеть неподвижно, то время идёт по-другому, и он, действительно, видит это движение. Он вдохнул этот солнечный воздух, от чего чуть закружилась голова, а время снова пошло с нормальной скоростью.

– Вот, например, как ты дышишь? – Спросил учитель Мельхо.

Мартин пожал плечами:

 – Так, как хочет моё тело.

 – Это правильно, – кивнул учитель, – тело само знает, как дышать. Но иногда мы умнее своего тела и знаем наперёд, что нам предстоит, а оно не знает. Поэтому надо научиться управлять своим дыханием. Ты видел, как горит огонь в закрытой печи? Если приоткрыть дверцу, то он бурно разгорается, а если закрыть — почти гаснет. Как думаешь, почему?

 – Приток воздуха?

 – Правильно. Для горения нужен воздух. То же самое происходит у тебя в животе. Пища медленно сгорает, давая тебе силу. А для горения нужен воздух. Вот почему, если не дышать совсем — огонь внутри тебя потухнет и ты умрёшь. Но тебе, наверное, говорили, что нельзя умирать, не исполнив своего предназначения...

Теперь ты понимаешь, что дыханием можно регулировать скорость горения внутреннего огня. Ты, наверное, видел на ярмарке толстяков-булочников. Они много едят и тяжело дышат. Им приходится много дышать, чтобы успеть сжечь всё то огромное количество пищи, которое они в себя загрузили. Наверное, заметил, как им всё время жарко, так что пот выступает на их многочисленных подбородках. И живут они обычно недолго, потому что торопятся сжечь свой огонь.

Если хочешь жить долго — ты должен есть и дышать мало. Так, что посторонний даже не заметит, что ты дышишь. Постепенно, ты станешь худым и высушенным, как те старики, что живут по сто пятьдесят лет. Присмотрись к ним, понаблюдай за их дыханием.

И, напротив, если тебе надо поднять тяжесть, несколько жадных вдохов — и ты готов свернуть горы. Но нужно научиться не пускать энергию в голову, потому что воздух пьянит, а тебе этого не надо.

Ну, попробуй теперь дышать так, чтобы я не заметил. Так мало, как только можешь, лишь бы внутренний огонь не погас совсем. Это умение пригодится тебе дальше, когда ты приступишь к самóй науке смерти.

Мартин уже пробовал. Он начал в тот момент, когда Мельхо рассказал про толстяков. Этот образ так впечатлил его, что он сразу решил в старости стать уж лучше высушенным стариком с мудрым взглядом, чем пухлым булочником со множеством подбородков. Он сидел неподвижно, глядя на долину и старался почти не дышать.

– Хорошо. У тебя почти получается. Попробуй ещё меньше. Только не останавливай дыхание совсем, потому что тогда тебе очень скоро захочется вздохнуть, и всё придётся начинать сначала.

Но было поздно. Именно это и произошло. Мартин прерывисто вздохнул, и только тогда понял, что сделал...

– Ничего, научишься. Надо найти ту норму, меньше которой тебе нельзя. Это и будет твоя минимальная скорость жизни. И потом, когда тебе не нужно никуда торопиться, ты сможешь по желанию оставаться в таком состоянии много дней, без пищи и даже воды, ты сможешь хранить свою жизнь, а не расходовать её по пустякам. Ведь она принадлежит не только тебе, но и всему окружающему миру, и это плохо, раскидывать её, не позаботившись даже о том, чтобы кто-то подобрал брошенные тобой сокровища.

Вскоре Мартин почувствовал тяжесть в плечах и спине. Теперь он не мог думать ни о чём другом, и это сбивало его концентрацию.

 – Можно, я лягу?

 – Молодец. Ты сам дошёл до этого. Конечно же, ты можешь лечь... Теперь ты должен полностью расслабиться, начни с кончиков пальцев, постепенно расслабляй колени...

Скоро Мартин перестал чувствовать своё тело. Словно огромная колыбель, Земля под ним была как постель из мягчайшего пуха. Его словно влекла течением невидимая и неощутимая река. Высоко в пространстве над ним летела тёмная точка. По его желанию, он словно поднялся к ней ближе, она стала крупнее, обрела овальные контуры. Подсвеченный с одного края закатным солнцем, с другой — совсем чёрный, в темнеющем небе, на фантастической высоте резвился призрак Дэн Винский. Никто не смог бы постичь его ощущения, понять, каково это — быть дирижаблем и купаться в воздушных потоках на закате, над огромной горной страной.

Пожалуй никто, кроме Мартина.

Ему показалось, что внизу, в долине играет флейта, и что-то в её голосе показалось ему знакомым.

– Флейта — самый чуткий инструмент, потому что воздух, который в ней звучит, только что был у тебя внутри. То, как ты выдыхаешь его, отражается на звуке, и это происходит самым естественным образом, легко, как дыхание. Вот почему флейта так легко передаёт все чувства играющего.

Играть на флейте сложнее, чем на барабане, потому что здесь не только ритм, но и мелодия. Внутри барабана воздух. Чем больше барабан, тем больше в нём воздуха, тем неспешнее его вибрации, ниже его звук. Мы не можем менять его размеры, лишь только немного натягивать кожу, поэтому тон всегда один. А у флейты есть дырочки и воздух может сбежать через них. Если зажать их все, то звучит вся флейта целиком, если их открыть, воздух сбегает через первую же открытую дырочку, и можно считать что флейта стала короче. Чем меньше воздуха помещается, тем более быстрые вибрации он совершает, и тем пронзительнее её звук.