— Чем-то ты недоволен, мой господин? — спросила Черный Лотос. — Ты невесел. Почему? Ты вспоминаешь свой дом в Мемфисе? Ты был богат и беззаботен, а теперь ты трудишься день и ночь. Ты устал, мой благородный Анху. И зачем только ты встретил меня в этой знойной пустыне! Иной раз мне кажется, что я повинна в твоих бедствиях.

— О мой Черный Лотос! О каких бедствиях ты говоришь? Вся моя жизнь в Фивах — одна радость. Никогда прежде, в моем богатом доме в Мемфисе, я не знал таких радостей. Только в домике старого Тутмеса. В Мемфисе я украдкой занимался любимым делом. Я высекал статуи из камня, и, когда приносил свои изваяния в храм, я говорил, что это делал невольник из страны Куш. Я хотел изображать людей и животных во всей их необычайной красоте и гармонии, а мне приходилось собирать жертвоприношения Апису и уносить в дом отца богатые дары. Я охотно отправился по поручению отца за покупкой жертвенных животных, но боги были добры ко мне и привели меня в знойную пустыню в тот час, когда ваш караван с невольниками сделал там привал. Я вижу тебя, мой прекрасный Черный Лотос, моя принцесса, достойная лучшего в жизни, и я занимаюсь делом, которое дорого мне, как дыхание и разлив великого Хапи, дающего жизнь нашей земле. О чем же мне печалиться, моя принцесса?

— Но кто я, ничтожная рабыня? Разве к этому ты стремился, мой прекрасный Анху? Как грустно и прискорбно мне, что я больше ничем не владею, что нет у меня тех дивных садов, того дворца и той удивительной крепости, которой владел мой отец, правитель целой области! Все, что было мне подвластно, я бы отдала тебе, мой прекрасный Анху. Но у меня нет ничего, кроме моей любви.

— А твои удивительные глаза, говорящие лучше самого красноречивого языка? А вся ты, стройная и прекрасная, достойная быть для меня моделью великой Хатор, — разве этого мало? Никогда не думай о своем дворце, о своих садах и рабынях. Забудь все прошлое и думай только о настоящем. Впереди много хорошего. Сегодня утром меня разыскал хранитель царской одежды и заказал мне несколько драгоценных сундуков. Фараон собирается в страну Пунт, и ему нужны сундуки для хранения одежды и драгоценностей. Вот уж где я дам волю своей фантазии! Вдоволь потрачу золота, перламутра, эбенового дерева и слоновой кости. После того как мои помощники так хорошо выполнили мой замысел, после того как получилось такое красивое кресло, я не боюсь никакой работы. У меня хорошие помощники, они сделают все как следует. Важно только, чтобы мой папирус с рисунком был хорош. Да еще нужны драгоценности для украшений.

— А у тебя останутся обрезки для скарабея? — спросила Черный Лотос. — Мне хотелось бы постоянно носить с собой скарабея, сделанного твоими руками. Ведь я не могу носить с собой вот эту тяжелую статую, которую ты сделал для меня.

Черный Лотос вошла под низкие своды небольшой комнаты, где стояла на табурете черная статуя. В ней без труда можно было узнать молодую невольницу.

Однако Анху сказал жене, что это изображение богини любви и радости Хатор и по воле самой богини Черный Лотос похожа на нее.

Черный Лотос помолилась богине и пропела:

Черный Лотос сложила к ногам богини свежие фрукты. Богиня была снисходительной и милостиво приняла скромный дар женщины.

Гонец, посланный фараоном навстречу полководцу Хоремхебу, встретил войско в двенадцати часах ходьбы от столицы Египта Фив. Он вручил послание Хоремхебу, и, когда полководец прочел его, гонец спросил, будет ли ответ. Хоремхеб, подумав немного, сказал, что тотчас же напишет ответ. Он удалился в свой шатер и продиктовал писцу послание фараону:

«Его величеству царю Верхнего и Нижнего Египта, которому дана жизнь вечно в качестве царя превосходного, Тутанхамону, возлюбленному сыну Амона-Ра, озаренному жизнью на веки вечные.

И вот получил я прекрасное послание его величества — да будет он жив, невредим и здрав! — и понял я о великом даре. Нет нужды повторять слова, говорящие о моей преданности его величеству и готовности защищать владения царя обеих земель. Нет слов, которые смогли бы передать мои истинные и возвышенные мысли, рожденные в тот миг, когда я прочел строки его величества, возлюбленного Ра. Меня озарил свет истины, и многое я понял в этот миг. И вспомнил я свои жертвоприношения в храме Карнака и странное благословение верховного жреца Эйе. А великий жрец говорил мне, что должен я быть на страже и должен я помнить, что есть многие достойные воины, готовые занять мое место в случае неудачи моего похода. Й еще говорил Эйе о том, что его величество, да будет он здрав и невредим, недоволен мною. И чтобы я угождал ему, Эйе, и он вознесет молитвы, а угождать я должен такими бесценными дарами Карнакскому храму, каких прежде не знали жрецы. И назвал он тогда немыслимое количество золота, лазурита, оникса и драгоценных камней. Чтобы добыть все это, мне следовало ограбить все соседние страны и пойти войной на правителей, живущих далеко за пределами нашей досягаемости. И так все это было немыслимо, что я не счел возможным огорчать его величество, справедливейшего повелителя. Я повел войско по пути, указанному его величеством, и постарался вычеркнуть из памяти столь необычное благословение. А теперь, прочитав между строк недосказанное, я говорю то, что знаю. А сам увожу свое войско обратно и жду гонцов его величества с новым посланием. И готов я служить верой и правдой до последнего часа…… И еще я выполню свой долг перед его величеством, возлюбленным сыном Амона-Ра. Я посылаю папирус, найденный моим верным телохранителем в тот час, когда он выследил неизвестного ему человека и кинулся вдогонку. По всему видно, что папирус с донесением верховному жрецу. Но почему понадобилось донесение Эйе? Разве в моем шатре решаются дела жрецов и храмов? Пусть его величество судит сам. И пусть будут здоровы жены, вельможи, слуги и кони его величества. И пусть великий и божественный Амон-Ра покровительствует повсюду и всегда его величеству».

Гонец увез послание Хоремхеба, а войско прославленного полководца вернулось к стенам крепости на границе страны Куш, как повелел великий фараон.

Фараон уже поправлялся, когда гонец доставил ему послание Хоремхеба, но он был так слаб и немощен, что отказался сидеть на троне и присутствовать при церемонии приема иноземных послов. Он позвал Анхесенпаамон и показал ей послание полководца.

— О чем оно говорит? — спросил фараон. — Мне кажется, что твое недоверие к верховному жрецу Эйе справедливо. Мой жрец ведет себя странно и непонятно. Зачем он ругал Хоремхеба, говорил обо мне, ведь я не поручал ему этого? Как мне его понять?

— В твоем дворце, в твоем священном храме сидит хищный и злобный шакал. Ему надо поживиться, и он требует несметных сокровищ. Он требует для храма, но разве боги так ненасытны? О, я не дождусь того дня, когда место верховного жреца займет человек благородный и мудрый, достойный прикоснуться к священным статуям!

Фараон долго не отвечал, он казался растерянным. Но, подумав немного, сказал:

— Эйе делает странные вещи, но он любит меня. Я помню, как он заботился о моем здоровье, как лечил меня от тяжкого недуга. И когда я думаю о его советах, то понимаю, что все они были разумны. Ведь жрецы и ремесленники могли подняться против меня, и тогда повторилось бы все, что мы знаем из священного свитка. Я очень благодарен Эйе за то, что он напомнил мне об этом свитке. Когда мой писец прочел мне его, предо мной воскресла страшная картина опустошения. Я понял, что может погибнуть все царство, и я согласился тогда покинуть Ахетатон.