— Самый великий дар, величайший на земле, — жизнь. Хоремхеб достаточно умен, чтобы понять это. А гонца я пошлю тайно от старого Эйе. И на душе у меня водворится покой.
— Это очень разумно, мой повелитель! Ничего лучше не придумаешь. На этот раз Эйе не удастся сделать по-своему. Но и далее будет так же.
— Я жду тебя, мой господин, мой прекраснейший Анху, — говорила молодая женщина своему мужу, раскладывая на маленьком низком столике все лакомства, которые любил ее повелитель. — Посмотри, какие свежие, румяные лепешки с медом. А как хороши эти печеные рыбы с кислым виноградом. И еще здесь есть одно лакомство, о котором ты не знаешь, а сделано оно точно так же, как его делают во дворце великой госпожи.
— Что же это за лакомство? И почему ты устроила это пиршество? Разве сегодня день поклонения Амону?
— Ты так занят своей работой, так озабочен, что даже позабыл о моем обещании. А я обещала тебе пиршество в честь драгоценного ожерелья божественной госпожи. Благодаря твоему бесподобному мастерству мы владеем настоящим кладом. Посмотри, какое тяжелое ожерелье. Щедрость моей госпожи беспримерна. Когда я слышу о жадных и скаредных жрецах Карнакского храма, я еще больше ценю свою великую божественную госпожу. Могла ли я думать, что в неволе мне будет дано такое счастье!
— В чем счастье? — спросил, улыбаясь, Анху.^
— Во всем, мой повелитель. Ведь я была рабыней и числюсь рабыней, а живу лучше знатной и прислуживаю самой прекрасной женщине на свете. Да и принцесса свободная, неплененная, не отказалась бы служить при дворе царицы. Но главное — ты, Анху!
Черный Лотос грациозным движением поклонилась Анху, сидящему за работой, а затем жестом показала ему на соблазнительные яства. И Анху не стерпел, отбросил инструмент и одним прыжком очутился под навесом, искусно сделанным из листьев пальмы. Он сел.
— Я жду тебя, мой господин, мой прекраснейший Анху, — говорила молодая женщина своему мужу, раскладывая на маленьком низком столике все лакомства, которые любил ее повелитель. — Посмотри, какие свежие, румяные лепешки с медом. А как хороши эти печеные рыбы с кислым виноградом. И еще здесь есть одно лакомство, о котором ты не знаешь, а сделано оно точно так же, как его делают во дворце великой госпожи.
— Что же это за лакомство? И почему ты устроила это пиршество? Разве сегодня день поклонения Амону?
— Ты так занят своей работой, так озабочен, что даже позабыл о моем обещании. А я обещала тебе пиршество в честь драгоценного ожерелья божественной госпожи. Благодаря твоему бесподобному мастерству мы владеем настоящим кладом. Посмотри, какое тяжелое ожерелье. Щедрость моей госпожи беспримерна. Когда я слышу о жадных и скаредных жрецах Карнакского храма, я еще больше ценю свою великую божественную госпожу. Могла ли я думать, что в неволе мне будет дано такое счастье!
— В чем счастье? — спросил, улыбаясь, Анху.
— Во всем, мой повелитель. Ведь я была рабыней и числюсь рабыней, а живу лучше знатной и прислуживаю самой прекрасной женщине на свете. Да и принцесса свободная, неплененная, не отказалась бы служить при дворе царицы. Но главное — ты, Анху!
Черный Лотос грациозным движением поклонилась Анху, сидящему за работой, а затем жестом показала ему на соблазнительные яства. И Анху не стерпел, отбросил инструмент и одним прыжком очутился под навесом, искусно сделанным из листьев пальмы. Он сел на циновке у столика с едой, а рядом, поджавши ножки, уселась его жена в желтом покрывале с золотыми запястьями на руках. Но, прежде чем приняться за еду, Анху снова взял в руки золотое ожерелье, подбросил его, чтобы еще лучше почувствовать тяжесть сверкающего металла, и, снова полюбовавшись, сказал:
— Поверь мне, Черный Лотос, ни в храме, ни во дворце я бы не получил такой награды. Это дань великой госпожи твоему благородству, твоему уму и твоей заботливости. Оно принадлежит тебе, и как мне прискорбно, что ты не можешь его носить! Но если нельзя им украсить твою прелестную смуглую шею, я хотел бы за это ожерелье купить тебе молодую ловкую рабыню, она бы отлично вела хозяйство в нашем доме. Но…
— Нет, нет! Рабыня нам не нужна. Ты уже раз купил рабыню. Мой прекрасный Анху, разве твоя рабыня плохо служит тебе? Право же, я так стараюсь тебе угодить! Что бы я ни делала, я постоянно думаю о тебе…
— А я о тебе! — воскликнул Анху и, закинув голову, стал пить молодое вино из круглого глиняного кувшина.
— Я всегда помню, мой Анху, что ты покинул свой родной Мемфис из-за меня. Что ты отказался от беспечной жизни богатого человека из-за меня. И как это случилось, что ты вдруг увидел меня в этой страшной пустыне, и как тебе пришло в голову купить себе рабыню?
— Черный Лотос, в тебе такая причудливая смесь благородства, лукавства, смышлености и горделивости! Ты только сейчас дала мне понять, что сегодня исполнился год с того дня, когда я встретил тебя в пустыне. И так как этот день у нас с тобой священный, то ты и позаботилась об угощении. А говоришь об ожерелье, будто это самое главное. Что значит золото рядом с тобой?
— Ожерелье пригодится нам, Анху. Мы сохраним его. Кто знает, что ждет нас впереди. А вдруг твой отец разыщет тебя и надо будет бежать из Фив? Жрец, прислуживающий самому священному быку Апису, все может.
— Как он найдет меня, когда у меня совсем другое имя? Прошел целый год, и он давно привык к мысли, что меня увели кочевники. Он понял, что искать меня так же бесполезно, как бесполезно искать крошечный драгоценный камень на песчаной тропе в пустыне. Он хотел сделать из меня жреца храма Птаха, а я давно уже понял, что создан для другого. Я люблю свое занятие и считаю его столь же священным, сколь священны занятия жрецов. Да и кто бы увековечил лик великого божества, если бы не искусные руки скульптора и художника?
— Но когда ты покинул Мемфис с поручением отца, ты ведь не собирался поселиться в Фивах?
— Ведь я не знал, что встречу свою принцессу, предназначенную мне богами. А когда я встретил свою принцессу, когда увидел печальные глаза Черного Лотоса, я решил, что на то воля богов, и отдал перепившимся воинам все свое достояние — за тебя, мой Черный Лотос. И право же, я не жалею. Я счастлив всем, что имею. Я молю великого Птаха, чтобы он простил меня и не причинил мне огорчений. Мне было бы спокойней, если бы ты сидела в этом бедном доме, а не прислуживала великой госпоже. Но раз уж так случилось, не будем печалиться.
— Старая Тии, приглашая меня во дворец царицы в качестве прислужницы, никогда не думала, что я буду пользоваться покровительством. Великая госпожа оказывает мне предпочтение, и это очень сердит Тии — у нее надменный и злобный нрав. Она привыкла быть самой главной.
— Ты забываешь, что Тии — жена верховного жреца Эйе. Она привыкла к власти над всеми, кто ниже ее. К тому же она недовольна тем, что я не продал ей свою невольницу. Я сказал, что все мы служим великой госпоже. Разве это не верно?
— Мой прекрасный Анху, я постоянно в тревоге. И я решилась во всем признаться великой госпоже. Я сказала ей, что в твоем доме мы равны, что я не рабыня, а жена тебе. У нее доброе сердце, и она не пожелает нас разлучить.
Анху молчал. Он вдруг мысленно окинул прошедший год и увидел, как трудно было притворяться. Он вдруг понял, как тревожно было на сердце у Черного Лотоса, когда она переступала порог царских покоев. Как много зависело от прихоти старой Тии. Хорошо, что великая госпожа добра и благородна. Она ни разу не обидела, не оскорбила молодую женщину. А ведь могла. У нее бесчисленное множество прекрасных дев из всех покоренных стран. «Великая госпожа помогает мне сохранить мое сокровище — мой Черный Лотос, — думал сейчас Анху. — Хорошо, что сделаны скульптуры богов и росписи стен у знатных. Теперь меня знают и ценят. Как мне пригодилось мастерство, приобретенное у благородного Тутмеса! Где сейчас старый художник? Как он любил свое занятие. И какое счастье мне выпало учиться. у него! Впереди много хорошей работы и много счастливых дней с Черным Лотосом. Только бы не было причин для разлуки!» Нет, нет, он никогда не жалел о том, что оставил Мемфис и не стал жрецом храма Птаха. Бог Птах его простит, а отца он когда-нибудь увидит. Потом, когда настанет благоприятный день.