– Эвелин. – Его голос был таким, каким я его запомнила.

– Что?

Он прижал пальцы к стеклу.

– Я не могу перестать думать о тебе.

– Лиам... – То, как его имя слетело с моего языка, вернуло меня на пять лет назад, когда мы пытались отдышаться между поцелуями. Горе от этих воспоминаний живёт собственной жизнью, занимая меня, пока я не могу сделать ничего, кроме как с ужасом посмотреть на него.

Я была его четверть наших жизней.

И он бросил меня.

– Выслушай меня. Я был эгоистом, потому что никогда не навещал тебя после всего, через что ты прошла. Я не знал, что должен делать.

– Лиам.

– Я знаю, что ты невиновна, Эви. – Его пальцы напряжены, как будто он пытался пробраться через стекло. – Боже, я знал это во время судебного процесса. Я был напуган.

– Остановись.

– Я никогда не прощу себя. Ты нужна мне...

– Извините, – я плакала. Один охранник злобно посмотрел на меня, и я пообещала, что этого больше не повторится. Он позволил мне остаться, но следил за мной в оставшееся время нашего разговора.

Лиам развалился в кресле и зарылся лицом в его свободной руке.

– Ты не обратил внимания на новости? Я уже получила своё предложение.

– Это всего лишь на месяц. Всего месяц, и ты будешь свободна: от своего преступления, от тюрьмы, от всего этого. – Он был в бредовом состоянии.

Дрожь пронизывает моё тело. Нет ничего, что я могла бы сделать. У меня ничего нет, чтобы бороться с этим.

– Ох, Лиам.

Я хотела сказать, что собираюсь умереть без него. Я хотела заставить его страдать от этой мысли всю оставшуюся жизнь. Но я не могу, потому что всё ещё люблю его.

Он стиснул зубы, плечи трясутся от рыданий, которые отражаются через устройство.

– Это несправедливо.

Поток картинок, переполненных нашим изображением, наполнили меня.

– Я никогда не хотел этого.

– Я знаю. Мне жаль.

Я попробовала запомнить его лицо, пообещав себе держаться за это, так долго, пока я нахожусь в Передовом Центре.

Мерцая, слёзы стекают по моим щекам. Я облизнула треснувшую нижнюю губу и почувствовала вкус соли.

– Прощай, Лиам.

Стелла обнимает свои колени, сидя рядом с огнем и безмолвно смотря на пламя, пока оно поедает древесину у наших ног. Ее руки поцарапаны и покрыты коркой, лицо пестрит синяками, и на нем выделается пара черных глаз.

Ее стройная фигура превратилась в костлявую за пару прошедших дней. Но она не ест. Валери готовит лучшее, что может быть в этом месте: из  двух банок кусочков говядины, морковки и карамельного лука. Запах настолько хорош, что  становится больно. Несмотря на полную тарелку перед собой, Стелла глядит на огонь, ее золотые локоны сейчас кажутся огненно– красными.

– Что– то случилось с ней там, – говорит Валери, поедая кусочки говядины.

Если это было похоже на то, что я видела, то думаю, я понимаю.

Джас и Валери были настолько поглощены приходом Стеллы, что даже не заметили отсутствия Кейси. Таннер спросил, где он, и я ответила, что он был в палатке, потому что ему не по себе.

Я не решаюсь сказать, что случилось на самом деле. Может быть, я не хочу, чтобы лагерь был готов к борьбе больше, чем должен.

В течение часа я ждала, когда Стелла поест. Я задавала ей вопросы: почему у нее столько ушибов, где она была, что видела. Но она даже не понимает, что я говорю. После того, как ее обед остывает, я разогреваю его на сковороде и отношу Кейси.

Он лежит на боку в палатке, его грудная клетка поднимается и опускается. Он сердито смотрит на нейлоновую стену, даже когда я подношу ему тушеное мясо.

– Мы могли умереть в любую секунду, ты знаешь. Ты можешь потратить последние секунды на жалость к себе, или же насладиться прекрасной едой, которую Валери приготовила для нас.

– Правильно, Эвелин. Я чувствую жалость к себе. Отвали.

Я могу сказать, что поцелуй повлиял на наши отношения.

– Так что, ты попытаешься переубедить меня, не так ли? Удачи с этим.

Мы долго смотрим друг на друга, прежде чем он говорит:

– Я не думаю,  что одно из них сломано.

– Ты о чем?

– О ребрах. Я не думаю, что одно из них сломано.

– Тогда прекрати размышлять и ешь эту проклятую еду, которую я принесла тебе.

Вызов. Он ждет немного, пока я не закатываю глаза, а потом, поморщившись, садится. Я передаю ему тарелку, и он ест все с помощью пальцев, облизывая их до чистоты.

– Я знала, что ты голодный.

– Ты сказала им?

– О твоем отце?

Он вздрагивает.

– Нет. Смысл пугать их, если нет способа, чтобы остановить все, что происходит.

– Что ж, спасибо, что помогаешь мне сохранить достоинство в неприкосновенности.

– Тебе нечего стыдиться.

– Не нужно стыдиться убийства собственного отца?

Я чувствую его недоверие.

– Кейси, – я медленно проговариваю его имя по слогам и тянусь к подолу его рубашки. Его дыхание сбивается, когда я скольжу рукой под ткань и прислоняю ладонь к животу и шрамам на коже.

– Разбитая бутылка пива, – говорит он мне. – Я вышел, чтобы покататься на велосипеде с другом. Я не сказал ему или маме, куда собираюсь. Она сидела и смотрела, прижимая ткань ко рту. Когда он закончил со мной, она обернула мой живот бинтами. Сказала мне, что я должен быть хорошим, или это будет продолжаться. Но быть хорошим – не гарантия того, что это вновь не произойдет.

Я не могу глотать. Мой рот настолько сухой.

– Он заслуживает худшего, чем то, что получил.

– Тебе не следует так говорить, – произносит он быстро. Испуганно. – Не тогда, когда они слышат.

– Без разницы. – Я перемещаю свои руки вниз по его животу, чувствуя, как напрягаются его мышцы от прикосновения моих пальцев. – Они знают, что уже происходит в моей голове.

Снаружи раздается оглушительный грохот, лязг от металла, и Валери вопит:

– Что за хрень с тобой происходит?

Я перекатываюсь через Кейси, и он выходит за мной из палатки.

Валери перебирает наши кастрюли и посуду. Стелла расхаживает взад и вперед, пробегая пальцами по своим спутанным волосам.

– Она сумасшедшая, – тихо говорит Джас, сидя на бревне.

– Мы должны идти! – кричит Стелла. – Вытащите свои головы из задниц и собирайтесь! Двигайтесь! Двигайтесь! Они идут!

Она кидается на стопку горшков. Валери толкает ее на землю.

– Эй! – кричу я. – У нее травма.

– Это понятно, – огрызается Валери. – Но это не повод разводить панику.

Я смотрю назад, на Кейси, который наблюдает за всем этим без всякого интереса.

Джас протягивает Стелле руку, чтобы немного утешить, но та отмахивается от нее.

 – Тогда чего ты ждешь от нас? – спрашиваю я.

– Отправь ее восвояси, – Валери сплевывает, когда заканчивает собирать посуду.

Я знаю, что Кейси не хочет, чтобы я рассказывала кому– нибудь о нашей стычке, но это глупо – скрывать информацию от главного мозга нашей группы. Так что, когда Джас и Валери моются, а Кейси спит, я все рассказываю Таннеру. Он заинтересован моим объяснением нашей схватки, смело спрашивая болезненные детали: эмоции, которые я испытывала, когда засадила нож в спину отца Кейси; была ли его кровь теплой; сколько раз Кейси ударил его ножом.

– Это не логично, что Передовой Центр позволяет вам пройти испытания путем убийства.

– Точно, – говорю я. – Я была уверена, что мы умрем.

Таннер хмурится.

– Если только не существует множество алгоритмов, которые использует система. Может быть, некоторые тесты имеют простое решение, как у Эрити и Салема. Но, возможно... возможно, Передовой Центр медленно собирает данные о таких заключенных, как вы с Кейси, через ваши мысли и действия. Это имело бы смысл, не так ли? Если бы это был один тест, Передовому Центру нужно было бы держать нас тут только несколько часов, а не целый месяц.