В те годы, будучи подростком, Марк был достаточно стеснительным мальчиком, но его стеснение в большей степени было обусловлено этой невзаимной любовью. Парень боялся сделать лишнее движение, что-то не так сказать, что-то не так сделать, лишь бы не оказаться в идиотском положении, по его мнению, и не стать посмешищем в глазах окружающих и в ее особенно. Все это лишний раз укрепляло его неуверенность в себе, поэтому в школе Марк был неактивен в различных публичных мероприятиях, в которых он показал себя позднее, в институтские годы, когда избавился от этой своей странной и высасывающей его неразделенной любви.

Николай все видел и даже пытался разговаривать с Марком на эту тему, но все это было бесполезно: любовь не признает доводов рассудка — фраза избитая, но актуальности своей она все равно не теряет. Порой Марк приходил даже в ярость, требовал оставить его в покое, хотя в глубине души понимал всю глупость происходящего. Он понимал, что Алиса не будет принадлежать ему. Она даже не взглянет на него серьезно, поэтому Марк никогда ни в чем ей не признается, ибо, как ему казалось, просто не вынесет слов отказа. И все равно надежда постоянно в нем теплилась. Сама Алиса подкармливала эту надежду постоянными снисхождениями, вниманием, различными мягкими просьбами. Она умело манипулировала им, за что, в принципе, ее нельзя было осудить, ибо такова женская природа, и всегда таковой будет. И каждый раз, когда девушка использовала один из этих приемов, цветок надежды вновь и вновь расцветал в душе Марка, и он так и балансировал на грани радости и отчаяния, держась за него, как утопающий, жадно хватающий последние глотки воздуха над водой.

— Так в чем же дело!? — Николай набрал воды в чайник и поставил его на плиту. — У тебя никого за спиной, ты один, ничто тебя не держит! Вперед к мечте! Как говорил кто-то из великих, что в молодости можно закинуть рюкзак за плечи и положить в него разве что одну зубную щетку, и отправиться в дальние странствия!

Марк, все еще стоявший у окна, перевел свой взгляд из глубины ночи на собственное отражение на стекле. Он как бы замер и не в силах был вымолвить самое главное, что сидело в нем последнее время, что больше всего выматывало его и делало его жизнь невыносимой. Молодой человек глубоко вздохнул, затем отошел от окна и сел на стул, опустив голову. Николай видел, что-то снедало его друга, что-то большее, чем обычная неудовлетворенность работой и вообще жизнью, присущая большинству людей.

— Симптомы…, — тихо произнес Марк.

— Все вернулось? — спросил Николай с тревогой. — Давно?

— Они вернулись не так, как были раньше, слава Богу, не в полной мере, но все же, как я говорил, полностью с этой проблемой мне не справиться. Я буду жить с этим до конца своих дней, и мне с этим придется просто смириться, — голос Марка звучал с каким-то отчаянием и в то же самое время с принятием своей проблемы, от которой ему никуда не сбежать. — Я могу еще, в принципе, где-то ездить, путешествовать, но об актерской карьере мне стоит забыть. Мне сложно смеяться или плакать. Если я вызову какие-то сильные эмоции у себя, неважно положительные или отрицательные, мне тут же станет плохо, а, сам понимаешь, актеру без этого никуда.

— Я знаю, что к врачам ты не пойдешь, — начал было Николай.

— Ты знаешь, как они работают и что толку от этого не будет абсолютно никакого: потеря времени, денег и даже свободы на какое-то время, — резко перебил его Марк. — Я знавал людей с моим недугом и знаю, как они обращались к врачам. Их пичкали таблетками, при этом они чувствовали разные побочные действия не очень приятного характера. Когда же таблетки отменяли, многие симптомы возвращались с двойной силой. Есть еще толковые психотерапевты, которые умеют с одной стороны применять так называемую когнитивно-поведенческую терапию, с другой чуть-чуть корректировать все таблетками, но таких врачей в нашем городе нет. Но даже если бы и были, их услуги стоят дорого. В столице они есть точно, но у меня нет таких денег. Мы уже разговаривали с тобой на эту тему: только я сам смогу помочь себе, никто больше. Так уже было и так будет и далее.

Друзья сидели некоторое время в тишине. Чайник закипел, и Николай встал, чтобы сделать чая им обоим. Он уже налил заварку в чашки, и теперь заливал ее крутым кипятком. Николай знал, что сейчас в первые минуты после этого признания стоит дать Марку время перевести дух и собраться с мыслями, не напирая на него, поэтому заваривание чая пришлось очень ко времени, чтобы выдержать эту паузу в беседе, переводя ее в более спокойное русло. Николай поставил чашку перед Марком на столе, и тот сразу почувствовал аромат, который нес в себе успокаивающий домашний уют. Парень глубоко вдохнул, задержал дыхание и откинулся на спинку стула, закрывая глаза и чувствуя, как тепло разливается по всему телу.

— У тебя всегда был отличный чай, — улыбнулся Марк, когда снова вернулся в реальность и длинно выдохнул.

Николай поблагодарил друга кивком.

— Знаешь, я думаю, что те, кто меня не знают близко, все мои кардинальные изменения во внешнем поведении и во внутренних взглядах ошибочно сводят к моему разводу с бывшей женой, — внезапно сказал Марк. — Это верно, но лишь от совсем малой части.

— Люди видят то, что хотят видеть, и то, что им удобно видеть, ты же знаешь, — отметил Николай. — Они не стараются погружаться в чужие проблемы, и, услышав где-то какой-то звон, даже если он совсем неясный, начинают делать окончательные выводы о человеке. Но это старо, как мир.

— Да. Просто я сейчас начинаю перебирать и анализировать все эти моменты прошлого (уж сколько раз я делал это за последние пару лет), — сказал Марк, — и сам лишний раз убеждаюсь, что ситуация с моей бывшей женой настолько мелка по сравнению с этой проблемой со здоровьем. Хотя тогда я очень многое пережил в последние месяцы перед нашим разводом.

— После стольких лет вместе это было очень неожиданно, и еще более неожиданной оказалась причина, по которой все это произошло, — сказал Николай. — От твоей бывшей супруги такого не ожидали даже ее подруги, как я помню, ты говорил.

— Слава Богу, детей у нас не было. Хотя, ты знаешь, я порой думаю, что если бы был ребенок, такого могло уже и не произойти, — сказал Марк. — Очень проблематично уйти к другому мужчине с ребенком на руках, учитывая, что этот самый другой уже мог и не взглянуть на замужнюю женщину с ребенком. А с его-то финансами он мог даже найти девицу помоложе и намного интереснее.

— Сейчас, — продолжал Марк, — я думаю, что все это было конечно к лучшему: мы были разными, и я уже впадал в депрессию от ее постоянных истерик, требований и недовольства. Я опустил руки и не знал, что мне делать, и уже просто ничего не хотел. У меня даже начали проявляться проблемы со здоровьем на фоне скрытой депрессии. В принципе, я ее понимаю и уже не осуждаю: она сделала так, как ей было удобно. Большинство людей делают так, как им удобно. Это сущность человека, и требовать от него другого просто бессмысленно и глупо. А дальше все упирается в его личные религиозные и морально-этические взгляды и принципы, и насколько он может их переступить. И в целом это тоже личное дело человека, если его действия не противоречат уголовному кодексу и конституции той страны, в которой он находится на данный момент. А уж ответит этот человек перед Богом или не ответит, справедливо это будет или нет, есть ли там, по ту сторону жизни, вообще что-то или нет, мы этого не знаем. Но я знаю одно: все это могло быть не так грязно и гадко, как получилось, без предательства, лжи и измены за моей спиной, и единственное, что пока я не могу простить ей, это то сильнейшее унижение, через которое она и ее семья протянули меня после стольких лет вместе.

Все это время, пока Марк выплескивал накопившиеся мысли об этой давней проблеме, в его голове всплывали воспоминания мгновенными вспышками, и особенно в мыслях его стояла одна фраза: «Ты знал, что я — дрянь!». В тот вечер на улице уже было темно. Он стоял на коленях в мокром снегу и рыдал, думая о том, что жизни его конец. Жизнь была разрушена, ибо в НЕЙ все эти годы заключалась его жизнь. «Ты знал, что я — дрянь!». Она стояла над ним и взирала на него сверху вниз. Затем села к подъехавшей подруге в такси и умчалась, оставив Марка во тьме наедине с его демонами, отрывавшими будто с мясом куски — воспоминания от его искалеченной души. Потом туманные проблески того, как он добрался домой, как проснулся утром в одежде на нерасстеленной кровати, и осознание того, что прежнего мира больше нет. Затем страшные моменты в течение первых двух месяцев после развода, когда он лежал на грязном полу комнаты в общежитии в полном одиночестве, умирая тысячей смертей каждый вечер. Но он все равно хотел жить…