Воссоздание образа Эпименида с помощью различных способов описания его личности отнюдь не единственное свидетельство. Такой персонаж, как Абарис - который вместе с другими магами, Аристеем и Гермотимом, вписывается в легендарную пифагорейскую традицию,- не просто шаман и пророк (chesmologos), странствующий по всей земле со стрелой в руке и живущий без пищи. Одновременно он выполняет миссию религиозного реформатора и очистителя: вводит новые ритуалы в народную религию, например ритуалы в честь богов, к благосклонности которых обращаются перед началом пахоты (proerosia);

открывает покровительствующие общине святилища, например храм Коры-спасительницы в Спарте; вводит очистительные процедуры, позволяющие городам избежать эпидемии чумы (loimos). Другой исторический персонаж - Ономакрит, хранил, а в случае необходимости фальсифицировал изречения оракулов; при Писистрате играл роль толкователя оракулов, был уличен в их подделке, собирал сборники тайных предсказаний; но был политическим советником и даже послом. Наряду с Ликургом, Харондом и Залевком Аристотель упоминает его как одного из первых законодателей.

Таким образом, истоки права нельзя понять без учета определенной религиозной настроенности древних эллинов. Зарождающееся мистическое движение более соответствовало возросшему общественному сознанию, выражало новые моральные оценки, бытующие в обществе в отношении убийства и насилия, порождаемых личной местью; чувство коллективной озабоченности и коллективного единения в случае опасности и всякого рода кровопролития; решимость регламентировать отношения между родами и сломать их партикуляризм. Однако этот мистический пыл ограничился узкими рамками строго замкнутых сект. Он не породил широкого движения религиозного реформаторства, которое в конечном счете подчинило бы себе политику. Произошло как раз обратное. Стремления и чаяния отдельных людей и всего общества начинали все более непосредственно влиять на официальные изменения, появилась потребность в законодательстве и реформах. В процессе преобразования общественной жизни трансформировался образ мышления людей, приобретя более светский характер; реализовавшись в новом законодательстве и политическом устройстве, он получил концептуальную направленность и переместился в область рационального мышления.

Интеллектуальный сдвиг, вызванный установлением правопорядка в собственном смысле слова, описан Луи Жерне [78]. В прежние времена племенные роды решали свои проблемы, сталкиваясь лицом к лицу, вооруженные ритуальными формулами и традиционными приемами доказательств: присягой, совместной клятвой, свидетельством. Эти доказательства, обладавшие религиозной силой, имели решающее значение: при корректном использовании они автоматически обеспечивали успех в споре. Необходимости в судье, который бы установил предмет спора, изучил факты и вынес бы в конце концов решение, просто не было. Но с появлением полиса судья, представляющий гражданскую общину и воплощающий безличное существо, стоящее над спорящими сторонами, принимает решение единолично, руководствуясь собственной совестью и законом. Вполне естественно, что в таких условиях сами понятия доказательства, свидетельства и приговора коренным образом изменились. Теперь судья должен установить истину, полагаясь на факты. Благодаря этой совершенно новой концепции судопроизводства будет разработана сложная система доказательств, соотношения допустимого и вероятного, дедуктивных выводов (начиная с признаков или примет), иначе говоря, юридическая деятельность будет способствовать выработке понятия объективной истины, которого не знало прежнее судопроизводство в рамках "предправа".

Глава шестая. Структура человеческого космоса[79]

Религиозное брожение способствовало не только рождению права - оно подготовило также моральные рефлексии, связанные с политической активностью. Мы уже говорили о том, что законодательство об убийстве было вызвано боязнью позора и мистическим стремлением к незапятнанной кровопролитием жизни. Точно так же развитию торговли, показной роскоши и высокомерию знати был противопоставлен аскетизм, проповедуемый в некоторых религиозных союзах. Секты, таким образом, способствовали формированию нового типа добродетели (arete). Аристократическая добродетель была естественным образом связана со знатностью происхождения, проявлялась на поле боя и в стремлении жить в роскоши. В религиозных же союзах arete не только лишается традиционного воинского аспекта, но сама определяется в качестве оппозиции к изяществу и роскоши (habrosyne): добродетель является плодом долгих упражнений и самовоспитания (askesis) в условиях жесткой и суровой дисциплины (melete); она требует неусыпного контроля над собой (epimeleia), стойкости перед искушениями, намеренного отказа от удовольствий (hedone) и изнеженности (malakia, tryphe), утверждает жизнь, целиком посвященную тяжкому и упорному труду (ponos).

Те же ригористические тенденции, которые в несколько усиленном виде наблюдаются в сектантских объединениях (позволяющих посвященным с помощью аскезы избегать житейских проблем, выйти из цикла земных перевоплощений и вернуться к божественным), мы вновь обнаруживаем во всех областях общественной жизни, где на этот раз независимо от эсхатологической озабоченности изменяются система ценностей и социальные институты. С неистовой силой отброшены прочь роскошь, изнеженность, стремления к наслаждениям; упразднена пышность одежды, жилища, трапезы; порицается богатство как таковое. Естественными социальными последствиями подобной настроенности явились раздоры и ненависть, царящие в полисе, состояние мятежа (stasis), которое уже воспринимается как закон природы. В отдельных кругах общества богатство заменило все аристократические ценности: почести, привилегии, репутацию, власть. Отныне эти люди в расчет принимают только деньги - именно они делают человека человеком. И, что хуже всего, в отличие от других видов "могущества", богатство не имеет предела: его нельзя ограничить, завершить. Сущность богатства состоит в его безмерности; именно оно насаждает в обществе наглость, насилие, бесчинство (hybris). Эта тема вновь и вновь возникает в нравственной мысли VI в. до н. э. Изречения Солона "Нет предела богатству", "От богатства родится пресыщение (koros), а от пресыщения - спесь (hybris)" стали расхожими. Ему вторит Феогнид: "Имеющий самое большое богатство желает его удвоения", "Богатство (ta chremata) - безумие (aphrosyne) человека".

Итак, кто имеет, желает иметь еще больше. Богатство становится самоцелью. Простое средство существования, предназначенное для удовлетворения жизненных потребностей, само становится неутолимой, безграничной потребностью. Так или иначе, природа богатства порочна, в его основе - извращенная злая воля, своекорыстие (pleonexia). Фатальность богатства (ploutos) в глазах грека имеет не экономическую основу, а является порождением имманентной необходимости, результатом обычая (ethos'a), следствием определенного типа поведения. Koros, hybris, pleonexia - все это формы безрассудства, в которые в "железный век" облекается аристократическое высокомерие, тот дух вражды (eris), который может породить только несправедливость, угнетение, беззаконие (dysnomia).

Спеси (hybris) богатства противостоит идеал благоразумия (sophrosyne), призывающий к воздержанности, чувству меры, золотой середине. "Ничего слишком!" - таков девиз новой мудрости. Подобная идеализация "среднего между крайностями" придает представлению греков о добродетели (arete) некоторый оттенок "буржуазности". Только средний класс может установить в полисе равновесие между противостоящими друг другу крайностями: богатым меньшинством, желающим все сохранить, и бедным большинством, желающим все приобрести. Те, кого именуют "средними" (oi mesoi), не просто некая общественная категория, "равноудаленная" от нужды и изобилия, это тип людей, воплощающих в себе новые гражданские ценности, подобно тому как богатые являются воплощением спеси (hybris). Средние (oi mesoi) слои общества выполняли задачу по установлению соразмерности, своего рода сочленения двух противоположных партий, раскалывающих полис и требующих всей полноты главенства, власти (arche). Солон, занимая "серединную" позицию, становится как бы арбитром, посредником, примирителем. Если бы ему удалось наделить каждую из сторон той степенью власти, которую та заслужила, он превратил бы терзаемый беззаконием (dysnomia) полис в гармоничный мир (kosmos). Но такое разумное распределение, основанное на справедливости (eynomia), кладет предел властолюбию тех, кто одержим духом чрезмерности, проводит перед ними границу, которую те не вправе переступить. Место Солона как незыблемой преграды, как рубежа (horos), устанавливающего между двумя враждующими станами непреодолимый предел,- в центре государства. Благоразумию (sophrosyne), умеренности "золотой середины" соответствует политический порядок, устанавливающий равновесие между двумя противоположными силами, согласие между соперничающими группами общества. Однако при решении как государственных, так и судебных дел "судья" должен обращаться к закону (dike), стоящему над партиями, т. е. к закону, равному и единому для всех. Именно для сохранения такой власти и такого закона, равного для всех, Солон отверг тиранию.