– Магазин детских игрушек на главной улице, – говорил нотариус. – А насчет платьиц… не знаю! Понятия не имею… Мне кажется, все уже распродано.

– Нарядное платьице для десятилетней девочки… – оживленно настаивал Костов. – Матросочка или что-нибудь в этом роде. Или бледно-желтый шелк, из которого можно сшить платьице.

– Шелк еще можно найти. Но цены астрономические.

– Это не имеет значения. Мне нужны красивые вещи. Да, вот бы еще кружева и шляпку с цветами.

– Кружева и шляпки с цветами теперь не в моде, – заметил нотариус.

У него была маленькая дочь, и он кое-что понимал в детских нарядах.

– Тогда что-нибудь модное. Что-нибудь стильное и элегантное, понимаете? Цена меня не заботит.

– Хорошо, спрошу у жены, – с улыбкой сказал нотариус.

– Очень вам благодарен.

– А детские туфельки купить не желаете?

– Ах, да! Туфельки и чулки непременно! – чуть не вскрикнул эксперт, вспомнив босые, исцарапанные терновником ножки Аликс.

Нотариус опять улыбнулся. Глаза у него были суровые и очень хитрые и на спутников своих он смотрел враждебно, но, разговаривая с Костовым, вспомнил о своей дочке. И тогда во взгляде его вспыхнул огонек отцовской любви, светившийся добротой и нежностью, какие иногда пробуждаются даже в самых черствых людях при виде детей.

– Поищу, – сказал он. – Надеюсь, найду кое-что.

После осмотра двора вошли в здание фабрики, где было темно и пыльно. Пришлось снять фанерные щиты, которыми были забиты окна без стекол. Но когда их убрали, оказалось, что главный трансформатор отсутствует.

– Я не могу высказать свое мнение о машинах, пока не увижу их в действии, – заявил инженер.

– Разумеется, – хмуро подтвердил Борис.

– Значит, необходимо найти трансформатор. – Инженер бросил взгляд на Кондояниса, по тот лишь уныло пожал плечами. – А для того, чтобы увидеть, как работают ножи, наполнители и картонажные машины, нужны материалы… Мне потребуется несколько тюков табака и картон для папиросных коробок.

Грек с сожалением усмехнулся.

– Где же я вам сейчас найду трансформатор и сырье? – с горечью произнес он.

– Я считаю, что об этом должны были позаботиться ваши люди! – вскипел Борис – Как прикажете оценить и принять машины? В таких условиях я не могу ничего подписать.

Он вытер платком выступивший на лбу холодный пот и устало опустился на пыльную деревянную скамейку у щита с рубильниками. Со вчерашнего вечера он чувствовал себя очень плохо. По телу его ползли мурашки, головная боль не унималась, хотя он большими дозами принимал кофеин, который ему дала Ирина. Он объяснял все это переутомлением и нестерпимым зноем. Однако слабость и холодный пот показывали, что недомогание его вызвано другими причинами. Никогда еще он не чувствовал себя так скверно. Его охватила бессильная злоба на то, что он, как нарочно, заболел именно теперь, когда Красная Армия уже на Дунае и Кондоянис пытается всучить ему какую-то дрянную фабрику. Он заметил на щите светлое пятно, это означало, что трансформатор был украден или снят хозяином совсем недавно. И тут ему показалось, что грек ехидно усмехается – он, очевидно, сам распорядился убрать трансформатор, чтобы скрыть непригодность машин.

– Не буду подписывать, – снова заявил Борис.

– Воля ваша, – спокойно отозвался грек. – Но машины в порядке.

– Мой инженер не может это установить.

– Тогда пусть примет их по инвентарю, а насчет их работы мы сделаем особую оговорку в договоре.

– Значит, вы хотите, чтобы я получил кучу железного лома? – Борис рассмеялся, но от смеха голова у него заболела невыносимо. Его вдруг бросило в жар, потом в холод.

Грек нахмурился.

– По-моему, эту фабрику нельзя назвать кучей железного лома, – сказал он.

– Мы приехали только затем, чтобы выяснить, так это или нет.

– Излишняя формальность! Промедление не в ваших интересах.

– Это не дает вам права заниматься вымогательством.

Грек злорадно смотрел на болезненно осунувшееся лицо Бориса. Он ничуть не сомневался, что Борис страдает малярией, которая здесь изматывала всех оккупантов. В этот критический момент болезнь, вероятно, сделает его более уступчивым, подумал грек. Но вскоре понял, что пока еще в этом нельзя быть уверенным. То же почувствовал и Малони, который знал по Софии, как напорист Борис. Иностранцы смотрели на генерального директора «Никотианы» напряженно и со злобой. В эту минуту ему сочувствовал только Костов. Борис казался ему сейчас больным, умирающим хищником, окруженным гиенами, которые жаждут его растерзать.

– Вы хотите, чтобы мы купили машины, не видя их в действии? – возмущенно спросил эксперт.

Борис сделал усилие и встал.

– Не будем ничего покупать и продавать, – сухо заявил он. – Говорить больше не о чем.

Ехидное выражение на лице Кондояниса сменилось кислой гримасой.

– Вы отказываетесь только из-за машины? – спросил он.

– Да, – ответил Борис.

– Но это же мелочь, согласитесь! – В голосе грека прозвучали гнев и тревога. – Вы хотите расстроить сделку, выгодную нам обоим.

– А вы хотите купить мой табак вдвое дешевле, чем он стоит.

По лицу грека снова промелькнула ехидная усмешка.

– При теперешних обстоятельствах даже это в ваших интересах, – дерзко заметил он.

Борис бросил на него презрительный взгляд:

– Позвольте мне самому знать, что в моих интересах, а что нет. Я не меньше вашего уверен, что англичане не допустят создания красных республик на Балканах. И кроме того, государство гарантировало стоимость моего табака в Беломорье. Следовательно, я ничего не потеряю, если не позволю вам обвести себя вокруг пальца.

Наступило молчание, и Кондоянис растерялся.

– Чего же вы, собственно, хотите? – спросил он немного погодя.

– Настоящей цены за мой табак.

– Фабрика уравновешивает его стоимость.

– Я не уверен в пригодности машин.

Кондоянис посмотрел в окно. Немецкая машина все еще стояла на шоссе, а урод с непомерно коротким носом по-прежнему возился с мотором. Альбинос с красными глазами сидел в машине и читал газету, время от времени посматривая в сторону фабрики. Все это показалось Кондоянису очень похожим на приемы агентов гестапо. Если они следят не за Борисом, а за ним, подумал он, надо ожидать неприятностей. Грек вдруг понял, что времени терять нельзя.

– Малони! – обернулся он к итальянцу. – У вас есть связи с немцами… Не смогли бы вы попросить у них трансформатор и несколько тюков табака?

– Не смешите меня, – сказал Малони. – Когда вы видели, чтобы немцы оказывали услуги?

Кондоянис посмотрел на Бориса, как бы желая сказать: «Вот видите? Ничего не поделаешь».

– В таком случае я не могу подписать договор, – повторил Борис.

Грек обернулся к окну и опять увидел немецкую машину. Немцы флегматично курили с видом людей, которым спешить некуда. К машине приблизился мотоциклист в военной форме и с пистолетом на поясе. Альбинос сделал ему знак рукой. Мотоциклист свернул на улицу, идущую от шоссе, очевидно, с намерением занять задний выход. Кондоянис не вытерпел и обратил внимание Бориса на маневры агентов.

– Торговый отдел гестапо напал на наш след, – заметил он угрюмо. – Если вы не поторопитесь, будет поздно.

– Немцев я не боюсь, – небрежно произнес Борис.

Грек промолчал и злобно подумал: «Естественно! Дела с ними улаживает твоя жена». Но его опасения, что сделка расстроится, все нарастали.

– Говорите же, в конце концов, что нам делать? – спросил он нетерпеливо.

– Поскольку фабрику принять невозможно, я настаиваю па том, чтобы ее стоимость была выплачена в швейцарских франках.

– Это исключено! – Лицо грека перекосилось от злости и побагровело. – Абсолютно исключено!

Голова у Бориса болела все сильнее, тело обливалось холодным потом. Он едва держался на ногах, но все-таки спросил совершенно спокойным тоном:

– Мы можем рассчитывать на вашу машину для возвращения в Каваллу?

– Разумеется, – сказал грек. – Но вы требуете невозможного! Я не могу прибавить вам ни франка.