Подул ветер, и дым немного рассеялся. На равнине, освещенной тоскливым зеленоватым светом луны, темнели неподвижные пятна – трупы убитых. Чуть позади, в один из оврагов террасовидной возвышенности, сносили раненых, которых перевязывал санитар. Подавленный мыслью о жертвах, Мичкин перешел на западный склон холма и стал наблюдать за ходом боя. Рядом с ним оказалась Варвара. У нее был рассеянный вид, словно она была всецело занята своими мыслями.

– В чем дело? – спросил Мичкин, убежденный, что она в отряде – лишний груз.

– Я прошу разрешения сходить к командиру, – сказала Варвара. – Скоро вернусь.

– Зачем тебе командир?

– Надо сказать, что мы здесь бездействуем.

– Командир и без тебя знает, что ему делать, упрямая ты баба! – сердито закричал Мичкин. – Ни шагу отсюда без моего приказа.

Варвара попыталась было возразить, вот-вот могла вспыхнуть перебранка, но в это время с южного склона холма донесся голос Данкина:

– Внимание!.. На шоссе – машина.

По извилинам шоссе, петлявшего по склону горы, действительно мчалась машина. Это был обычный легковой автомобиль. Мичкин тотчас же понял это по лимонно-желтому свету фар и убедился, что опасности нет. Водитель машины даже не счел нужным погасить фары и, вероятно, не подозревал, что на равнине, которую ему предстоит пересечь, идет бой. Удостоверившись, что машина не военная, а гражданская, Мичкин решил не беспокоить командира и приказал Данкину взять нескольких человек и остановить машину выстрелами в воздух, если в ней не окажется немцев в форме.

Внезапно машина остановилась, и фары погасли. Люди, ехавшие в ней, очевидно, заметили, что идет бой, и колебались, двигаться им дальше или нет. Машина уже спустилась с горы, но до нее было более полутора километров, так что оставалось ждать ее приближения, а если она повернет назад – ничего не предпринимать. Но вскоре машина двинулась дальше, уже с выключенными фарами, чтобы не привлекать внимания. Наверное, какая-то веская причина заставляла находящихся в ней людей продолжать путь. Водитель увеличил скорость. Как длинная тень, машина быстро двигалась по асфальтированному шоссе в лунном свете. Мичкин видел, что это большая, роскошная машина с откидывающимся верхом, который убрали, так как ночь была теплая.

Бывший юнкер – Мичкин узнал его по шортам – вышел из канавы и стал с автоматом посреди шоссе. Хотя вид у машины был самый безобидный, поступок Данкина был мальчишеским, крайне легкомысленным.

– Ложись, осел! – хрипло выругался Мичкин.

Но машина уже остановилась, и Данкин пошел к ней с автоматом наготове. Вскоре из канав выскочили и его товарищи. Путники не пытались оказывать сопротивление. С заднего места встал мужчина, с переднего – другой. Все это происходило в каких-нибудь пятидесяти метрах от подножия холма. Данкин оглянулся и крикнул:

– Штатские!

– Проверь насчет оружия и веди их сюда, – приказал Мичкин.

В машине было еще двое. Следующей, к удивлению партизан, из машины вышла женщина, и на заднем сиденье осталась странно неподвижная фигура.

Данкин крикнул:

– Покойника везут!..

– Покойника?

Это сообщение было впечатляющим даже для партизан. Мичкин в сопровождении Варвары и еще нескольких человек пошел вниз. Когда они подошли к машине, Данкин и его товарищи обследовали карманы путников в поисках оружия. Только один из мужчин – невысокий, широкоплечий и хромой – имел при себе пистолет. Он сдал его сам. От завернутого в одеяло мертвеца исходил трупный запах. Партизанам все это показалось зловещим и странным. Это было не похоже на те ужасы, с которыми они уже свыклись.

Лица вышедших из машины мужчин были тревожны и выражали мрачную озабоченность. Голова у женщины была повязана черным крепом. Мичкин вспомнил, что видел этих мужчин в Чамкории, и понял, что один из них – редкостная добыча для партизан. Этот человек стоил пяти генералов немецкой армии. А что-то в фигуре и осанке женщины, чье лицо он еще не мог разглядеть, напомнило ему докторшу, которая однажды под Новый год согласилась пойти в метель к его больному внуку. Все яснее вспоминал Мичкин те события. Да, среди людей, окружавших ее в тот новогодний вечер, были именно эти мужчины. Коренастый имел привычку обтираться снегом по утрам, а высокий – с серебристо-белыми волосами – бросал бешеные деньги на угощение гостей. Оба они были из враждебного мира. Но присутствие покойника и женщины в трауре требовало некоторой учтивости в обращении с путниками.

Мичкин спросил:

– Вы кто такие?

Высокий с белыми волосами ответил:

– Мы служащие табачной фирмы.

– А женщина? – Мичкин чуть было ne сказал из вежливости «госпожа».

– Это – вдова покойного.

Наступило молчание, и партизаны поняли, что это враги. Это было ясно и по роскошной машине, и по изысканным костюмам, и по ответам задержанных. Однако партизаны не забывали, что среди них женщина в трауре.

– Отпусти их, пускай едут! – сочувственно заметил кто-то.

Но Мичкин спросил насмешливо:

– Безгрешными христианами хотите стать?

Он знал, что у партизан нет ни права, ни оснований отпустить коренастого мужчину.

– Что вы намерены с нами делать? – спросил высокий седой человек.

– Там видно будет, – ответил Мичкин, пристально всматриваясь в свастику на лацкане фон Гайера. – Этот человек – немец?

– Да, немец, – ответил Костов. – Обыкновенный торговый служащий.

– А этот значок?

– От них требуют, вы ведь знаете… – с деланной наивностью проговорил эксперт.

Кто-то сдержанно засмеялся. Нарушая молчание, Мичкин распорядился:

– Сдайте личные и служебные документы.

Эксперт быстро и обеспокоенно заморгал, а лицо фон Гайера осталось неподвижным, как маска. Оба они вытащили и протянули партизанам свои бумажники. Ирина подала удостоверение личности.

– Просмотри документы и доложи, – сказал Мичкин Данкину. Потом обернулся к Варваре: – А ты обыщи машину.

Варвара влезла в машину с гримасой отвращения – в нос ударил трупный запах. Если не считать покойника, в машине было только два маленьких кожаных чемодана, какой-то пакет и плащи путников. В чемоданах ничего особенного не было, а в пакете оказалась большая кукла, платьице и детские туфельки. Варвара тщательно проверила в машине все углы и пустоты, где могли быть спрятаны документы, но ничего не обнаружила. Данкин в свою очередь внимательно обыскал карманы покойника и задержанных и забрал найденные у них бумаги. Машину оставили на шоссе, и по приказу Мичкина все направились к западному склону холма – там не грозили шальные пули. В это время раздался грохот, потрясший всю окрестность. Группа подрывников наконец-то взорвала мост. На пути к холму задержанные начали говорить между собой по-немецки. Женщина сказала:

– Однако они не так страшны, как я думала. Даже относятся с известным уважением к трауру и покойнику.

– Обыкновенные разбойники, – презрительно уронил фон Гайер.

Варвара услышала его слова и отозвалась по-немецки:

– Разбойник – вы, сударь!

Ирина и Костов замерли от ужаса, а фон Гайер спокойно спросил:

– Вы еврейка?

– Да, – угрюмо ответила Варвара.

– Я догадался по вашему акцепту.

Наступило короткое молчание, но Ирина успела прошептать:

– Вы с ума сошли. Эти люди нам ничего не сделают, если вы их не заденете и будете обращаться с ними вежливо.

– Вам-то конечно… – отозвался фон Гайер.

Он закурил, понимая, что минуты его сочтены. Но это его не взволновало, он почувствовал лишь злобу и досаду разбойника, стоящего перед виселицей. Просветление, наступившее у него па Тасосе, снова захлестнул мрак. Неизмеримое и бесчеловечное заблуждение – вера в превосходство немецкого духа – туманило ему разум даже в этот миг. Ничто не волновало его сейчас. Разве только желание выказать свою холодную ненависть к врагу.

Данкин присел па корточки и при свете электрического фонарика, прикрепленного к гимнастерке, начал перелистывать и читать отобранные документы. Пересмотрев их, он выпрямился. Ирина вздрогнула.