— Юля, а тебе не кажется, что Крохлю убил Помойник? — спросил я.

— Чушь! Нет, не кажется! По-твоему, Помойник единственная причина всех бед бомжей на полигоне? Ты даже не представляешь, сколько там погибает людей. Бомжи погибают от несчастных случаев. Бывает, что от болезней и отравлений. Часто же они просто убивают друг друга. Хватят спьяну приятеля тяжелым предметом по голове или пырнут его ножом в живот — и поминай, как звали! Есть новопреставленная душа! И причем здесь твой Помойник? Замкнуло тебя на нем! В действительности он не существует. Это все бабушкины россказни! Очнись, Володя! Тук-тук!

— Кто там? Войдите, — проведя рукой по лицу, произнес я. — Я очнулся, и оделся.

— Спасибо, вошла.

— Но, может быть, на свалке все же обитает какое-то неизвестное науке существо? — спросил я.

— Глупости! Исключено! Повторяю, что нет! Не обитает! — раскрасневшись, заявила Юля. — Понимаешь, Володя, бомжи сами выбрали себе такую жизнь. Вот и расплачиваются за это. Никакой Помойник тут не виноват. Конечно, не все они выбрали. Некоторые попали на свалку по стечению обстоятельств. Вообще мне жалко бомжей. Особенно тех, кто не утратил человеческий облик. Я помогаю им, чем могу.

— Народ знает, что у тебя отзывчивая душа. Поэтому отпусти мне две бутылки водки, — попросил я, отсчитывая деньги.

— Зачем? Ведь ты раньше никогда нашу водку не покупал. Она ж паленая.

— Не волнуйся, любимая. Я не для себя — для бомжей. Они к ней привычные. Я хочу сейчас сходить на мусорный полигон, — сказал я.

Неожиданно сам для себя я принял решение немедленно побывать на полигоне. Чтобы попытаться выяснить, как именно погиб Крохля. Вполне вероятно, что его смерть была каким-то образом связана со смертью моего дяди.

— Ты сдурел, Володя!

— Нет. Пойми, для меня это очень важно.

— Я бы не советовала тебе туда ходить. Это всего лишь твоя блажь, — сухо произнесла Юля, барабаня пальцами по прилавку. — Ты хочешь узнать, что случилось с Крохлей?

— Да.

— Послушай, в конце концов, в нашем магазине рано или поздно это станет известно. Кто-нибудь придет к нам и все расскажет. Совсем не обязательно идти самому для этого на полигон.

— Может быть. Но до сих пор почему-то никто не пришел в ваш магазин и не рассказал, что явилось истинной причиной смерти моего дяди, — напомнил я.

— Все и так ясно. Это был обычный несчастный случай.

— А более подробно?

— Я не знаю.

— Видишь, а говоришь, что в вашем магазине все становится известным, — упрекнул я ее. — Юля у меня к тебе просьба. Подскажи, где мне найти на свалке Кастру?

— Не нравится мне твоя затея, — вздохнув, заметила она. — Решительно не нравится. Сидел бы ты лучше дома. Фрю бы свою ублажал. Зачем тебе, извини за выражение, соваться на полигон? Ну, хочешь, я обо всем расспрошу Кастру, когда она в следующий раз придет в наш магазин? Посулю ей бутылку водки — и она от меня ничего не утаит. После все передам тебе. Или ты сомневаешься в моих умственных способностях?

— Я в них и не сомневаюсь.

— Сомневаешься, Володя, ох, сомневаешься. Думаешь, что я не справлюсь?

Вариант, предложенный Юлей, был заманчивым. Главное же, безопасным и не хлопотным. Но я боялся, что она не сумеет в точности пересказать все слова Кастры. Опять же, пройдет какое-то время, а вместе с ним у той пройдет острота и свежесть впечатлений. Потускнеют и забудутся важные детали, а некоторые под влиянием винных паров и вовсе сотрутся в памяти бомжихи.

— Юля, благодарю за твою заботу. Но мне все же нужно самому побывать на свалке.

— Наверное, ты считаешь, что между гибелью Крохли и Виктора есть что-то общее? — помедлив, спросила она. — Что ж, не берусь судить. Но я не понимаю, зачем тебе впутываться не в свое дело?

— Почему не в свое дело? Оно — мое. Погиб же не только Крохля, но и мой дядя.

— Прошу, не лезь ты в эту темную историю. Любопытство до добра никогда не доводит.

— Посмотрим, до чего оно доводит, — сказал я. — Итак, где мне искать Кастру?

— Упертый ты, Володя, просто сил нет, — покачав головой, произнесла Юля. — Я думаю, что Кастра сейчас не на свалке. Сегодня ей не до сортировки мусора. Наверное, она в подлеске. Это недалеко от восточной оконечности полигона. В подлеске у них с Крохлей есть хижина. Там у бомжей нечто вроде поселения. Есть даже определенное место для захоронения своих покойников. Конечно, не всех. Самых уважаемых. Которых есть, кому хоронить.

— Ну и ну. Почти как Новодевичье кладбище в Москве.

— Вот-вот. Примерно. Вероятнее всего, Кастра сейчас где-то в тех краях.

— Данке шон, — поблагодарил я Юлю.

— Битте шон. Но не за что. Только будь там осторожнее, — напутствовала меня рыжеволосая продавщица.

— Я сама осторожность.

— Что-то мне не верится.

После нашего разговора с Юлей я, нигде больше не задерживаясь, сразу отправился домой.

У себя в квартире, наученный опытом, я переоделся в старый дядин ватник, натянул потертые джинсы и резиновые сапоги. В довершение нахлобучил на голову меховую кроличью шапку. Все эти вещи Татьяна обнаружила на антресолях в ходе одной из своих сумбурных приборок. Там вообще хранилось множество разного добра, припасенного, очевидно, моим родственником специально для меня.

Я примерно представлял, где искать «те края», о которых упоминала Юля, и поэтому относительно быстро их нашел. Восточную оконечность полигона до подлеска отделяло неровное поле в комьях рыжеватой глины и истоптанное вдоль и поперек следами обитателей свалки.

В подлеске росли молодые стройные сосны и березы. Кое-где попадались пушистые аккуратненькие ели, способные украсить собой новогодние праздники в любой городской квартире. Но праздники эти миновали, и пока они могли не бояться быть срубленными на радость детишкам под самый корешок.

По всему чувствовалось, что места это были грибные. Так и хотелось придти сюда летом или осенью с лукошком за белыми, подосиновиками и подберезовиками. Впрочем, есть грибы, собранные здесь, я бы ни за что не отважился. Подлесок был загрязнен и загажен сверх всякой меры. Повсюду виделись ничем не прикрытые следы человеческой жизнедеятельности.

В глубине подлеска, где деревья росли гуще, располагались разрозненные шалаши бомжей. Они были грубо сколочены из досок, листов фанеры и другого, порой самого немыслимого материала. Из крыш шалашей под различными углами торчали закопченные трубы печей-буржуек. Постройкой собственного жилища занимались явно не специалисты, и относились они к этому делу более чем прохладно и наплевательски.

Кастру я увидел возле шестого или седьмого такого жилища.

Она сидела на древнем продавленном канапе, под деревом, с живописно развешенным на его сучьях постиранным нижним женским бельем. Оно красиво развевалось и колыхалось на ветру. Точь-в-точь как флажки расцвечивания на мачте боевого корабля во время военно-морского парада.

Строение, принадлежавшее Кастре, было, пожалуй, наиболее прочным и приличным из всех тех, что встретились мне до сих пор в подлеске. Оно имело местами бревенчатые стены, накладную дверь, обитую худым дерматином, маленькое застекленное оконце и крышу из рифленого железа. Поэтому заслуживало гордого названия хибары.

Правда, я не сразу узнал бойкую подругу Крохли в этом сгорбленном бесполом существе в расстегнутом пальто крысиных тонов. Лишь после того, как она подняла свое зареванное лицо и посмотрела на меня мутноватыми глазами.

Выглядела Кастра хуже некуда. Оказывается, что в прошлое наше свидание она была просто эталоном женской красоты, разумеется, по здешним меркам. Сейчас же из-под платка, съехавшего на сторону, выбивались сальные свалявшиеся пряди волос. Веки покраснели и вздулись. Воспаленные потрескавшиеся губы кривились в горестной улыбке. Из приплюснутого носа текло и капало, и она постоянно им шмыгала и утирала его рукавом пальто.