Иволка молчала, и дед подошел к ней, погладил пальцем гладкую темно-коричневую кожицу на спине. Обычно от такого прикосновения глаза у ящерки взблескивали и она начинала петь громче, но теперь иволка только еще больше втянула голову.

Алешка перестал плакать, тоже заинтересовавшись странным поведением ящерки, и дед, собиравшийся уже оставить ее в покое, все продолжал гладить. Ему казалось: перестань он это делать, и Алешка опять вспомнит о своем горе.

И вдруг ящерка опала вся, лапки ее подогнулись, глаза закатились. Алешка сопел за спиной у деда, и он не оборачивался, боялся увидеть в глазах внука очередной упрек: кристалл разбил, иволку уморил… Слишком много обвинений сразу, достаточно, чтобы потерять в глазах маленького человека весь свой авторитет.

И тут деду показалось, что иволка запела, но не как обычно, а странным, дребезжащим голосом. Он было обрадовался, но тут же и догадался, что это сигналит — зудит какой-то прибор на пульте управления. Оглянулся, увидел красный мерцающий глазок на самом верху приборной панели. Прибор этот, сколько помнил, никогда не включался сам, а только во время контрольных проверок, поэтому дед не вмиг сообразил, что означает его зов. А сообразив, похолодел. Это был сигнал крайней опасности, когда вся компьютерная система уже не знает, что делать и взывает о помощи к человеку. Он кинулся к пульту и тут же упал от сильного удара снизу, покатился по полу.

Очнулся от тряски. Открыл глаза, увидел рядом бледного Алешку, у которого тряслись щеки и дергалась нижняя челюсть. Преодолевая немоту в коленях, вызываемую сильной вибрацией пола, дед поднялся и огляделся, недоумевая, обо что мог так сильно удариться? Стрелка на шкале указателя землетрясений стояла на красной двенадцатибалльной черте. Таких землетрясений на этой планете еще никогда не было. Но пугало другое: почему сигналит прибор крайней опасности? Не мог же компьютер спасовать перед землетрясением, даже очень сильным? В него заложена программа, предусматривающая самые экстремальные ситуации, и компьютер должен самостоятельно принимать решения, даже если вездеход перевернется, свалится с горы, упадет в море. На то он и вездеход, чтобы двигаться в любом положении, по любой поверхности, а если надо, то и над нею, опираясь на воздушную подушку.

Снова сильный удар снизу. Дед успел схватить Алешу и вместе с ним покатился по полу. Снова вибрация, от которой застучали зубы и помутилось в голове.

И вдруг все прекратилось. Только откуда-то доносился непонятный гул, да прибор все ныл надрывно и зудяще, моргая красным глазом. Дед глянул на экран кругового обзора и понял: ничего не прекратилось. Черные камни вокруг вездехода тряслись, как в лихорадке, и пыль клубами стлалась над горной долиной, словно дым. Это компьютер, сообразив наконец-то, что надо делать, поднял вездеход над трясущимися камнями. Было удивительно, что он так поздно сделал это, но разбираться в случившемся было некогда. Взгляд невольно приковывался к страшной картине, разворачивавшейся на широком, в полстены, экране. Вид местности все время менялся, громадные камни ворочались, как живые, горы, обступившие долину, укутывались в плотные покрывала лавин. Такого не было за всю историю существования поселения, такого здесь даже не предполагалось. Планета считалась тихой, отшумевшей давным-давно, еще миллионы лет назад. Да, видно, копилось внутреннее напряжение, пока не прорвалось этаким невиданным землетрясением. Отсутствие мелких землетрясений должно было говорить не о покое, а о скрытом копящемся напряжении. И если не было мелких землетрясений, то, может быть, следовало их вызвать искусственно. Уж лучше частая, да небольшая тряска, чем один такой катаклизм…

Мысли проносились в голове стремительно и сумбурно. Шевельнулось беспокойство о поселке, который не мог, как вездеход, оторваться от грунта и переждать землетрясение. Но поселок был далеко, и хотелось верить, что туда доносятся лишь отголоски этого буйства стихий. Дед взглянул на Алешку. Тот, не отрываясь, смотрел на экран и, похоже, не испытывал испуга ни за себя, ни за свою мать и приятелей своих, оставшихся там, в поселке. Он еще не знал страха за близких, которых нет рядом. Как все дети. Потому, наверное, так редки у них стрессы, нервные перенапряжения.

А иволка все так же неподвижно лежала на столе, куда положил ее Алешка, и молчала. А гул землетрясения все не прекращался. А прибор все зудел, предупреждая о какой-то еще неведомой опасности.

— Чего еще можно ожидать? — спросил дед у компьютера.

— Неспокойно гравитационное поле, — ответил бесстрастный голос.

— Что значит неспокойно? — Его даже не встревожило это сообщение. Что может быть стабильнее гравитации? Она какая есть, такая и есть, и неспокойным может быть лишь поведение предмета в гравитационном поле. Вероятно, и теперь компьютер принял одно за другое.

— Меняется гравитация.

— Как меняется? Увеличивается? Уменьшается? Насколько?

— Колеблется. В среднем пока остается на своем уровне.

«Пока»! Это словечко совсем не понравилось деду, и он решил не пережидать землетрясения, а поскорей убраться из этой долины. Пока не поздно. Клубы пыли начали наползать на экран, потом все застлала равномерно-серая вуаль, которая время от времени разрывалась на мгновение, и тогда было видно, что вездеход летит над местностью с огромной скоростью. И на черном экране радиолокатора, испещренном негативными изображениями извилистых горных склонов, все было в движении, словно горы шевелились, просыпаясь от вечного своего сна.

— Ничего, Алексей, и не такое видали, выберемся, — сказал дед испуганно прижавшемуся к нему малышу и потрепал его по голове. А сам подумал, что такого, пожалуй, не видывал никто, разве что те, кто не возвращался из дальних экспедиций. Кто знает, что видели они в свой последний час?

«В последний час», — повторил дед мысленно и заставил себя не думать о мрачном. Вдруг Алешке передастся эта готовность поверить в безнадежность? Способность детей предчувствовать — самое неизученное явление. Никому не ведомо, что они могут, да еще в такой исключительной ситуации.

Пыльная завеса за экраном стала редеть, сквозь нее прорывались багровые отблески.

— Что происходит? — спросил дед у компьютера. — Ты давай докладывай, не жди вопросов.

— Пока нет повода для беспокойства.

Ничего себе — нет повода. Совсем некстати вспомнился деду старый анекдот о немом мальчишке, который много лет не произносил ни слова и закричал лишь тогда, когда его отец едва не попал под машину. «Ты же можешь говорить, почему молчал?» — спросили его. «Не было повода», — ответил он. Достойное дитя компьютизированного рационалистического века. Но деду сейчас совсем не хотелось находиться в роли близких того мальчишки. Словно дикарю, только что обретшему дар слова, ему хотелось разговоров. Чтобы кто-то говорил и говорил, успокаивал. Он посмотрел на Алешку, опасаясь, не понял ли внук этой минутной слабости. Алешка был занят своим кристаллом, складывал половинки, раздумывая, как их можно соединить.

— Скоро у меня будет два папиных подарка, — сказал он.

— Я же говорил…

— Видишь, какие они уже большие?

Кристаллы и впрямь вроде как выросли. Дед взял один из них, взвесил на руке и решил, что это не они растут, а происходящее каким-то образом действует на сознание, ломая привычные представления об окружающем. Ведь бывает же, что даже самое неизменное из имеющегося во Вселенной — время — и то, как нам порою кажется, замедляет или ускоряет свой бег. Кто этого не испытывал? То оно тянется, как резина, то мчится — не замечаешь.

— Гравитация заметно снижается, — сказал компьютер.

— Ты разберись хорошенько, в чем там дело.

— Я никогда не докладываю, не разобравшись.

— Может, дело вовсе не в гравитации? Я же не чувствую никакого снижения.

— Речь идет об очень слабых воздействиях.

— А говоришь — заметно.

— Это заметно лишь для меня.

— Ты уж, пожалуйста, уточняй, не пугай нас.