– Мистер Антолини, пожалуйста, – вопила она и неслась через дорогу, даже не потрудившись посмотреть по сторонам. Когда женщина была уже совсем близко от меня, я увидел, насколько ужасно она выглядела. Обычно это была миловидная блондинка, почти такая же крупная и пышущая здоровьем, как этот агент по продаже недвижимости Ронни Ригли. Теннис помогает им сохранять эту форму.

Она чуть не сшибла меня с ног и склонилась к Чарли.

Она ухватила его за руку и попыталась повернуть на бок.

– Это все доктор Хугхарт, мой муж! – кричала она. – О, пожалуйста. Я не знаю что делать, а ему будет так стыдно…

– Привет, Эви, – сказал Чарли, одаряя ее своей очаровательной улыбкой.

– Пожалуйста, мистер Антолини, пожалуйста, помогите мне.

– Ерунда, – сказал Чарли.

– Все это из-за солнца, – сказал я, – солнечный удар так подействовал на него. Какой стыд! Может, я смогу что-нибудь сделать?

Когда она взглянула на меня, я понял, что до этой секунды она меня просто не замечала. Она тупо мигнула и все продолжала тянуть Чарли за руку.

– Отсюда вы никакой помощи не получите, я же сказал, – повторил я, – он только что будто заново родился. Мой дядя попал в такую же историю в своем доме на Фэйрихилл в тысяча девятьсот тринадцатом. Рухнул как подкошенный. Но я охотно помогу вам.

Она последний раз судорожно дернула Чарли за руку, потом взглянула на меня.

– Пожалуйста, мистер Вильямс, – сказала она, – пожалуйста, сделайте что-нибудь с доктором.

– Показывайте дорогу, – велел я и пошел следом за ней, но вчетверо медленнее, через улицу. Дверь в ее дом была открыта, и она махала мне оттуда, когда я еще находился на полдороги.

Норм Хугхарт был тем, кого теперь величают интерном, раз уж название "врач по общим вопросам" считается устаревшим. Он был неплохим доктором и порядочным снобом.

Когда у меня было что-то вроде легкого удара, старый доктор Хугхарт, его отец, с радостью пользовал меня и велел мне сбросить вес, изменить привычки и т, д., но, после того как я проявил черную неблагодарность, не воспользовавшись его советами, стал не слишком-то любезен. Норм учился в том же Милловском колледже, что и Чарли Антолини, но десятью годами раньше. После этого он отправился в университет Виргинии и Йельский мединститут. Когда он был примерно в возрасте Чарли, он вернулся в Виргинию на какую-то школу-семинар, встретил там свою увесистую теннисистку и привез ее сюда. Сначала он делил практику со своим отцом, но после того, как тот сломался на мне (старик вскоре после этого умер), не пользовал меня как пациента, потому что думал, что я коммунист, что, конечно, было сплошной чушью. Все же его считали вторым из лучших врачей Хэмпстеда, потому что первым был Рен Ван Хорн, который возился почти со всеми городскими дамами. Рен и я неплохо друг к другу относились, но в качестве доктора он не мог мне пригодиться.

Я думаю, что Норм велел своей жене на людях всегда называть его доктором Хугхартом. У него была маленькая заостренная бородка и крупная лысая голова. Он не стал бы возиться с вами, если вы не были знаменитостью нынешней или будущей. Он лечил всех артистов и художников города.

Когда он придумывал что-то забавное, то звонил Саре Спрай, чтобы она поместила это в свою колонку. Он не заговаривал со мной лет двадцать. Или даже двадцать пять.

Эвелин слегка зашипела на меня, когда я подошел к двери. Я понимал, что даже при том, что сама она не могла ни с чем справиться, впустить меня в дом ей все же было нелегко. Для нее я был племянником Иосифа Сталина или чем-то в этом роде. Кроме того, я даже не был одет в розовую пижаму и эти пушистые тапочки. Я был в старых черных баскетбольных ботинках, заношенных твидовых штанах и зеленом свитере с высоким воротом и дырками на локтях.

Помимо этого, я был небрит. Я бреюсь не слишком чисто.

Неохота перерезать себе горло.

– Ну, в чем дело, Эвелин? – спросил я. Весь холл был увешан рисунками и карикатурами, и я узнал работы полудюжины знаменитых рисовальщиков Хэмпстеда и Хиллхэвена. Одна из них, подписанная Пэтом Доббином, изображала лысого человечка с остроконечной бородкой, который копался в животе у некоего подобия самого Пэта, а из отверстия высыпались монеты и счета. Пэт Доббин нарисовал себя таким, каким он обычно отражался в медицинском зеркальце, и, надо сказать, выглядел на рисунке лучше, чем на самом деле.

– Пожалуйста, – сказала она, – пройдите на задний двор, мистер Вильямс. Доктор Хугхарт как раз собирался выйти туда, чтобы проверить, как работает распылитель, и.., я увидела, как он упал…

Она вцепилась мне в ворот, пытаясь заставить двигаться побыстрее.

– Он упал, да? – спросил я. – Может, поскользнулся?

Она начала всхлипывать.

– Вы просто вызовите "скорую", Эвелин, – сказал я. – Они быстро сюда доберутся.

Это я знал по собственному опыту и назвал ей номер.

– Скажите им, что Норм без сознания, и дайте им ваш адрес. Я сам доберусь до задней двери. Я сотни раз бывал в этом доме.

Ну конечно бывал, это правда, хоть и где-то в двадцатых годах. Они увеличили кухню за счет кладовой, но задняя дверь была на том же самом месте. От легкого ветерка, который дул этим утром, она покачивалась взад-вперед. Я слышал, как Эвелин звонит по телефону.

Я выбрался наружу и стоял там, слегка задыхаясь. Солнце припекало сильнее, чем утром. Норм Хугхарт лежал на сухом участке газона. Вода из разбрызгивателя, сияя крошечной радугой, разлеталась во все стороны как раз за его спиной, орошая часть травы и красную кирпичную стену его недвижимой собственности. Один из трех распылителей, ближайший, похоже, не работал. Норм лежал лицом в траве, а носки его ботинок упирались в землю. Он вовсе не напоминал Чарли Антолини или моего дядю Хоба, который свалился на Фэйри-хилл, когда узрел Иисуса.

Я подошел к нему.

– Норм, – сказал я, – как ты себя чувствуешь?

Норм не отвечал. Удар? Сердечный приступ? Я с трудом опустился на колени рядом с ним. Он был в майке и голубых спортивных штанах. Я наклонился, чтобы поглядеть на его лицо, и увидел, что он неподвижно уставился в траву, подстриженную Бобби Фрицем.

– О проклятье! – сказал я и потряс его за плечо. Он медленно перевернулся. Я ухватил его за бедра и перевернул заодно и ноги. Теперь он глядел в небо.

– Норм, ты, чертов ублюдок, – сказал я, – проснись!

И опять подивился, почему некоторые крайне правые носят ленинскую бородку.

Я приложил ухо к его груди. Там ничего не было слышно. Тогда я щекой приложился к его рту. Никакого дыхания, лишь запах одеколона и полоскания для зубов. Я зажал его ноздри и начал делать искусственное дыхание так, как это показывают по телевизору. Я вспотел. Это ужасно, когда умирают люди, которые гораздо моложе тебя. Я снова повторил дыхательные упражнения.

– Что вы делаете! – завопила его жена с крыльца задней двери.

– Все, что могу, Эвелин, – ответил я. – Вы вызвали помощь?

Она нервно кивнула. Потом распласталась рядом со мной и Норманом.

– Мистер Вильямс, – выдохнула она, – Как вы думаете, он.., как вы думаете?

– Лучше подождать врачей, – ответил я.

– Он выглядит таким нормальным, – сказала она, что было довольно близко к истине.

– Помогите мне подняться, – сказал я и вытянул руку.

Она вцепилась в мою протянутую руку так, точно это была пудовая гиря.

– Да потяните же Бога ради, Эвелин, – повторил я. И она потянула и подняла меня на ноги. Мы оба стояли и глядели на Норма Хугхарта, лежавшего на траве.

– Все так. Он умер, – сказала Эвелин.

– Похоже на то, – согласился я. – Что за чертовщина? Не пойму, от чего.

Может, это и было бестактное замечание. Эвелин Хугхарт отступила от меня, а через несколько секунд появилась вновь с моими старыми знакомыми из "скорой помощи".

Увидев меня, они замерли.

– Опять вы? – спросил крупный усатый мужчина, а полицейский, который прибыл с ними, покачал головой. Это был тупой тип по имени Томми Турк, по кличке Турок, худший из всех полицейских Хэмпстеда. Ему осталась лишь пара месяцев до пенсии, а живот у него уже достиг невероятных размеров, но он все еще любил махать кулаками.