— Перегнать туда, куда нас повезете, — предложила я. — Или нас переместить на заднее сиденье, а самим сесть за руль. Или перегнать к моему дому. Ваши предшественники делали именно так.

Стадо опять заржало, потом вспомнило, что ведено с нами обходиться культурно и выполнять маленькие прихоти. Это радовало. Правда, больше всего радовало упоминание моей следующей статьи. Вселяло надежду.

— Так, подругу в джип, — принял решение Лопоухий. — Юля — назад. Сама. Кактус — с ней рядом. Змей — за руль.

После того, как размещение по автомобилям произошло в соответствии с указаниями Лопоухого, мы опять тронулись с места. Вернее, рванули. Из моих бедных «Жигулей» выжимали все, на что они были способны. Иначе как угонишься за новенькими джипами и БМВ? Бойцы, сидящие рядом, молчали. Я тоже не пыталась брать у них интервью. Однако решила, что в каждой ситуации следует находить свои светлые стороны. А в этой — гордиться, что против нас с Татьяной послали такую ораву. Или это не для нас? Это, так сказать, инкассаторы, охраняющие два миллиона баксов? Я была почти уверена, что гонялись за ними. Но как нас выследили?

Кавалькада притормозила у одного из особняков в Репине. Мне вежливо предложили выйти, даже придержали дверцу, после чего сами открыли багажник и извлекли оттуда только кейс, моя сумка никого не заинтересовала. Татьяна же вышла из джипа со своей, прижимая ее к груди. Нас повели в дом. То есть дворец.

В нем нас ждал господин Сухоруков собственной персоной.

— Как доехали? — спросил он с улыбкой удава, правда, после того, как предложил сесть (чтобы Юленька потом не писала о том, что питерские банкиры не находят для гостей стульев, подобно московским издателям).

Мы поблагодарили, отметив вежливость его подчиненных и исключительно культурное обхождение, даже в прижимании дула к виску.

— Все ребята у меня питерские, в крайнем случае — область, — сообщил Сизо. — Москвичей не держим. Сибиряки, правда, есть, но вы их не видели.

— В Сибири классные мужики, — не сговариваясь, сказали мы хором с Татьяной.

Банкир посмотрел на нас как-то странно, потом пообещал познакомить если будет желание. В этот момент в дверь комнаты, где нас принимали, вежливо постучали. Затем появился Лопоухий, держа в руках кейс. Сухоруков вопросительно посмотрел на него.

— Открыли? — спросил.

Лопоухий кивнул и поставил кейс (содержимое было закрыто крышкой) на столик, отделяющий нас с Татьяной от банкира. Сухоруков положил на него руку, с которой были сведены татуировки (о чем можно было судить по оставшимся шрамам) и плотоядно улыбнулся нам.

— Значит, Танечка, считаете, что два миллиона долларов в такой портфельчик поместиться не должны?

Мы обе аж подпрыгнули на месте. Сухоруков расхохотался. Лопоухий хмыкнул. «Значит, нас слушали», — поняла я.

— Где микрофон? — спросила я.

— Когда вы нас покинете, его не будет.

— На моей машине?

— Да, Юля. Скажу тебе, что ты ведешь очень активный образ жизни. И главное, разнообразный. Какие проблемы тебя волнуют! Все, кроме того, что должно волновать молодую женщину твоего возраста.

Я смолчала, не желая пускаться в дискуссии, не имеющие смысла. Сухоруков подленько ухмылялся, но вдруг… взвыл. Лопоухий заметался вокруг шефа, не понимая, что произошло.

Сухоруков же взвыл опять и стал тереть руку в одном месте, потом сквозь рукав, затем схватился за ногу.

Татьяна хихикнула. Лопоухий повернулся к ней с искаженной физиономией.

— Вы!.. — рявкнул он.

— Это муравьи кусаются, — вежливо пояснила я.

— Какие еще муравьи?! — взвыли Сухоруков и его подчиненный одновременно.

— Рыженькие, маленькие. Говорят, их укусы полезны. В любом случае, скоро пройдет.

У вас бородавок нет? Или папиллом? — поинтересовалась Таня.

— Чего-чего? — выдавили обалдевшие мужики.

А Татьяна выдала им совет, вычитанный в каком-то медицинском журнале, которые она собирает, — если в них говорится о свойствах змеиного яда. В одном, как выяснилось, говорилось и о муравьиной кислоте. Ею можно выжечь бородавку или папиллому, посадив на нее нескольких муравьев. Проще, конечно, прижечь кислотой, полученной у химиков, но в старые времена пользовались, услугами насекомых.

Потом мне пришлось пояснить, где мы обнаружили чемоданчик — ведь парни не слышали, что мы говорили во время поисков в лесу.

Они тогда даже забеспокоились нашим долгим отсутствием, несколько раз проезжали мимо моей машины, чтобы убедиться: мы не смотались.

— Могли бы помочь, — хмыкнула Татьяна. — Джентльмены называются. Только бы чужими руками жар загребать.

Сухоруков пропустил фразу мимо ушей. Он больше не выл, но иногда почесывался.

— Хватит тянуть резину, — взяла инициативу в свои руки Татьяна. — Нам тоже интересно.

Открывайте.

Сухоруков открыл. Потом развернул кейс к нам. В нем лежали ровненькие пачки стодолларовых купюр. Татьяна принялась считать.

— Мало! — воскликнула она. — Я была права.

Я же, испросив разрешения, взяла одну пачку в руки. Почему-то не исключала, что баксы могут быть фальшивыми.

— Сними бумажку. Юля, — проворковал Сухоруков. — Ты права. Надо проверить подлинность денег. Я-то давал настоящие. А вдруг кто-то ловкий сумел их подменить?

Я разорвала бумагу, опоясывающую пачку, и попыталась развернуть баксы веером. После чего у меня начался истерический смех. В пачке были только две подлинные купюры — сверху и снизу (и это еще вопрос спорный), а вообще она оказалась ловко сделанной «куклой».

Сухоруков на пару с подчиненным стали судорожно выхватывать пачки из кейса, с обезумевшими глазами срывать с них бумагу и разбрасывать по полу аккуратно нарезанные кем-то листочки…

Мы с Татьяной быстро переглянулись. Теперь я не смеялась, опасаясь, что Сухоруков направит своей гнев на меня. Татьяна тоже сдерживалась, хотя я видела, как у нее на губах то и дело мелькает ехидная улыбка. Но невольно вставал вопрос: кто постарался на этот раз? Сере га? Но когда он успел?..

Надо отдать должное Сухорукову, он быстро успокоился и взял себя в руки. С минуту он сидел, тупо глядя в пустой чемоданчик, потом буркнул Лопоухому, чтобы прислал кого-нибудь тут убрать. Лопоухий выскочил из комнаты и вскоре вернулся с женщиной лет тридцати семи — тридцати восьми, в фартучке. Она вежливо поздоровалась с нами и молча и быстро убрала комнату, настоящие доллары (или выглядевшие настоящими) аккуратно положила на край стола, бумагу забрала с собой и тихо закрыла дверь. Лопоухий остался с нами и встал недалеко от двери, сложив руки на груди.

— Так… — произнес Сизо, посмотрел на меня, потом на Татьяну. — Права была Юля: не надо делить шкуру неубитого медведя…

— И говорить «гоп», пока не прыгнешь, — добавила я.

Сухоруков медленно кивнул, и стал рассуждать вслух.

— Вы не могли сделать эти «куклы».

Нас обеих порадовало, что нас, по крайней мере, не подозревают.

— А Серега? — посмотрел на меня банкир. — Как считаешь. Юля?

Я думала, что он тоже не мог. Я вообще считала, что он этот кейс не раскрывал, ведь ключа-то у него, скорее всего, не было, а когда возиться с отмычками? Вон тут сколько возились…

И даже если и были, он же не проверял пачки.

Когда? Где? И не стал бы он прятать «куклы» с такой тщательностью в лесу. Да и когда Серега мог их нарезать?

Хотя… Он ведь по гостинице везде ходил со своим кейсом. Могли они лежать в нем? Если он их нарезал заранее, перед тем, как ехать в Финляндию? Но тогда где настоящие деньги?

Куда он их дел? Скорее всего, Сергей тоже оказался обманут…

Но он вручил мне десять тысяч долларов, которых в начале того злополучного вечера у него не было. Откуда они появились? О них я, правда, вслух сообщать не стала.

— Значит, в таком виде денежки покинули Питер, — заявил Сухоруков. Делаем вывод.

Мы с Татьяной вопросительно посмотрели на хозяина особняка.