Глава девятая

Когда Соклей и моряки с "Афродиты" покинули Иерусалим, Телеф тяжело вздохнул.

— Неплохой город, даже учитывая, что я не понимал их языка. — сказал он. — Вино очень хорошее.

— И весьма крепкое, кстати, — вмешался Москхион, — его приятно пить не разбавляя, если немного привыкнуть.

— Совсем неплохое, — согласился Телеф, — и девушки тоже дружелюбны, или притворялись дружелюбными, увидев серебро. — Он взглянул на Соклея, — ты возлёг с одной из них, пока мы там были, молодой господин?

— Да, было разок-другой, — честно ответил Соклей, — девушки в том борделе, это просто девушки в борделе, насколько я понял. Ничего особенного, так или иначе.

О Зильфе он бы так не сказал, но он и не собирался обсуждать жену трактирщика со своими спутниками. Во-первых, ничего не было, а во-вторых, если бы и было… Он тряхнул головой. Менедем всегда хвастался своими похождениями. Соклей иногда думал, что его брат занимался этим в основном для того, чтобы потом хвастаться своими успехами. Если я когда-нибудь соблазню жену другого мужчины, надеюсь мне хватит ума молчать об этом.

— А долго ещё нам добираться до этого Энгеди? — спросил Аристид.

— Не дольше пары дней, — ответил Соклей. — Это место должно находиться на берегу того, что они называют Асфальтовым озером или как-то так. Об этом озере рассказывают массу небылиц. Например, что оно настолько солёное, что в его воде ничто не может жить. А если зайти в озеро, то человек не может утонуть из-за количества соли в воде, он будет плавать на поверхности, как плавает яйцо в миске, если в воду добавить много соли.

— Люди часто говорят всякие глупости, — заметил Аристид, — ты сам веришь во всё это?

— Пока не знаю, верить или нет, — сказал Соклей. — Иногда странные вещи оказываются правдой, взгляни на павлина. Или, например, вспомни череп грифона, который мы купили в прошлом году. Кто бы мог подумать, что грифон — это не просто легендарное чудовище, пока мы его не нашли? Но я не собираюсь волноваться об этом сейчас, ведь я все увижу своими глазами через день-другой.

— Согласен, это правильно, — ответил Аристид, — А то место, куда мы направляемся, думаешь, оно же не такое большое как Иерусалим?

Соклей покачал головой.

— Думаю, что так. Иудеи говорят, что Иерусалим самый большой город в их землях.

— Не густо, — заметил Телеф.

Он обо всём говорил с пренебрежением. Даже если что-то удивляло его, он не подавал виду. Но в этот раз Соклей склонен был с ним согласиться. По сравнению с Афинами, Родосом или Сиракузами Иерусалим не казался таким уж большим. Даже Сидон со своими высокими строениями превосходил эту местную столицу. Однажды, и довольно скоро, полагал он, люди и вовсе забудут про Иерусалим. И даже храм иудеев потеряет свою важность, поскольку человечество повсеместно перенимает эллинский образ жизни.

Когда-нибудь на этом алтаре принесут в жертву свинью, и никому не будет дела. Ныне мир принадлежит нам, эллинам.

Дорога из Иерусалима в Энгеди сначала шла на юг через холмистую местность, в которой находился главный иудейский город, а затем поворачивала на восток к Асфальтовому озеру. Соклей спросил у нескольких разных людей в Иерусалиме, как далеко находится Энгеди и получил несколько вариантов ответа. Никто в этой стране никогда не измерял расстояния должным образом, как делали землемеры Александра во время его завоевательных походов. В конце концов, подумал Соклей, кто бы не правил иудеями Антигон или Птолемей, ему придется сделать эту работу, а до тех пор мнение любого человека будет считаться равным мнению другого и будет защищаться со всей возможной страстью. Хотя точное расстояние осталось весьма сомнительным, Соклей полагал, что Энгеди находится в двух днях пути от Иерусалима, как он и сообщил Аристиду.

Полуденную жару Соклей и его команда переждали в маленьком городке Вифлееме. В таверне они купили вино и запивали им хлеб, купленный ещё в Иерусалиме. Дочь хозяина таверны, девчушка лет десяти, все смотрела и смотрела на них, пока несла вино к столу. Соклей готов был поставить на то, что она никогда не видела эллинов.

— Мир тебе, — сказал он по-арамейски.

Она моргнула.

— И тебе мир. — Девочка так удивилась, что вряд ли смогла бы выдавить что-то иное, чем привычное приветствие. Её черные глаза казались огромными на худеньком чумазом личике, тем не менее обещавшем вскорости стать весьма красивым.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Мариам, — прошептала она. Затем, очевидно набравшись смелости, она спросила, — а как зовут тебя?

— Я Соклей, сын Лисистрата, — ответил он. Смешное звучание иностранного языка заставило её хихикнуть. Она ускакала прочь, а Соклей спросил хозяина.

— Почему ты назвал её именем, означающим "горькая"? Она выглядит весёлым ребенком.

— Да, теперь да, — ответил мужчина, — но рожая её моя жена едва не умерла. И несколько недель после родов я думал, что она умрет. Вот почему, чужестранец.

— О, благодарю тебя, — сказал Соклей, удовлетворив любопытство. Затем, вспомнив о манерах, добавил, — я рад, что твоя жена не умерла. Благодарю ещё раз.

Но трактирщик продолжал хмуриться.

— Она прожила ещё три года, а затем погибла от… и произнес слово, бессмысленное для Соклея. Тот развел руками, показывая, что не понял. В ответ иудей выгнул спину, закинул голову и изо всех сил стиснул зубы. Неплохая пантомима. Соклей вздрогнул.

— А, это столбняк, или тетанус, как мы его называем, — сказал родосец, — мне очень жаль, друг. Трудная смерть, я видел такие случаи.

Пожав плечами, трактирщик ответил:

— Наш Бог так решил, и так оно случилось. Да будет благословенно великое имя Его по всему миру, который создан по воле его. — То, как он произносил эти слова, звучало молитвой, выученной наизусть. Соклей собирался расспросить его об этом, но Москхион отвлек его, начав выяснять, о чем они говорили, и Соклей не спросил.

Он не вспоминал об этом разговоре до момента, пока он и матросы не покинули Вифлеем, а вспомнив, раздраженно заворчал. Затем он загнал мула на вершину невысокого холма, взглянул на восток, и перед ним открылся прекрасный вид на Асфальтовое озеро.

Первое, что бросалось в глаза, это то, как глубоко внизу казалась вода. Холмы вроде не особо высокие, но озеро находилось будто бы гораздо ниже их. Телеф тоже смотрел в ту сторону.

— Во имя богов, — сказал он, — это самое уродливое место из всех, что я видел в жизни.

И хотя Телефу нравилось ругать всё, что он видит, это не значит, что он всегда неправ. Например, сейчас он оказался прав. Соклей размышлял о том, что он тоже видит местность настолько уродливую, что не видел прежде ничего и близко подобного. Холмы, среди которых они продвигались, спускались к озеру серией утесов из красноватого кремня на которых почти ничего не росло. Ниже этих утесов шел темно-жёлтый известняк, абсолютно бесплодный.

Равнина же между холмами и озером была ослепительно белой.

— Знаете, что мне всё это напоминает? — заговорил Москхион, — Бывает, ставят сковороду с морской водой на солнце — вода испаряется, и на дне остается соль, будь я проклят, если это не такое же.

— Ты прав, — ответил Соклей. Но сковороды не особо велики. Здешние же соляные равнины, если это они, тянулись стадий за стадием. — Похоже, что здесь собралась соль половины мира.

— Жаль, что она не стоит столько, чтобы стоило её грузить с собой обратно. — сказал Аристид, — она просто лежит там внизу и ждёт, пока кто-нибудь её соберет. Не нужно возиться со сковородками.

— Если бы так много эллинских полисов не находились у моря, можно было бы заработать на этом, — ответил Соклей, — а в текущих условиях… Он покачал головой.

В лучах солнца Асфальтовое озеро светилось золотом. За ним на востоке виднелись холмы из красноватого камня. Выезжая утром из Иерусалима, Соклей не замечал этого, но они становились все заметнее по мере того, как солнце, поднимаясь, освещало их под другим углом. Ни холмах не росло ни деревьев, ни даже кустарника. Асфальтовое озеро и почти всё, что окружало его, выглядело совершенно мертвым.

Указывая на восток за озеро на изрезанные красноватые холмы, Аристид спросил:

— Это всё ещё часть Иудеи, или те земли принадлежат другой стране, полной разнообразных варваров?

— Не знаю точно, но уверен, что это иудейская земля. — ответил Соклей. — Но, глядя на неё, я бы сказал, что вряд ли она полна чем-то, кроме, быть может, скорпионов.

— Кстати, скорпионы здесь больше и противнее, чем дома в Элладе. — сказал Телеф, — на днях в Иерусалиме я раздавил вот такого, — он показал большой палец и передернулся. — Я уже почти захотел начать носить сандалии.

Следующую четверть часа он, Москхион и Аристид озирались во все стороны, держась подальше от камней, вероятно скрывавших скорпионов, и от теней или веток, казавшихся жалящими паразитами.

Даже Соклей, который ехал на муле, и чьи ноги вообще не касались земли, нервно поглядывал вокруг. Вдруг по дорожной пыли пронесся скорпион и скрылся в расщелине среди камней быстрее, чем кто-либо успел его убить. Одной только ругани Телефа должно было с избытком хватить на то, чтобы скорпион убил себя сам.

Постепенно дорога, ведущая вниз к солончакам, сделалась настолько крутой, что Соклею пришлось спешиться и идти рядом с мулом. Животное переставляло ноги с большой осторожностью. Также вёл себя и вьючный осел, ведомый Аристидом. Мало-помалу родосцы и их животные спускались с холмов.

Примерно на половине пути вниз Телеф остановился и указал на юго-восток,

— Смотрите! Да заберут меня фурии, если это не зелень, внизу, прямо у края Асфальтового озера. А ведь я думал, что здесь вообще ничего нет.

— Не могло здесь не быть совсем ничего, иначе никто не стал бы здесь жить, — ответил Соклей, — наверное, это Энгеди.

— Как они могут что-то выращивать здесь, если вода в озере соленая, да и все вокруг засыпано солью? — спросил Телеф.