— Пока не знаю. Выяснить это будет интересно, как мне кажется. — ответил Соклей. — Может у них там пресные родники. Посмотрим. — Телеф выглядел недовольным, но промолчал.

На соляной равнине солнце жарило с невероятной силой. Соклею приходилось щуриться — отражавшиеся от соли лучи Гелиоса ослепляли. Сам воздух казался непривычно плотным и тяжелым, с присущим морю привкусом соли, который не ожидаешь почувствовать так далеко от побережья. На самом деле, здесь он ощущался сильнее, чем где-либо.

Над их головами пролетел ворон, и Москхион заметил, что в этих краях даже птица должна носить с собой бурдюк с водой.

Соклей рассмеялся, но сразу осекся. Путешественник, оставшийся здесь без воды, долго не протянет. Солнце и соль, должно быть, забальзамируют его не хуже едкого натра, которым пользовались египетские мастера ритуальных дел. Направляясь к Энгеди, Соклей отчаянно желал выбросить подобные мысли из головы.

Менедем извлёк из промасленного кожаного мешка рулон восточного шёлка, полученного от Закербаала, сына Тенеса, и поднял ткань к солнцу. Диоклей склонил голову в знак одобрения.

— Замечательно прекрасная вещь, капитан. В Элладе мы возьмём за неё хорошую цену.

— Да, я тоже так думаю. — ответил Менедем. — Но кроме денег я думаю ещё вот о чём. Посмотри на ткань! Посмотри какая она тонкая! Тончайший косский шёлк кажется шерстью по сравнению с ней.

— Интересно, как они это делают? — сказал начальник гребцов.

— И мне тоже, — наклонил голову Менедем, — И мне интересно, кто эти люди. Народ по ту сторону Индии. Так сказал Закербаал.

— Даже Александр не узнал, что находится дальше Индии, — сказал Диоклей.

— Александр решил, что за Индией нет ничего, — согласился Менедем. — Таким образом, возвратившись в Элладу, он мог сказать, что завоевал целый мир, — он опять посмотрел на шёлк. — Он ошибся. Богоподобный, почти герой, полубог, если хочешь, но он ошибся.

— Интересно, привезут ли когда-нибудь с востока ещё такой ткани, — задумался Диоклей.

— Кто же знает, — пожал Менедем плечами. — Я поклялся бы, что нам никогда не видать другой череп грифона потому, что никто в здравом уме не станет платить и за первый. Но вот это… это другое. Ткань прекрасна, любой, кто её увидит, заплатит, и щедро. Так что, может ещё и придёт незнамо откуда, только вот когда? Через год? Через десять или через пятьдесят? Или сотню? Кто знает.

Он представил себе странных варваров, которые сидят за ткацкими станками и ткут этот восхитительный шёлк, рулон за рулоном. Интересно, какие они? Там, за Индией, люди, возможно, совсем особенные. Народ Индии, говорят, чёрен, как эфиопы. Значит, и те, что за Индией, тоже чёрные?

Это всего лишь догадки, сказал себе Менедем и покачал головой. Я могу сделать этих далёких варваров какими сам пожелаю, любого цвета. Например, жёлтыми, если захочу. Его это рассмешило.

— Что веселишься, шкипер? — спросил начальник гребцов и сам засмеялся, когда Менедем пояснил. — Здорово. Наверное, так и есть. А думаешь, у них и волосы жёлтые, как у кельтов?

— Кто знает, — сказал Менедем. — По-моему, волосы у них чёрные, но ты можешь сделать их такими, как тебе нравится. Чего сейчас хочу я — так это представить, как будут продаваться краска и этот шёлк, когда мы вернёмся на Родос.

— А на берегах Эгейского моря пойдёт ещё лучше, — заметил Диоклей. — Чем дальше от Финикии, тем лучшую цену возьмём.

— Возможно, оно так и есть, — согласился Менедем. — Может, в следующий мореходный сезон мы сможем отправиться в Афины, — он опять засмеялся. — И это разобьёт сердце моему кузену, согласен?

— О, да, он ужасно расстроится, — фыркнул Диоклей. Потом, найдя, что одного смешка недостаточно, громко расхохотался.

— А вот я не против туда пойти, — вздохнул Менедем. — Там, в Афинах, можно всевозможными способами прекрасно проводить время. Если мы придём в порт в начале сезона, тогда сможем пойти в театр посмотреть трагедии и комедии, которые ставят на празднествах Дионисия. Афинский театр ничто не может затмить.

— Да, театр — прекрасный способ провести день, — согласился келевст. — Ещё у них полно разных винных лавок, в борделях славные девушки, а если предпочитаешь разнообразие, то и мальчики тоже. Хороший город.

— Мальчики иногда неплохи, — сказал Менедем. — Хотя я не из тех, кто на улице гоняется за хорошенькими юнцами.

— Зато гоняешься за жёнами, — сказал Диоклей, но в голосе слышалась снисходительность — он не упрекал, как вечно делал Соклей.

— Я думаю, с жёнами повеселее, по крайней мере, с большинством из них, — Менедем поморщился. — Меня преследует жена трактирщика. Я не дам ей себя поймать. Карга старая.

— Не удивляюсь, что ты там не остаёшься надолго.

— Ничего удивительного. Если бы не постель… — вздохнул Менедем. — Не хочется всё время, пока мы здесь, спать на досках.

— Меня никогда это не беспокоило, — сказал Диоклей.

— Я знаю. Но ты даже сидя спокойно спишь. Я так не смогу, даже под страхом смерти.

— Всё дело в привычке, — пожал плечами начальник гребцов. — А я привык к этому, когда работал гребцом: прислонишься к борту, прикроешь глаза и дремлешь. Потом это начинает казаться так же естественно, как растянуться в кровати.

— Может быть — для тебя, — Менедем глянул на пирс. — Если там не эллин, то я — жёлтый варвар. — Он повысил голос. — Радуйся, друг! Как нынче твои дела?

— Неплохо, — отозвался незнакомец, дорическая медлительность его речи почти не отличалась от того, как говорил Менедем. — А как поживаешь ты?

— Бывало и хуже, — вздохнул Менедем. — Чем я могу тебе помочь?

— Скажи, это ты не так давно продавал книги в казармах?

— Я, наилучший, — склонил голову Менедем. — Осталось совсем немного. А почему же ты не покупал раньше?

— Не мог я, вот почему, — сказал незнакомец. — Я конник, и только что возвратился из рейда по холмам за разбойниками.

На левой руке и ногах гостя были характерные для конника шрамы. У гоплита руку защищал большой круглый щит, но всадник не мог позволить себе такую большую и тяжёлую вещь.

— Надеюсь, рейд выдался удачный, — сказал Менедем. — О разбойниках ни один торговец доброго слова не скажет.

— Мы выкурили пару гнёзд, — ответил эллин. — Но это скорее заставит их держаться подальше и быть осторожнее, чем избавит от них. На тех холмах разбойничьих банд хватит на тысячу лет. Там слишком много укромных мест, слишком много поблизости городков и дорог. Ничего не поделаешь. — Он снова вернул разговор к тому, что его интересовало: — Так у тебя ещё остались книги?

— Пара. Одна из книг "Илиады", где богоподобный Ахиллес сражается с могучим Гектором. Другая из "Одиссеи", в которой находчивый Одиссей встречается с циклопом Полифемом.

— Я хотел бы обе, — с тоской сказал конник. — Что может быть лучше книги, чтобы убить время. Но ты же заломишь за них огромную цену, поскольку мне негде ещё их купить, кроме как у тебя?

— Ты не сможешь внушить мне чувство вины, о благороднейший, — сказал Менедем. — Я торгую не для того, чтобы терять деньги, как и солдаты воюют не для того, чтобы терпеть поражение. Можешь получить обе за тридцать пять драхм. Не будем торговаться, никакого обмана, именно столько платили мне солдаты из гарнизона.

— Папай! — воскликнул конник. — Все равно — это целая куча денег. — Менедем не ответил, а просто стоял и ждал. Другой эллин нахмурился. Менедему это выражение показалось знакомым: так выглядит человек, уговаривающий самого себя. И точно, конник сказал: — Ладно. Ладно! Я их возьму. Ты считаешь по две драхмы за один сидонский сикль?

— Да, — ответил Менедем. Такой курс слегка отклонялся в пользу покупателя, и Соклей, наверное, посчитал бы с точностью до обола, но Менедему не хотелось утруждаться. Он взял серебро, достал из мешка две последние книги и отдал коннику.

— Благодарю тебя, — сказал тот. — Я буду читать их, пока не развалятся на куски. Я бы заплатил даже больше за книги Геродота, где персы и эллины вступают в схватку. Но у тебя ведь их нет?

— Прости, нет. — Менедем надеялся, что смог скрыть замешательство. Даже Соклей бы не догадался продавать в Финикии книги по истории. Покупатели не устают его удивлять. Конник отправился восвояси, и Менедем окликнул его: — Ликийский окорок? Отличное масло?

— Нет, благодарю. Я уже потратил все, что намеревался. Кое-кто любит вкусно поесть, а я лучше почитаю, — ответил солдат и ушел.

— Жаль, что Соклей неведомо где. Мог бы заполучить себе друга на всю жизнь, — сказал Менедем Диоклею.

— Ты прав, — согласился келевст. — Я умею читать, но редко доводилось этим пользоваться. Обычно можно узнать все, что требуется, просто разговаривая с людьми.

— А я наслаждаюсь Гомером, и думаю, что люблю его ещё больше из-за того, что могу прочесть сам, — сказал Менедем. — Так же и с Аристофаном, и даже в большей степени, поскольку не могу в любое время услышать его на агоре, как Гомера. Но я не ухожу в свиток папируса с головой, как Соклей.

— Могу сказать, он знает кучу интересных вещей, — заметил Диоклей. — И, как ни странно, иногда это очень кстати.

— Я знаю, — Менедем постукивал пальцами правой руки по бедру. — Достаточно часто, чтобы я не поддразнивал его за чтение слишком уж жёстко. — Пальцы двигались вверх и вниз, вверх и вниз. — Да, слишком…

Прежде чем вернуться в гостиницу Седек-ясона, Менедем купил колбасу в половину локтя длиной — кишку, набитую рубленым мясом, сильно пахнущим чесноком и тмином. Ещё он взял маленький хлеб с запечёнными оливками — ситос к опсону, подумал он и усмехнулся. Узнай об этом Соклей, сказал бы, что Менедем — опсофаг, который деликатес предпочитает главной еде. Это колбаса должна идти с хлебом, а не наоборот.

Жена Седека-ясона бросила колбасу Менедема в горячее масло, дешёвую бурду, какой всегда пользуются трактирщики. А кроме того, на этом масле уже не раз готовили, прежде чем в него попала эта колбаса. Таверна и улица перед гостиницей наполнились чадом. Не то, чтобы совсем противным, но сильным.