— Почему? — грустно улыбнулся Главк. — Да потому, что он платит мне, а мне нужно серебро. И, кстати говоря, что я могу сделать для тебя?

Соклей объяснил, закончив словами:

— Так что я с радостью куплю все твои копии ссоры Ахиллеса с Агамемноном, или боя Ахиллеса с Гектором, или приключений Одиссея у циклопов, или его возвращения и мести претендентам — и другое подобное.

— Понятно. Тебе нужно все самое интересное.

— Точно. Люди не станут покупать книги в первую очередь. Мне нужны те части, что заставят их потратить деньги на Гомера вместо хиосского вина или ночи с гетерой.

— Люди не станут покупать книги в первую очередь, — грустным эхом отозвался переписчик. — Богам ведомо, насколько хорошо мне это известно. Но ты прав. Когда они что-то и покупают — так это то, что им нравится. Поэтому, когда у меня нет заказов, я копирую лучшее из эпических поэм. Давай глянем, что у меня есть. — Главк исчез в задней комнате, немного спустя вернувшись с десятью или двенадцатью свитками папируса.

— О, прекрасно! — воскликнул Соклей. — Это больше, чем я надеялся.

— Я работаю не покладая рук, — сказал Главк. — Если не работаю, я голодаю. Честно говоря, лучше бы у меня не было так много свитков для тебя — это значило бы, что их уже купил кто-то другой.

— И что у нас тут? — спросил Соклей.

— В основном то, что ты просил, — ответил писец, — и ещё я сделал пару копий предпоследней части "Илиады" — погребальные игры Патрокла.

— Пойдёт, — Соклей развернул один из свитков и принялся восхищённо его разглядывать. — Как жаль, что я так не умею. Твои письмена достойны быть высечены на мраморе.

— Я просто много практикуюсь, — польщенно ответил Главк.

— Я куплю все, — сказал Соклей. Лицо писца озарилось восторженной улыбкой. — Если твоя цена будет близка к разумной, — продолжил Соклей.

— Что ж, наилучший, ты знаешь, сколько они стоят, — ответил Главк. — Если бы ты просто зашёл с улицы купить одну книгу, я постарался бы выжать из тебя восемь или десять драхм. Такие люди не понимают, что почём, а тебе нужно немного подзаработать. Но тебе вот эти я продам по пять, а за погребальные игры возьму по шесть, ибо это особенно длинная книга, на нее уходит больше времени и папируса.

— По рукам, друг мой. — Соклей и правда знал цену книг. Он рассмеялся: — Не помню, когда последний раз заключал сделку, не торгуясь.

— Я тоже. — Казалось, Главк сейчас упадет в обморок. На деньги Соклея он сможет кормить семью пару месяцев. Соклей задумался, как давно у него купили последнюю книгу, и насколько плохи его дела. Когда Главк снова ушел в заднюю комнату и вернулся с двумя чашами вина, чтобы отпраздновать, Соклей заподозрил, что писец уже не просто отчаялся — он пересек эту черту уже некоторое время назад.

Вино оказалось отвратительным. Самое дешёвое, подумал Соклей, а вслух сказал:

— Всегда рад заключить с тобой сделку, Главк. Кто бы мы были без людей, делающих книги? Всего лишь дикари.

— Благодарю тебя, — в голосе писца прозвучали слезливые нотки. Что-то бормоча, он вытер глаза рукой. — Это действительно так, но разве кто-нибудь думает об этом? Сомневаюсь! Нет, я слышу лишь "Да ты рехнулся, столько просить за писанину!" Если я и мои собратья-переписчики умрут с голоду, откуда будут браться книги? Они не растут на деревьях, знаешь ли.

— Конечно, нет, — сказал Соклей, но Главк его не слушал. Может, из-за вина, а может, слова Соклея задели его за живое. В любом случае, Соклей был рад убраться из его лавки.

Но он ещё не закончил. В паре кварталов от Главка вёл свои дела Никандр, сын Никона. Его работа не так нравилась Соклею. Он писал быстро и мог переписать книгу быстрее Главка, но к скорости прилагался небрежный почерк и ошибки.

И сам похожий на хорька Никандр с его писклявым голосом и завышенной самооценкой нравился Соклею меньше Главка.

— Я не могу расстаться с книгой меньше, чем за девять драхм, — сказал он.

— До свидания, — Соклей повернулся, чтобы уйти. — Если образумишься до нашего отплытия, пришли гонца на "Афродиту".

Он уже почти поверил, что писец не окликнет его, когда Никандр наконец произнес:

— Погоди.

После долгого торга он получил книги за ту же цену, что у Главка, только Никандр не предложил ему вина.

— Ни к чему было тратить столько времени, — проворчал Соклей. — Мы оба знаем, сколько они стоят.

— Я знаю только, что ты ободрал меня.

Однако, это не помешало Никандру сгрести серебро в сундук.

— Я плачу тебе не меньше, чем Главку, — сказал Соклей, — но к воронам меня, если я понимаю, почему должен платить тебе больше.

— А, Главк, — фыркнул Никандр. — Все понятно. Я расплачиваюсь за то, что он не умеет торговаться. Справедливо, ничего не скажешь.

— За такие книги в Афинах дают не больше пяти драхм, — сказал Соклей. — Ты знаешь это не хуже меня, о великолепный. Так почему на Родосе должно быть иначе?

— И афинские писцы такие же тощие и голодные, как Главк, — возразил Никандр. — Я хочу для себя лучшей жизни. Я достоин иметь больше покупателей.

— Чего я только не хочу, — парировал Соклей. — Но это не значит, что я получу желаемое, и даже, что мне это нужно.

Никандр снова фыркнул.

— Доброго дня, — холодно сказал он. Теперь, когда торг закончился, он даже не мог оставаться вежливым. И откуда взяться покупателям, которых ты якобы заслуживаешь, если изо всех сил стараться отпугнуть людей?

Поликл, сын Аполлония, тоже переписывал книги на продажу, но его лавка оказалась закрыта. Сосед-плотник оторвал взгляд от стула, к которому приделывал ножку.

— Ты найдешь его в таверне вниз по улице, — сказал он.

— О, — замялся Соклей. — А он сможет говорить о делах?

— Тут не угадаешь, — ответил плотник и взял маленький напильник.

В таверне воняло прокисшим вином и жиром, в котором владелец жарил закуски, купленные посетителями где-нибудь в другом месте. Перед Поликлом стояла глубокая как море кружка. Взгляд писца — бледного человека с сухой левой рукой, по всей видимости не годившегося для более тяжелой работы, был таким мутным, что Соклей понял: он уже не раз осушил её.

— Радуйся, — сказал Соклей.

— Радуйся и ты, — Поликл еле ворочал языком, Соклей с трудом понимал его. Писец поморгал: — Я тебя где-то раньше видел, да? — он отхлебнул из своей огромной кружки.

— Да, — ответил Соклей, ни на что особо не надеясь, и назвал свое имя.

Поликл наклонил голову и едва не навалился на стол. Вновь обретя равновесие он сказал:

— А, да, я тебя знаю. Ты тот торговец, один из тех торговцев. Чё надо?

— Книги, — ответил Соклей. — Самые интересные книги из "Илиады" и "Одиссеи". Если они у тебя есть, я куплю.

— Книги? — Поликл будто впервые слышал это слово. Потом опять медленно склонил голову. На этот раз ему удалось усидеть прямо.

— А, да, — снова сказал он, — я их помню.

— Отлично. Мои поздравления, — удивительно, как он в таком состоянии хоть что-то помнил. — Так они у тебя есть?

— Есть что?

— Лучше поговори, когда он протрезвеет, приятель, — сказал хозяин таверны.

— А такое бывает? — поинтересовался Соклей. Хозяин лишь пожал плечами в ответ. Соклей снова взялся за Поликла:

— Пойдем. Давай сходим к тебе домой, если у тебя есть книги, которые мне нужны, я дам за них деньги.

— Деньги? — снова удивился Поликл.

— Деньги, — повторил Соклей и пояснил, будто говорил с идиотом: — Ты сможешь купить на них ещё вина, — и тут же устыдился того, что подстрекает писца к саморазрушению.

Как бы там ни было, это сработало. Поликл осушил кружку и мотнулся к нему:

— П'шли…П'шли д'мой. Я не… не знаю… что у меня есть. П'смотрим.

Он попытался пройти сквозь стену. Соклей перехватил его и повернул в нужном направлении, не дав расквасить нос о кирпичи.

— Пошли, друг. Сейчас дойдём потихоньку, — сказал Соклей, сам толком не веря своим словам.

Вести Поликла вниз по улице было все равно что вести парусное судно по бурному морю при переменчивом ветре. Переписчик шатался и спотыкался, и в итоге навернулся в фонтан.

Может позволить ему слегка промокнуть? — подумал Соклей, подхватывая его снова, — это может его слегка протрезвить. И отрицательно покачал головой. В фонтане Поликл просто может захлебнуться.

Сосед-плотник снова взглянул на них поверх стула:

— Ого, а я и не думал, что ты сумеешь вытащить его из таверны.

— Честно говоря, я тоже, — Соклей не испытывал гордости по этому поводу. — Теперь посмотрим, стоила ли овчинка выделки.

Когда они оказались внутри, Поликл покопался в свитках папируса и сунул один Соклею:

— Вот. То, что тебе нужно?

Соклей развязал верёвку, развернул свиток и горестно вздохнул. Он повернул свиток так, чтобы Поликл видел его. Он был пуст.

— З'раза, — пробормотал писец. — С'час найду др'гой… Вот!

Без особой надежды Соклей взял и развернул новый свиток. Не Гомер, это точно. Это оказалась какая-то поэма неизвестного автора, даже с первых строк такая непристойная, что и Аристофана вогнала бы в краску.

Соклей хотел было вернуть её писцу, но передумал. "Будь я скучающим солдатом-эллином в Финикии, хотел бы я это прочесть?"— задал он себе вопрос и кивнул. Несомненно. На самом деле, он и сам прочел ещё несколько строк — конечно, только чтобы убедиться, что дальше продолжается в том же духе. Поэма не подвела.

— Беру, — сказал он. — Что ещё у тебя есть?

— Н'знаю, — ответил Поликл, будто понятия не имел, чем занимался в последнее время. А может так и было.

— Вот. Эт' новая, — протянул он Соклею ещё один свиток.

Соклей начал читать: это оказался кусок трактата Ксенофонта об искусстве верховой езды. Подобное солдат может счесть интересным, или хотя бы полезным. Начиналось всё хорошо — аккуратным и четким почерком как у Главка, но уже вскоре качество начало падать. Соклей с грустью подумал, что Поликл переписывал, будучи нетрезвым. Почерк превращался в неразборчивые каракули — строчки ползли вкривь и вкось, появились грамматические ошибки. Ошибки, за которые мальчика, только встающего на путь грамоты, просто бы выпороли. Какие-то слова зачёркнуты и только часть пятен — от чернил. А уже посреди свитка слова попросту иссякли.