— Какая жалость, — буркнул его двоюродный брат: — И всё-таки мы могли кое-что выручить за него в Афинах. В конце концов, Дамонакс пытался купить его за шесть мин прямо здесь, на Родосе.

— И это лишь доказывает, что он понятия не имеет, что делать со своими деньгами, — сказал Менедем.

— Ой, как смешно. А ты так же торопишься поднять паруса, как в прошлом году? Помнится, ты не мог дождаться, когда мы отплывем с Родоса.

— И в этот раз я тоже не расстроюсь, когда он скроется за горизонтом, — подтвердил Менедем. Прошедшей зимой он попытался сделать это не столь очевидным и, судя по всему, преуспел.

Его брат нахмурился и поскреб затылок.

— Никогда не понимал, почему. За тобой не гонятся разъяренные мужья, насколько мне известно, — он изучающе оглядел Менедема, будто какой-то диковинный экземпляр вроде черепа грифона. Соклея раздирало любопытство.

— Нет, никаких разъяренных мужей, — только и ответил Менедем.

— Что же тогда? — не унимался Соклей.

— Какие мы сегодня любопытные, — пробормотал Менедем, и его двоюродный брат покраснел. Разговор снова вернулся к грузу, который повезет «Афродита». Соклей приложил к этому важному вопросу большую часть своего недюжинного ума. Большую, но не всю — Менедем видел, что брат ждёт возможности вновь начать расспросы.

«Нет, дорогой, я тебе её не предоставлю, — подумал Менедем. — Кстати, о разъяренных мужьях. Что будет, если я обману собственного отца со своей мачехой? Я не желаю знать и не буду пытаться. Но, боги, боюсь, она сама хочет оказаться в постели со мной».

Что сделает Филодем? Нет уж, Менедем не станет выяснять. Отец беспрерывно высмеивал его любовные интрижки. Если старик сам станет жертвой одной из них, словами дело точно не ограничится. Очень вероятно, что все закончится кровью.

«И значит, я не стану спать с Бавкидой, как бы я или, возможно, она этого не хотели. И, дорогой братец, как бы ни был ты любопытен, кое-какие секреты должны оставаться секретами, вот и всё».

— Мы можем раздобыть ещё папируса до того, как отплывем? — спросил Соклей.

— Папируса? — удивленно переспросил Менедем. — Конечно, он частенько бывает на заходящих сюда египетских кораблях с зерном. Но зачем он нам? Финикия намного ближе к Египту, чем мы.

Его брат не сказал «ну ты и тугодум» или нечто подобное, но взгляд, который он метнул на Менедема, был хуже крика «Идиот!» на всю гавань. Не так уж часто Соклей оказывался прав (хотя бывал нередко). Его мысли зачастую оказывались к месту, но когда на тебя смотрят с жалостью, что ты не можешь понять настолько очевидное… Я ещё не свернул ему шею, подумал Менедем, не знаю, почему, но не свернул.

— Птолемей и Антигон снова воюют, — объяснил Соклей. — Египетские корабли не станут заходить в финикийские порты, пока их удерживает Антигон. Если мы привезем папирус — возьмём за него хорошую цену.

И опять он прав, Менедем не мог этого отрицать.

— Ладно, — сказал он, — значит, возьмём папирус. Можно прихватить чернил — в прошлый раз мы неплохо на них заработали.

— Я подумаю, — ответил Соклей. — Не могу точно сказать, какие будут цены. В отличие от папируса, финикийцы умеют делать чернила. В таких делах они доки.

— Они копируют все, что делают соседи, — неодобрительно высказался Менедем. — А сами ничего не придумывают.

— Химилкону это бы не понравилось, — заметил Соклей.

— И что? Хочешь сказать, я ошибаюсь?

Соклей мотнул головой:

— Нет. Судя по моим наблюдениям, ты прав. Но это не значит, что Химилкон с этим согласится.

Менедем рассмеялся:

— Сразу видно, что ты учился у философов. Никто другой не умеет так намудрить.

— Благодарю тебя, мой дорогой братец, — ответил Соклей, и Менедем снова засмеялся.

— Когда ты планируешь отплыть? — продолжил его двоюродный брат.

— Если бы это зависело от меня, и весь груз был уже на корабле, мы могли бы отчалить завтра, — ответил Менедем. — Но не думаю, что отец позволит вывести «Афродиту» в море так рано, — он фыркнул, — я слышал, сам-то он выходил в самом начале мореходного сезона, когда был капитаном. Но мне не разрешает.

— Наверное, наш дед сетовал, что он безрассудный паршивец, — сказал Соклей.

— Скорее всего, — ухмыльнулся Менедем. Ему понравилось представлять отца мальчишкой, выполняющим приказы, вместо того, чтобы высокомерно отдавать их.

— Полагаю, так повелось испокон веков, — заметил Соклей. — В свое время и мы станем седобородыми тиранами.

— Не будет у меня никакой седой бороды, — заявил Менедем, потирая бритый подбородок.

— И ты ещё обвиняешь меня в излишней придирчивости, — сказал Соклей, и Менедем застонал. — Интересно, как вообще узнают о таком, — продолжил Соклей более серьезно.

— О чем? Что все старики одинаковые? Да посмотри хоть на Нестора в «Илиаде», — Менедем помедлил и начал декламировать:

Его двоюродный брат рассмеялся и поднял руку:

— Ладно, ладно, уговорил. Старики есть старики, и всегда такими были.

— Хорошо, что ты остановил меня, — сказал Менедем: — Нестор болтает ещё очень долго. Он довольно мил… когда не ведёт себя так, что хочется пнуть его. Мне хочется почти всегда.

— И почему же? — спросил Соклей. Менедем не ответил, но оба знали причину: Нестор напоминал ему отца.

— Если вы с дядей Филодемом поладите, Нестор понравится тебе больше, — заметил Соклей.

— Возможно. — Менедем не хотел углубляться в эту тему, и попытался нанести ответный удар:

— Если бы вы с дядей Лисистратом не ладили, ты бы любил Нестора меньше.

— Не пойми меня неправильно, я тоже считаю Нестора болтуном, — Соклей начал было говорить что-то ещё, скорее всего нечто, имеющее отношение к "Илиаде", как вдруг остановился и щелкнул пальцами: — О боги, я знаю, что ещё мы можем привезти в Финикию. Книги!

— Книги? — повторил Менедем, и Соклей кивнул.

— Ты вдруг ума лишился? Большинство финикийцев даже не говорит по-гречески, и уж тем более не читает.

— Я думал не о финикийцах, — ответил его брат, — а о греческих гарнизонах. Они должны быть немаленькие — Антигон строит почти весь свой флот на побережье. И они не могут покупать книги у местных писцов — ты верно заметил, что те не пишут по-гречески. Кто умеет читать, щедро заплатит за новые свитки, которые помогут скоротать время.

Менедем задумчиво потер подбородок.

— Знаешь, может, это и не такое глупое предложение, — наконец сказал он. Затем окинул Соклея подозрительным взглядом. — Ты же не потащишь туда труды по философии и истории, а?

— Нет, нет, нет, — тряхнул головой Соклей. — Мне такое нравится, но солдатам вряд ли. Нет, я думал о чем-то более занимательном, например, "Илиаде" и "Одиссее". Каждый, кто знает алфавит, может их читать, и у нас будет много покупателей.

— Отличная мысль. Умная, клянусь Зевсом. — Менедем умел признавать заслуги, когда следовало. — Книги легкие, занимают мало места, а стоят дорого, — он склонил голову, практически поклонившись Соклею. — Так и сделаем. Иди, поговори с переписчиками. Купи, что у них есть, и узнай, сколько копий они смогут сделать до нашего отплытия.

— Я позабочусь об этом, — сказал Соклей.

Менедем расхохотался.

— Не сомневаюсь. С таким нетерпением я мог бы бежать только к изысканной гетере, а не к какому-то близорукому парню с чернилами на пальцах.

Его брат даже не возмутился, что доказывало правоту Менедема.

— Я всегда рад поводу наведаться к переписчикам, — сказал Соклей. — Никогда не знаешь, что новенького и интересного может появиться на Родосе.

— Удачной охоты, — пожелал Менедем, не зная, слышал ли его брат — глаза Соклея уже были обращены куда-то вдаль, будто он вспоминал о возлюбленной.

Даже такой крупный и процветающий полис, как Родос, мог похвалиться лишь горсткой людей, зарабатывавших на жизнь переписыванием книг. Соклей знал их всех. Лучшим, без сомнения, был Главк, сын Каллимедона. Никто не мог сравниться с ним быстротой, точностью и красотой письма. Конечно, Соклей посетил его первым.

Как бы он ни был хорош, богатства Главк не нажил. Его лавка занимала пару комнат на первом этаже маленького дома рядом с Великой гаванью, а сам он с семьей жил над ней. Окна лавки выходили на юг, обеспечивая лучшее освещение для работы.

Войдя внутрь, Соклей натолкнулся на подозрительный взгляд тощего сердитого человека, диктовавшего Главку письмо. Он тут же отошел подальше, чтобы не подслушивать, и вернулся лишь после того, как человек расплатился и ушел восвояси.

— Радуйся, о наилучший, — приветствовал его Главк — сорокалетний обладатель больших ушей, кроличьих зубов и, конечно же, близоруких глаз и перемазанных чернилами пальцев. — Спасибо, что отошел, — продолжил он: — Теокл, тот человек, что был здесь, уверен, что торговец с Самоса обманывает его и нанял соглядатаев тут, на Родосе, чтобы не дать Теоклу получить то, что положено.

— Клянусь египетской собакой! — воскликнул Соклей. — Неужели это правда?

Главк закатил глаза.

— В том году он говорил то же самое о торговце с Эфеса, а годом раньше — с Галикарнаса… кажется. Он ссорится с людьми, как бойцовский петух. Умей он писать, обращался бы ко мне в два раза реже — он считает, что я тоже замешан в этих мошеннических планах.

— По мне, так он глуп. Почему ты продолжаешь писать для него?