Директор Города 72, Североамериканский Дивизион 16, вопросительно глянул из-за стола на своего помощника.

– Следующее дело – Аллан Манн, личный номер 2473R6, объявил Первый Помощник Директора. – Обвиняется в нарушении разумности.

– Арестованный доставлен? – спросил Директор, и когда его подчиненный кивнул, он приказал: – Сюда его.

Первый Помощник Директора вышел за дверь и тут же вернулся обратно. За ним вошел и арестованный с двумя охранниками по бокам. Это был молодой мужчина в белых шортах и белой безрукавке установленной формы с синим квадратом Механического Департамента на плече.

Он робко оглядывал просторный кабинет с пультами больших вычислительных и предсказательных машин, дисками телевизоров, на которых видна была, пожалуй, половина всех городов планеты, широкие окна, из которых открывался вид на громадные металлические кубы строений Города 72.

Директор взял со стола листок и прочел:

– Аллан Манн, личный номер 2473R6, задержан два дня назад за нарушение разумности. Обстоятельства дела: Аллан Манн, в течение двух лет разрабатывавший новый атомный двигатель, отказался передать свою работу Майклу Рассу, личный номер 1877R6, несмотря на распоряжение старшего. Никакого разумного объяснения своим действиям он не привел, но утверждал при этом, что поскольку над этим двигателем он работал более двух лет, то хотел бы завершить работу сам. Поскольку совершенное деяние явилось явным нарушением разумности, то был вызван наряд охраны.

Директор поднял взгляд на арестованного:

– Аллан Манн, что вы можете сказать в свое оправдание? Юноша вспыхнул:

– Нет, сэр, мне сказать нечего. Но теперь я понимаю, что был глубоко неправ.

– Почему вы воспротивились приказу старшего? Разве он не сказал вам, что Майкл Расс лучше подготовлен, чем вы, для завершения разработки двигателя?

– Он сказал, сэр, – ответил Аллан Манн. – Но я так долго работал над этим двигателем, что мне очень хотелось закончить его самому, даже если это и заняло бы чуть побольше времени – я осознаю, что это было неразумием с моей стороны.

Директор положил листок и утвердительно склонил голову.

– Вы правы, Аллан Манн, это было именно неразумием. Вы совершили нарушение разумности, а это – удар в самое основание современной мировой цивилизации.

Он выразительно поднял костлявый палец:

– Что же, Аллан Манн, сотворило наш современный мир из сборища воюющих наций? Что избавило нас от конфликтов, страха, бедности и тягот? Что как не разумность?

Разумность возвела человека из того звероподобного состояния, которое он занимал, до того, чем он стал ныне. В прежние дни сама земля, на которой теперь высится наш город, носила на себе город, именуемый Нью-Йорк, где люди в ослеплении грызлись между собой, погрязши в трудах и заботах, и не было места сотрудничеству меж ними.

Все это удалось переменить благодаря разумности. Эмоции, прежде смущавшие и будоражившие людские умы, были преодолены и теперь мы внимаем только спокойному диктату разумности. Разумность вывела нас из тьмы варварства двадцатого века, и нарушение разумности стало серьезным преступлением – ибо это преступление непосредственно направлено на разрушение нашего мирового порядка.

Бесстрастная речь Директора совсем лишила Аллана Манна сил.

– Я все понял, сэр, – проговорил он. – Я надеюсь, что мое нарушение разумности будет расценено как лишь временное заблуждение.

– Полагаю, что это так, – сказал Директор. – Я уверен, что теперь вы осознали всю неправильность неразумного поведения. Но, – продолжал он, – даже подобное объяснение вашего деяния отнюдь не оправдывает его. Остается фактом, что вы совершили нарушение разумности, следовательно вы подлежите исправлению согласно закону.

– А как исправляют по закону? – спросил Аллан Манн.

– Не вы первый обвиняетесь в нарушении разумности, Аллан Манн, – снизошел до объяснений Директор. Не один субъект в прошлом позволял эмоциям совратить его с пути истинного. Эти атавистические возвраты к неразумию стали более редкими, но они пока еще имеют место.

Много лет назад мы разработали план по исправлению таких неразумников, как мы их называем. Мы не наказываем их, разумеется, поскольку применение наказания к кому-либо за неправомерные деяния само по себе неразумно. Вместо этого мы пытаемся лечить их. Мы ссылаем их на так называемый Остров Неразумия.

Это небольшой остров в нескольких сотнях миль от берега. Всех неразумников отвозят туда и там оставляют. Островом никто не управляет, и живут там одни неразумники. Им не предоставляется никаких жизненных удобств, которые изобрел разум человека, но им предоставлена возможность жить там на первобытный манер – как заблагорассудится.

Если им вздумается там драться или нападать друг на друга, то это их дело, нас это не касается. Пожив так в месте, где не царит разумность, они быстро понимают, каким будет и все общество без разумности. Они уясняют это, чтобы не забыть никогда, и большинство из них, отбыв свой срок исправления и вернувшись, только рады всю оставшуюся жизнь вести себя лишь разумным образом.

Именно на этот остров и должны ссылаться все виновные. На основании закона я приговариваю вас, Аллан Манн, к ссылке.

– На остров Неразумия, – со страхом проговорил Аллан Манн. – Но как надолго?

– Мы никогда не сообщаем приговоренным срок их ссылки, – сказал Директор. – Мы хотим, чтобы они чувствовали, что впереди на острове у них вся жизнь, и это служит им хорошим уроком. Когда ваш срок окончится, за вами прилетит сторожевой флаер и заберет вас обратно.

Он встал.

– Что вы имеете заявить относительно вашего приговора?

Аллан Манн долго оставался безмолвен, потом проговорил еле слышно:

– Ничего, сэр, это поистине разумно с вашей стороны определить мне исправление в соответствии с законом.

Директор улыбнулся.

– Я рад видеть, что вы уже на пути к исправлению. По окончании вашего срока я надеюсь увидеть вас полностью исцеленным от неразумия.

Флаер резал воздух над серым океаном, как торпеда. Давно уже пропал из вида берег, и теперь под полуденным солнцем от горизонта до горизонта простиралась серая пустыня океана. Аллан Манн смотрел на нее из окна флаера с нарастающим чувством обессиленности. Он был взращен в большом городе как и любой иной член цивилизованного человечества, и испытывал врожденный страх перед одиночеством. Стремясь избавиться от него хотя бы ненадолго, он пытался заговорить с двумя охранниками. Правда, у них явно не было особой охоты общаться с неразумником.

– Через несколько минут остров, – откликнулся один из них, – недолго вам осталось.

– Где вы высадите меня? – спросил Аллан. Там есть какой-нибудь город?

– Город на Острове Неразумия? – охранник покачал головой. – Нет, конечно. Эти неразумники просто не в состоянии долго работать сообща, чтобы построить город.

– Но есть же там какое-то место, чтобы нам жить, – с тревогой допытывался Аллан.

– Где место найдете, там и жить будете, – неприязненно ответил охранник. – Некоторые неразумники построили для себя что-то вроде деревни, а другие так и бегают дикарями.

– Но ведь и они должны где-нибудь есть и спать, – настаивал Аллан со всей твердостью веры во всеприсутствие пищи, крова и гигиенических удобств, предоставляемых чадолюбивым правительством.

– Ну уж спят они на самых лучших местах, я так думаю, – сказал охранник. – Едят плоды и ягоды, убивают мелких животных и их тоже едят.

– Едят животных?!! – Аллан Манн из пятидесятого поколения вегетарианцев был так поражен этой вздорной мыслью, что притих до тех пор, пока пилот не бросил через плечо: «Остров по курсу.»

Вместе с охранниками Аллан тревожно всматривался вниз, пока флаер снижался по спирали к острову. Остров был невелик – просто продолговатый клочок суши, лежащий посреди океана как спящее морское чудище. Густой зеленый лес покрывал его низкие холмы и пологие лощины и спускался к песчаным пляжам. А для Аллана Манна этот остров был диким и дикарски невозможным.