- Помните, женщины и дети тоже могут быть врагами. Забудьте о сострадании, это война, - вторил моим мыслям голос оператора.

По обломкам я взошел на бугор из разбомбленной мебели и штукатурки. Надо мной сияло чистое небо: крыша отсутствовала. Слева слышал осторожные шаги, справа – звук бряцанья оружия. Это ловушка, меня окружали.

- Отойдите на безопасное расстояние, - внушал голос, улавливая нейросигналы моего мозга и корректируя поведение в зависимости от ситуации. «Картинка», зримая моими глазами, также передавалась в операторскую, где находились живые люди, действующие согласно приказу: элитные тыловые «войска». Мы были силой, они – интеллектом. – Действуйте издалека. Воспользуйтесь огнеметом для уничтожения всех диверсантов разом. Не рискуйте понапрасну. Помните, ваше тело принадлежит нам, врагу оно не должно достаться. Служите своей стране.

Я отступил назад, – судя по шорохам, партизан было много. Не было никакой необходимости рисковать, можно снаружи спалить все здание. Но я опоздал, к моим ногам прилетела и тут же разорвалась граната, я потерялся в поднятой взрывом пыли.

Начал стрелять наугад, ориентируясь на крики. Слышал многочисленное царапанье пуль о корсет. Кажется, бросили еще и дымовую шашку, чтобы лишить меня зрения и возможности спасения, – ни черта было не видно.

- Бей его, бей!

- Умри, мразь! За наших мужей, детей и родителей! Техасская гнида!

- Стреляйте точнее!

- Сердце слева, Лора, слева!

- На нем броня! – кто-то закричал визгливо, женщина.

- В голову цельтесь, в голову! – Эти слова совпали с ударом в лицо. Защитное стекло треснуло, я окончательно ослеп, заблудился в лабиринте развалин.

- Назад! Отступить! – надрывался бестолковый оператор, в начавшемся сражении слово «назад» не совпадало с понятием «выход». Я исступленно метался, как запертый в клетке зверь, спиной натыкаясь на стены и хаотично стреляя по сторонам, левой рукой защищая лицо от шальных и направленных пуль.

Ответные выстрелы не причиняли вреда, но раздражали изрядно. Я рычал, наступал и искал партизан, радуясь каждому предсмертному крику. Еще один мощный удар по лицу, и пластик разлетелся, проясняя картину: несколько женщин, прячась за полуразрушенными самодельными баррикадами, вели огонь. Я пошел на них, поднимая автомат, и был встречен градом пуль, бивших в грудь и мажущих мимо, все более редких по мере того, как патроны у противника заканчивались. Две пули-убийцы обожгли бровь и щеку, но не смогли проникнуть сквозь металлический барьер, - мне повезло, что попали в искусственную часть черепа. Горячая кровь залепила глаз, потекла по подбородку, но кожей шеи я ее уже не чувствовал. Заревел от ожога, нажал на курок, а затем вздрогнул, чуть не выронив оружие.

Лицо. Одно в толпе, измазанное грязью и копотью, но знакомое. В воспоминаниях пустота, но сердце вдруг болезненно заныло, словно в него по рукоятку вогнали ржавый нож. Палец дрожал на курке, но голос из груди уже вопил во всю глотку: не делать того, зачем пришел – не убивать. Он был столь громким, что на время перекрыл приказы командира. Я по-прежнему не помнил своего прошлого, но знал его из рассказов Джона, видел на бережно хранимой фотографии. И особенно отчетливо представлял после нашего последнего разговора с другом…

- На фронт? Уже завтра? – с очевидной грустью, сжимая напряженный кулак, спросил Джон накануне. Это было через десять дней после того, как я впервые встал на ноги. Некогда было отлеживаться по больницам, я нужен был в строю.

- Отомщу оркам! – прорычал я, ударяя стальной рукой по поверхности стола, за который мы присели. Пластиковая прозрачная поверхность издала тонкий стон от удара, но, к счастью, не треснула. – Отомщу гнидам! За Эмили!

- Да… да… - отвел Лев взгляд, нервно вычерчивая пальцем узоры на столешнице.

- Ты одобряешь? – потребовал я ответ, мне не понравилась его невнятная реакция. Разве Джон не патриот? Техас – его родина. И моя тоже, хотя я и забыл детство.

Он поднял глаза, в них плескалась решительность, но какая-то неестественная.

- Так держать, солдат! – поднял он вверх кулак, как делали все техасцы. – Ты нужен стране! Победа будет за нами!

Я удовлетворился его слабой поддержкой, широко улыбнулся:

- Покажем оркской мрази, как нужно воевать!

- Ты прости меня, Тони, - сказал он вдруг очень тихо, снова опуская взгляд, словно не мог выдержать моего воинственного патриотизма. – Прости за все, друг.

- Ну что ты, - успокоил я его, думая, что он переживает за мои потерянные конечности, за то, что не смог уберечь от травмы. – Ты же меня спас от смерти.

- Да, да, - снова повторил он, так словно сам в это не верил. Кусанул губу, покачал головой. Вновь напряженно сжал кулак, так что хрящи побелели. А затем нерешительно вынул из нагрудного кармана фотографию и протянул через стол: - Это было в твоей военной форме, когда мы тебя обнаружили. Я сохранил. Это против правил, но я не смог… Не думал, что отдам, но… кажется, это тебе нужно.

Я уставился на незнакомое лицо девушки, держащей маленького ребенка. Не узнал, но догадался мгновенно. Голос задрожал:

- Эмили?

Джон кивнул.

- А это кто? – я разглядывал ребенка, внутри начал подниматься гнев – они убили не только девушку, но и дитя.

Друг пожал плечами: он не знал. Я мог только предполагать, что этот новорожденный – мой сын. Или дочь. На обратной стороне не было никаких надписей.

- Вот звери! – прорычал я, разрываемый ненавистью к убийцам. – Твари, ничтожества! Женщин и детей за что?!

Джон вздрогнул от яростного всплеска моих эмоций. Его лицо застыло в болезненной гримасе.

- Это война, Айрон, - тихо ответил он, его голос почудился мне смутно виноватым. – Или они нас, или мы их. Побеждает сильнейший.

- Вот именно, – подхватил я его слова, убирая фото в нагрудный карман моей защитной формы. Это фото отныне будет моим личным талисманом, я пронесу его через всю войну. – И я отомщу за смерть Эмили и ребенка, клянусь тебе! Клянусь!

И вот теперь я столкнулся с тем, чего абсолютно не ожидал: зеленые глаза, как будто выходцы из прошлого - навсегда, я думал, утерянного, - смотрели на меня с выражением безграничного шока, красивые губы приоткрылись в беззвучном крике. В руках маленький пистолет – смехотворная защита, учитывая сложившиеся обстоятельства.

Я застыл недвижимо, боясь вдохнуть. Словно пошатнулась земная ось, и я переместился во времени, оказавшись там, где не могу быть – не в Индианаполисе, а в Ричмонде, не в две тысячи пятьсот семьдесят первом году, а на два года раньше… Одна лишь мысль кружилась в голове, помимо навязчиво повторяемой трели оператора: Эми жива!!!

- Стреляй, стреляй! – орали вокруг, но девушка медлила. В её глазах – ужас узнавания. Полные губы в шоке шептали:

- Тони?.. – и повторяли уже уверенней: - Тони!

- Эмили? – автомат вывалился из рук, повис на ремне и с грохотом ударился о броню.

- Внимание! Критическая ситуация! – верещал голос в послушном мозгу. – Немедленно уходите оттуда! Любые контакты с местным населением запрещены! Помните: даже женщины и дети могут быть врагами. Уничтожьте всех или уходите!

Я воспротивился приказу поднять автомат, делая это сознательно. Делая это впервые. Единственное, о чем мог сейчас думать: Эмили жива. Но, черт возьми, почему она на стороне врага?!

- Эмили?! – выпалил я, испытывая всевозрастающую злость. - Почему ты стреляешь в меня?!

Ее лицо побелело от ответного гнева.

- Адресую тот же вопрос тебе, Тони! Ты пришел забрать мою жизнь. Ты предлагаешь мне умереть, не защищаясь?

Сжав кулаки, ненавидя, я показал на партизан пальцем:

- Почему ты за них? Почему предала страну?

- Я?! – возмутилась она яростно, вновь прицелилась мне в лицо, хотя, очевидно, нажимать на курок не хотела и не собиралась. Слёзы наполнили ее красивые усталые глаза, голос был соткан из отчаяния: - Это ты, Тони! Ты предал меня! Ушел защищать, а сам… убиваешь…