Они повернулись и вышли из канцелярии. Прошли по гулкому, темному коридору. Спустились по ступенькам крыльца. В лицо ударил ветер. Сыпал мокрый снег вперемежку с дождем. Было так темно, что Звонарев сразу пропал из виду.

Дежурный посветил им фонариком и проводил до места, где заряжают оружие. Они зарядили автоматы, поставили на предохранители, и Октай на прощанье похлопал дежурного по плечу:

- Ну, пока, товарищ начальник. Пусть лицо твое будет белым.

- Что-о? - не понял дежурный.

- Будь здоров и счастлив, говорю! - рассмеялся Октай.

- А-а...

Звонарев незлобливо приструнил:

- Ну, хватит, хватит. Пошли Мамедов.

Они вышли за ворота. Им нужно было пройти шесть километров, залечь там в старом русле реки и просидеть до десяти часов утра.

Стоял конец февраля, земля раскисла от дождей и мокрого снега. Ноги разъезжались на скользкой тропе, к сапогам налипли тяжелые комья глины.

Все это было привычным: и темнота, и дождь, и грязь. Единственно, что угнетало Октая - необходимость молчать. Нет, он, конечно, понимал, что на службе нельзя разговаривать. Но уж очень скучно становится и одиноко. Если бы не Звонарев, не чавканье грязи под его ногами, можно было подумать, что он, Октай, один в этой ночной степи, рядом с чужой страной. Снежная пурга секла по лицу и обжигала кожу. В рукава задувал ветер. Каждый сапог весил не меньше пуда.

Время от времени Звонарев останавливался, поджидал Октая, и шагал дальше.

Тропа вывела к старому руслу реки, которая давным-давно или высохла или изменила свое течение - Октай не знал точно. Граница шла по этому руслу, внизу, слева от тропы. Правее, по нашему тылу, была проложена еще одна тропа, более ровная и удобная, но сегодня капитан не пустил по ней. А та, по которой шли Звонарев и Октай, часто поднималась на взгорки или ныряла в овражки. Идти было труднее, зато просматривались овражки и ямы.

Снег перестал и начал таять на мокрой траве.

- Подходим к месту несения службы, - прошептал Звонарев. - Будем выдвигаться ползком, по очереди.

Он пополз и вскоре исчез в темноте, а Октай остался на месте, чутко прислушиваясь. Потом пополз Октай, а прислушивался Звонарев. Они ползли бесшумно, как тени, и даже самый зоркий глаз не мог бы заметить их.

Потом Звонарев выбрал место на самом высоком взгорке, и они залегли недалеко друг от друга.

- Ты наблюдай в тыл, а я буду смотреть за руслом, - шепотом приказал Звонарев. - Если что, стукни два раза по голенищу.

- Понятно! - отозвался Октай, обрадовавшись возможности хоть на секунду развязать язык.

И они стали смотреть и слушать, шевеля лишь пальцами ног, чтобы они совсем не застыли. Впрочем, два или три раза Октай двинул затекшей ногой, за что немедленно получил замечание от Звонарева.

Так прошло еще часа два, пока Октай не увидел иранцев.

Над степью забрезжил рассвет, тягучий и призрачный. Сначала прочертились вершины холмов на востоке, потом стало светлее в долине, затем проступили очертания всей этой унылой голой земли с высокими кустами прошлогодней рыжей травы. В такие минуты спадает напряжение нервов. Октаю смертельно захотелось спать. Слава аллаху, ночь проходит, ничего не случилось, теперь можно позволить себе кое-какие вольности. И он заворочался, закрутил головой и приподнялся немного на локтях.

Вай-вай, что там такое? В рыжих кустах травы, у второй тропы, возле столба сигнальной линии, лежали люди в коричневых шинелях и фуражках с длинными козырьками. Черт побери, неужели ему померещилось? Нет, это были не камни, не пни, а настоящие живые люди. Один, два, три... семь человек насчитал Октай, и семь винтовок, и семь примкнутых к ним штыков.

Ну, знаете, это черт знает что! Такого, извините, хамства Октай не ожидал от иранцев. Они могут прицелиться в тебя, могут выкрикнуть оскорбительное слово, могут даже запустить камнем. Но чтобы перебраться на нашу территорию и преспокойно торчать у дозорной тропы?.. Октай возмутился до глубины души.

И вместо того, чтобы стукнуть два раза по голенищу, он громко шепнул Звонареву:

- Слушай, мне кажется, я вижу нечто интересное.

- Где? - встрепенулся ефрейтор и посмотрел туда, куда указал Октай.

Да, там были иранские солдаты.

- Мне кажется, они потеряли головы, - пояснил Октай.

Звонарев молча рассматривал их, соображая, что делать.

- Что ты скажешь по этому поводу? - поинтересовался Октай.

На него нашло вдохновение, и он уже не чувствовал себя больше стесненным рядом с ефрейтором. Необычность ситуации как бы ставила их на равную ногу и давала право Октаю быть таким, какой он есть. Он даже со злорадством вспомнил своего дядю Аллахверды Мамеда-оглы, его упреки, его заносчивость. Вот и наступил срок совершить подвиг Октаю, и пусть дядя узнает об этом и прикусит язык.

На парня нашло вдохновение, и он уже не мог удержаться.

- Не кажется ли тебе, что это нахальство с их стороны?

- Нахальство, - сдержанно согласился ефрейтор.

- Чего же они хотят?

- Не иначе, как захватить наш наряд.

- Значит, они хотели захватить нас с тобой? - зловеще переспросил Октай.

- Выходит, нас с тобой, - подтвердил Звонарев.

- Собаки! - выругался Октай.

Все в нем кипело и клокотало от гнева.

А между тем сейчас требовалось полное спокойствие духа, чтобы трезво оценить обстановку и принять правильное решение. Звонарев сердито шикнул на Октая, чтобы тот заткнулся со своей болтовней, приказал ему не высовываться над высоткой, а сам стал осторожно наблюдать за врагами.

Уже совсем рассвело. Коричневые шинели еле виднелись в пожухлой мокрой траве. Иранцы лежали внизу, под высоткой, которую занимали пограничники, и не видели их. Очевидно, они пробрались туда до прихода наряда, и теперь высота преграждала им дорогу обратно: иного пути не было. Здорово! Пограничники прижаты к границе, а враги отрезаны от своей территории. Вся разница в том, что Звонарев и Октай были на родной земле, а иранцы - на чужой. А это немаленькая разница, если хорошенько подумать.

Да, немаленькая! Об отходе с высотки не могло быть и речи. Уйти значит отпустить иранцев на свою землю. Надо одолеть их. "Даже если их семеро, а нас двое", - думал Звонарев. Что же делать? Позвонить на заставу, чтобы пришла помощь? Невозможно. Сигнальная линия у той тропы, рядом с засадой. Дать ракеты? Глупо. Наряд первым обнаружит себя...

Коричневые шинели задвигались в пожухлой мокрой траве; иранцы поползли к высотке.

"Гады, окружают!.. Ну, теперь нам нечего церемониться. Только вот выдержит ли Мамедов? Больно горяч, несерьезен. Да и патроны надо беречь. На заставе не сразу услышат, далековато. А-а, ничего!.." - решил Звонарев.

Негромко, но внушительно он высказал свое решение Октаю. Тот даже обрадовался:

- Хорошо! У нас говорят: убил собаку - сам и волочи ее.

- Чего? - не понял Звонарев.

- Ну, заварили кашу, пусть сами и расхлебывают, - кивнул Октай в сторону иранских солдат.

Все, что происходило потом, было похоже на сон. Иранцы были совсем близко, сейчас они вскочат на ноги и ринутся на высотку. Звонарев и Октай одновременно прицелились, одновременно выпустили по длинной очереди. Трассирующие пули двумя пунктирными строчками полетели вниз, ударились о камни и срикошетили в разные стороны. Три или четыре из них взмыли вверх и погасли в светлеющем небе. Фонтанчики земли взметнулись рядом с шинелями и тотчас опали. И двое не поднялись. А оставшиеся в живых вскочили на ноги, заметались из стороны в сторону, что-то закричали на своем языке.

И тогда еще две очереди прострочили низину, и еще один иранец упал на траву. Пули выбили на камнях искры и потухли. "Как при коротком замыкании", - мелькнуло в голове у Октая.

- Стой! - скомандовал Звонарев. - Побережем патроны.

Стало удивительно тихо вокруг. Мутное солнце взошло над холмами, недовольно взглянуло сквозь редкие облака на землю. Подул порывистый ветер, охлаждая лица и раскачивая былинки перед глазами. И казалось невероятным, что минуту назад гремели выстрелы и падали замертво люди.