Он смущенно нахмурился.

– Правила судьбы.

– Правила судьбы?

Он зашелся в хохоте.

– Захлопнись.

– Они что, существуют?

– Да! Я только что их придумал.

– Выходит, вся наша жизнь и наше существование – какая–то вселенская настольная игра, где наши создатели бросают кости и перемещают по доске крошечные фигурки?

Он снова засмеялся.

– Ага, именно, – произнес он, закатив глаза. – Как игра «Жизнь», только настоящая.

– Ну, тогда мне стоит от души поблагодарить своего создателя, что выбросил цифру, приведшую тебя ко мне, – сказал я и, не отрывая от него взора, отпил пива. – Встретив тебя, я очутился на Мейфэре.

– Мей кто?

– Мейфэр. Темно–синяя улицу для богатеев в «Монополии».

Он расхохотался.

– Ты, наверно, имел в виду Бордуок. Отношения к игре «Жизнь» он не имеет, но да ладно.

В то же мгновение на сцену поднялись несколько парней и уселись на табуреты рядом со своими инструментами. Общаться стало невозможно. Все свое внимание Эндрю переключил на них. Ну, почти все. Он немного развернул стул и теперь сидел к ним лицом, а его рука лежала на моем бедре. Судя по виду, он был счастлив и заинтригован.

Выступала группа потрясающе. Звучали знакомые Эндрю композиции. Казалось, он по–настоящему впечатлился. Вряд ли меня можно посчитать экспертом, но я наклонился к нему и зашептал:

– Ты сыграешь гораздо лучше.

Эндрю хмыкнул.

– Пожалуй, нет.

Я откинулся на спинку сиденья.

– Пожалуй, да.

Он покачал головой, полностью отвергая мои слова.

– Думаю, ты субъективен.

– Думаю, ты сексуален.

Он рассмеялся, теплое дыхание защекотало мою шею, и я уже было собрался отодвинуться и поцеловать его, как вдруг музыка остановилась. Объявили небольшой перерыв. Помещение заполнилось болтовней, а фоном заиграла музыкальная запись, не шедшая в сравнение с тем, что мы только что слушали.

– Тебе стоит сыграть на фортепиано, пока идет перерыв, – предложил я.

– Что? – встревожился он. – Да ну!

– Ну, да. Преподай людям урок музыки.

Он покачал головой.

– Нельзя играть на чужом инструменте, Спэнсер.

– Это какой–то смертный грех?

– Безусловно.

– А если сначала все–таки спросить? – Я осмотрелся вокруг в поиске игравшего на фортепиано парня, но так его и не увидел.

Эндрю схватил меня за руку.

– Нет–нет. Даже не думай. – Он глянул на часы. – Пошли, пора домой. Утром на работу.

– Впереди еще сет, – глядя на сцену, попытался я его образумить, но Эндрю уже поднялся.

И взял подаренные мной книги.

– Ничего, если мы уйдем раньше? Вечер прекрасный, но уже почти одиннадцать.

– Конечно, – отозвался я, тоже поднимаясь. – Я не хотел тебя пугать. Без твоего разрешения я бы не стал спрашивать.

Он натянуто улыбнулся.

– Не в том дело…

Бросалось в глаза, что было все совершенно иначе.

– Нам лучше доставить тебя домой до полуночи.

– Я не превращусь в тыкву, – пробормотал он.

– Какая жалость. Люблю поесть тыковки.

Он снова засмеялся. На этот раз от души.

Мы поймали такси и забрались на заднее сиденье. Эндрю назвал свой адрес, сел почти вплотную ко мне и взял за руку.

– Самый классный вечер в моей жизни, – признался он. Его явно не беспокоило, что таксист мог нас слышать. – Но я подумал, что нам потребуется время, чтоб сначала добраться до дома, а потом лечь спать… – Он покраснел.

М–м–м, внутри потеплело от одного только намека на нечто непристойное.

– Мне стоит знать о каких–то конкретных планах?

– Мы могли бы сымпровизировать, – ответил он.

– Импровизировать я люблю.

Он вздохнул и приник ко мне. Пробок на дорогах не наблюдалось, впереди нас ждала пятнадцатиминутная поездка. Я не осуждал его, что он чувствовал себя вполне комфортно. Я обвил его руками за плечи, а он довольно вздохнул.

– Могу я задать вопрос?

– Разумеется, – отозвался я, надеясь, что вопрос будет с подтекстом. Ментальная прелюдия всегда забавляла. – Но пока ты не спросил: нет, обнаженным в «Твистер» я не играл никогда.

Он фыркнул.

– Мой вопрос не о том.

– Жаль.

– А о твоей семье.

Я потрясенно моргнул. Неожиданная смена темы.

Он сел прямо.

– Нет, ничего, прости. Не стоило ничего говорить.

Я не мог сообразить, что ему хотелось выяснить. С нашего первого совместного дня я о них не упоминал. А точнее после моего срыва, когда я решил, что Эндрю вернулся к бывшему. Да я даже не думал о них с тех пор. Был слишком поглощен Эндрю. И слишком счастлив.

– Все нормально. – Я громко сглотнул. – Спрашивай.

– Нет, глупость. Не надо было о них вспоминать.

– Ты уже вспомнил. Так что спрашивай.

Он нахмурил лоб, и уголки губ опустились.

– Вопрос больше о судьбе и участи. Ты говорил, что веришь, будто все происходит по определенной причине… – Он пожал плечами. – Просто забудь. Извини.

– Раз я верю в наличие конкретных причин, что тогда может означать отказ от меня моей семьи?

Он нахмурился и отстранился, создавая тем самым расстояние между нами.

– Прости.

– Эндрю, прекрати извиняться.

Он покачал головой.

– Ты же знаешь, я так делаю. Разрушаю все. Оскорбляю людей своими словами, и все разрушаю.

– Ничего ты не разрушил.

Он закатил глаза, и было не совсем ясно: жест нацелен на меня или на него самого? Он точно на себя злился. Стиснув челюсти, уставился в окно, словно не мог вынести моего присутствия. И будто по щелчку от меня закрылся. Понятное дело, в отношениях я был новичком, во всей этой схеме ни черта не смыслил, да и от природы был склонен защищаться. Но его реакция на самого себя полностью сбивала меня с толку. Каким образом мы перешли от лучше вечера в нашей жизни к молчаливой пустоте?

– Эндрю, посмотри на меня.

Он посмотрел и ждал продолжения моей речи.

– Заданным вопросом ты ничего не разрушил.

– Он был бестактным. Мне стоило думать лучше.

– Я не стеклянный, – проговорил я, начиная раздражаться из–за того, что он считал меня настолько хрупким. – Да, мне… тяжело рассказывать о семье. Тот срыв, когда мы встретились, сочетал в себе кучу факторов. Прости, что ты стал его свидетелем. Но это не значит, что теперь ты должен ходить вокруг меня на цыпочках. Если ты, мать твою, хочешь что–то знать, просто спроси.

Он шокировано моргнул.

– Ты злишься, – прошептал он. – Видишь, что я натворил?

– Я злюсь не из–за вопроса о семье, Эндрю. Я злюсь, потому что ты считаешь, что рядом со мной должен себя цензурить. И стоило мне засомневаться, как ты воздвиг между нами стену.

Он тяжело сглотнул.

– Прости.

– Пожалуйста, перестань извиняться.

– Но мне правда жаль. Я уничтожил идеальный вечер.

– Ничего ты не уничтожил.

– Ты на меня злишься. Вечер смело можно расценивать как уничтоженный.

Я провел руками по волосам и заметил, что такси вывернуло на улицу Эндрю.

– Я не злюсь, – мягко заверил я.

– А сказал, что злишься, – возразил он.

Такси остановилось, и я повержено вздохнул. Мне стоило выйти вместе с ним? Ему хотелось? Он опустил ладонь на дверную ручку.

– Просто езжай домой, – изрек он.

Ну, ладно. Хоть гадать не пришлось.

Он распахнул дверцу, а я схватил его за руку.

– Эндрю, что произошло?

Он печально улыбнулся.

– Сказал же: я все разрушил. – Он передал водителю деньги и вышел. Обернулся ко мне, и от выражения его лица мое сердце сжалось. – Я тебе позвоню, – выдохнул он и захлопнул дверь.

И я остался в одиночестве. Голова шла кругом. Я не имел ни малейшего понятия, какого хера случилось.

– Куда? – спросил таксист.

В зеркале заднего вида я посмотрел водителю в глаза. В подсознании промчались все раздражающие книги и все тупые фильмы, где герои препирались из–за какой–нибудь чуши и не планировали друг друга понимать, а гордость срать на все хотела. Как же бесило, что они ни фига не могли повести себя по–взрослому и поговорить. Какая банальность. Какая незрелость. А теперь я осознал, что такое бывает и в реальной жизни.