Геккерен и его единомышленник прусский посол Либерман (кстати, единственный из иностранных послов не присутствовавший на отпевании Пушкина) выдвинули версию о мундирной пуговице, якобы спасшей Дантеса. Сафронов установил, что на месте предполагаемого ранения на мундире Дантеса пуговиц не было. Да и сами адвокаты поручика вскоре переменили версию - оказывается, Дантеса спасла пуговица от подтяжек под мундиром. И здесь Сафронов высказывает сомнение - могла ли маленькая пуговица не позволить пуле пистолета большой убойной силы поразить Дантеса? Сафронов приходит к. выводу: есть основание считать, что под мундиром Дантеса находились металлические пластины - они-то и отразили пулю Пушкина, при этом, как известно, Дантес упал - такой мощи был выстрел!

"Под угрозой гибели на месте поединка такой бесчестный человек, как Дантес (и его ''отец" - Н. Б.) мог пойти на любую подлость. Тем более, что дело имел с такими доверчивыми людьми как Пушкин и Данзас, которым и в голову не могла придти мысль об ухищрениях противника", - так писал Сафронов. Автор указывал также на удивительное спокойствие не отличавшегося особой смелостью Дантеса, несколько секунд ожидавшего выстрела Пушкина, и на отсутствие врача на месте поединка.

Версия Геккерена.

Пушкина больше не было. Самое опасное было позади. Гнев и немилость царя, определение военно-полевого суда, прозрение общества - всё это уже мало волновало "отца" и "сына". Они спокойно (Дантес, правда, до границы в сопровождении жандарма) покидали Россию. Но Геккерену до отъезда надо было ещё обстряпать кое-какие, для него, впрочем, довольно важные, дела. Надо было ещё больше запутать следы. Он быстро справился и с этой задачей, благо помощников (из числа недругов Пушкина) у него было довольно. У масонов и на этот случай была давно оправдавшая себя тактика. Дело обыгрывалось так, что, в конце концов, по словам А. Ахматовой, на поверхность всплывали два взаимно уничтожающие друг друга документа или факта, и дело затемнялось до неузнаваемости. Так произошло и после убийства Пушкина. Всплыло, правда не два, а несколько документов (а еще больше слухов и домыслов), в которых вина за случившееся возлагалась попеременно на самого поэта, на его жену и на Александру Николаевну Гончарову, авторами же подметных писем поочередно назывались то князья Гагарин и Долгоруков, то графиня Нессельроде, то граф Уваров. Оставлялось место и для намёков на участие в этом деле Николая I и III отделения. И самое примечательное и необъяснимое во всём этом то обстоятельство, что, как сказал или как завещал Геккерен, так и вышло: на протяжении 150 лет все, кто когда-либо писал о дуэли и смерти Пушкина, неизменно, как заворожённые, шли на поводу у версий, оставленных будущим пушкинистам голландским послом.

Печально, очень печально, но следствие неминуемо возвращается на истинный путь, и теперь уже не следует бояться нарушить заповеди масона Геккерена.

Советские пушкинисты И. Ободовская и М. Дементьев прошли первый, хотя и самый трудный, но зато и самый почётный отрезок на этом пути, окончательно реабилитировав от наветов Геккерена и его верных учеников (в их числе старательней других выглядели такие советские авторы, как П. Гоголев В. Вересаев М. Цветаева и А. Ахматова), жену поэта и её сестру Александру. Про Наталью Николаевну, например, Д. Благой после знакомства с работой И. Ободовской и М. Деменьтъева сказал: "Никто не должен, не смеет не только бросить, но и поднять на неё камень". Настоящего автора дипломов указал нам Пушкин. Дальнейшие исследования, в том числе настоящие заметки, должны показать, на кого должен быть поднят, а затем брошен камень.

Помощники голландского посла.

Кто из русских масонов оказывал прямую или косвенную помощь Геккерену? Это были:

Бенкендорф, - начальник III отделения, член ложи "Соединённых друзей" с 1810 года, имел 3-ю степень посвящения.

Л. В. Дубельт, заместитель Бенкендорфа, до 1819 член ложи "Палестины" с 1819 - член-основатель ложи "Соединённых славян", где был вторым наблюдателем, а с 1820-21 гг. - помощник мастера и делегат при Великой ложе "Астрея", член зарубежных лож "Золотого Кольца" / Белосток/ и "Эммануила" /Гамбург/.

Н. Ф. Арендт, лейб-медик, хирург, член-основатель ложи "Святого Георгия Победоносца" во Франции, в русских оккупационных войсках /г. Мабёж/.

С. С. Уваров, министр просвещение член ложи 'Полярной звезды".

М. А. Дондуков-Корсаков ("князь Дундук"), председатель цензурного комитета, член ложи "Избранного Михаила".

М. Ю. Виельгорский (самый крупный русский масон того времени), до 1821 года 1-й Великий наместный мастер Великой провинциальной ложи, супер-префект капитула "Феникс", после 1821 г. Великий мастер Великой провинциальной ложи и префект капитула "Феникс".

В Ф. Адлерберг, министр двора, член ложи "Александра к военной верности".

Г. А. Строганов (двоюродный дядя Н. Н. Пушкиной, сын крупного масона XVIII века А. С. Строганова), и К. Н. Бессельроде (министр внутренних дел) их масонство формально не установлено, но они, по логике вещей, должны быть масонами, поскольку Гекерен советовался с ними в самые ответственные моменты проведения операции по уничтожению Пушкина

Доля участия этих (и других) масонов в истории с Пушкиным полностью ещё не установлена. Выяснить это - долг современных исследователей. Мы ограничимся лишь несколькими словами, характеризующими "работу" хирурга Арендта. О подозрениях на врачей, якобы не пожелавших спасти, Пушкина, уже упоминали современники описываемых событий. Так, например Станислав Моравский вспоминал, что "хотели даже броситься на хирургов, которые лечили Пушкина, доказывая, что тут был заговор и предательство, что ранил его иностранец и иностранцами же пользовались для лечения поэта". Так ли это? Безусловно, этот вопрос требует тщательного изучения в рамках того же решительного поворота следствия с ложного пути на истинный.

"Работа" и роль самого известного в то время хирурга Арендта, в частности, свелась к минимуму, которого, впрочем, было достаточно, чтобы раненый не встал. Приехал к Пушкину, лейб-медик и безапелляционно заявил, что рана смертельная, а потому всякое лечение бесполезно. Окружавшие столичное "светило" молодые врача (двое из них были акушерами) не посмели противоречить. Все опустили руки. В смертельном исходе Арендт заверил и самого поэта, тем самым, отняв у него даже самую малую надежду, которая, если б она была, может быть, дала раненому немного сил и веры, столь необходимой в таких случаях.

Впрочем, хирург (о хирургическом вмешательстве не было даже речи) был вынужден по настоянию других врачей применить к больному и лечение.

О т. н. "методах" лечения Арендта красноречиво сказал врач и пушкинист В. В. Вернесаев. "Пушкин был ранен в живот. Пуля раздробила ему крестец. в брюшной полости осколки кости давили на кишечник. В таких случаях первое требование лечения - дать кишечнику полный покой, остановить движение его опиумом, Между тем по совершенно непонятной причине лейб-хирург Арендт назначил больному клизму. Последствия получились, ужасные. Глаза Пушкина стали дикими и, казалось, готовы были выкатиться из орбит, лицо покрылось холодным потом, руки похолодели...".

Арендт, как и сам Геккерен, по сей день, ограждён от критики (мы уже не говорим об обвинении в том, что он "залечил" Пушкина) каким-то невидимым щитом, разбить который никто не решается. Подтверждением тому служат публикации последних лет, в которых апологетами хирурга выступили Б. М. Шубин и правнук лейб-медика А. А. Арендт.

События после 1837 года

История убийства Пушкина отнюдь не кончается 1837 годом. Как и подобает убийству века, оно повлекло за собой другие не менее загадочные смерти (как тут не вспомнить цепочку убийств, последовавших за расправой над президентом США Д. Кеннеди!).

В 40-х годах (точно дата не установлена) на охоте "от случайного выстрела" погиб секундант Дантеса бывший секретарь французского посольства в Петербурге д'Аршиак. Об этом сообщает В. А. Соллогуб. П. А. Вяземский говорил о французе, что это человек "учтивый и благородный", что он не был близок с Дантесом, будучи человеком, довольно серьёзным. Хорошо знакомый с ним граф В. А. Соллогуб писал, что "д'Аршиак был необыкновенно симпатичной личностью". Накануне дуэли, по словам Соллогуба, д'Аршиак всю ночь не спал и говорил, что "хотя он и не русский, но очень понимает, какое значение имеет Пушкин для России и для русских". А. О. Смирнова записала отзыв д'Аршиака о Пушкине: "Это был великий характер. Я не знаю русского языка, не читал ни строки из его сочинений, я только находил его остроумным и прекрасно воспитанным... Де-Барант (франц. посол - Н. Б.) сказал мне, - продолжал д'Аршиак, - что в России, кроме императора, никто не интересовал и не поразил его в такой степени, как Пушкин". После дуэли д'Аршиак сказал Н. М. Смирнову: "Я исполнил свой долг, я скрыл это от моего начальника. Меня огорчает, что я замешан в эту катастрофу, потому что я глубоко уважал Пушкина. Де-Барант... в отчаянии... Я понял, что мне следует оставить свой пост, не дожидаясь, пока меня отзовут... сожалею, что мне пришлось покинуть страну, в которой меня приняли так радушно и где моё имя останется причастным к национальному трауру...".